Приключения Питера Джойса - Ярмагаев Емельян (книги без регистрации .txt) 📗

— Капитан Сваанестром, — сказал я тоже шепотом, так же приблизив лицо, — вы — бессовестный и глупый вымогатель. Если будете приставать ко мне со своим идиотским шантажом, я расскажу на суде всю историю флейта. Сидеть смирно! Я не все сказал!

Схватив его за плечо, я пригвоздил капитана к табурету.

— В Новом Свете я не чужак. Поверят англичанам, а не голландцу, когда вся команда подтвердит, что вы чуть не разнесли ее в клочья выстрелом из пушки. Убирайтесь, не то я придушу вас, а врачи признают апоплексический удар!

Он с рычаньем оторвал мою руку от своего плеча, вскочил и вышел, показав прощальным взглядом всю меру своей ненависти. Через пятнадцать минут на меня надели ручные и ножные кандалы и отвели в тюрьму, где прежде томились сподвижники Тома Лайнфорта.

Ужасно некомфортабельное было помещение — я понимаю негодование «джентльменов удачи», которые тут сидели! Подо мной гнила та самая липкая солома. Прогулки на княвдигед заменила вонючая параша. Камеру освещала одинокая свечка — впрочем, читать все равно было нечего. Дни и ночи я различал только по времени выдачи знаменитой похлебки. Вкушая ее, я теперь чувствовал горечь от сознания, что недавно угощал ею заключенных. Как все-таки мы зависим от того, что едим! Люди воображают о себе невесть что, а между тем с точки зрения куриц, например, они всего-навсего куроеды.

Прошло… не знаю сколько. Неделя? «Принимай приятелей!» — крикнул боцман, распахнув дверь, — и в мою тюрьму один за другим, гремя кандалами, вошли Боб ле Мерсер, Джордж Пенруддок, Эндрью Оубрей и матрос-канонир, который запомнился капитану Сваанестрому во время бунта. Новый капитан, кажется, решил добраться до Америки в компании одних заключенных.

— А тут не жестко: есть солома, — сказал Боб, шаря вокруг. — Вы живы, мистер Джойс?

Я спросил его, где мы сейчас находимся.

— При таком ветре делаем сорок-пятьдесят узлов, — ответил Боб. — Говорят, еще неделя пути. Да что толку? Многие из стонхильцев уже за бортом с ядрами на ногах. Понос, дизентерия, желтуха, лихорадка… Мастер Бэк захворал. Похоже, он не жилец.

— А мистрис Гэмидж?

— Только ею все и держится. Мисс Алиса ей помогает. Ну и мисс! Пошла к капитану и высказала ему все, что думает. Генри ее поддержал. А этот — как его? — мистер Уорсингтон — молчок.

— Вы-то за что сюда попали?

Послышался дружный смех.

— За то, что были на люгере, — невозмутимо ответил Боб, — и отказались подтвердить, что вы главный мятежник.

Никто не был склонен к унынию: то ли чувствовали конец пути, то ли не верили, что можно вот так, за здорово живешь, держать людей взаперти. Начались бесконечные тюремные разговоры о том, о сем, и с удивлением я узнал мыслителей в дорожном надзирателе и в учителе стонхильской школы. Разговор, как повсюду в Англии, скоро принял теологический [119] характер. Боб долго и терпеливо слушал прения о вере, наконец попросил слова.

— Джентльмены, — сказал он вежливо, — простите серость нашу деревенскую. Мне тоже ужас как хочется выяснить один вопрос из библии. Вот все вы вроде как в восторге от племен израильских, верно? А ведь ужасно бестолковый был народ, что правду скрывать. Судите сами: чуть Моисей отвел от них глаза — ну, потащился старик по делам на гору Синай — глядь, они уже позолотили какого-то тельца от совершенно неизвестной коровы и поклоняются ему! Мистер Джойс, ведь это смотря какой телец, каждый пастух вам скажет. Иной сожрет больше, чем весит сам, а толку от него меньше, чем от козла. На кой же прах ему поклоняться?

Дни, ночи. Дни, ночи. Джорджу Пенруддоку плохо: его лихорадит. Ему мерещатся то парус леди Киллигру, то Вергилий, то Данте [120]. Я все время держу на его голове мокрый лоскут рубахи, который мгновенно высыхает. Боб ле Мерсер серьезно обсуждает план побега — в кандалах, за сотни миль от берега. Дни, ночи теперь несутся, как облака в ураган. Пенруддоку по-прежнему плохо. Я поднимаю дикий грохот кандалами, стучу в дверь, вызываю боцмана и требую, чтоб с учителя сняли кандалы. Боцман идет к капитану, и морж это разрешает. Пока расковывали Пенруддока, Боб стибрил из рабочего ящика кузнеца обломок напильника и теперь трудится над своими цепями в дальнем углу день и ночь. Я мечтаю о своем стилете с такой отличной пилкой — он остался в старой каморке. Нас никто не навещает, кроме боцмана, который лично доставляет еду.

Ночи и дни… Мы уже близко к цели, и вот пожалуйста: oceanus occidentalis [121] сыграл с нами свою последнюю подлую штучку. Нас задевает своим северным крылом страшный тропический «оркан» — ураган из Вест-Индии. Это случилось уже где то напротив залива Массачусетс. Судно отбрасывает, по словам боцмана, глубоко к югу. Теряем фок-мачту — до нас доносится сквозь рев урагана грохот ее падения. Паника наверху. В кромешной тьме, ибо свеча догорела, ждем гибели. Один Боб продолжает работу над своими кандалами, будто не все равно, в цепях тонуть или без них.

…Как ни странно, учителю лучше и мы не утонули. Я мечтаю об одном: разбить своими кандалами капитанскую башку. Больше ничего мне не надо — даже блаженства на том свете.

Внезапно сошел с ума канонир. Ему кажется, что он на дне морском, а вокруг плавают тела его мертвых товарищей. Терять больше решительно нечего. Как только войдет боцман, вышибаем ему мозги, отнимаем оружие у часового и бежим на ахтеркастель сводить счеты с капитаном. А там будь что будет.

На судне тишина, страшная после урагана. Канонир только что умер. Его тело возле меня, оно еще теплое. О нас, по-видимому, все забыли.

Шаги у дверей.,.

Как выражается м-с Гэмидж, случилось «воистину божье чудо». Ураган снес нас с сороковой параллели примерно на тридцать седьмую, избавил от части парусов. Истерзанное судно с больными пассажирами и командой, лишенное фок-мачты, лишенное воды и провианта, наконец бросило якорь где-то у американских берегов. Это произошло 17 сентября 1636 года.

Мы свободны — это второе чудо! Капитан Сваанестром повелел выпустить нас и расковать. Более того, поклялся, что нигде, даже в судовом журнале, не упомянет ни о каком бунте. (Хорошо, что мы сгоряча не пристукнули боцмана, когда он явился к нам как добрый ангел, с миртовой ветвью.) Чудо это имело вполне реальную подоплеку. Пуританские старшины без обиняков заявили капитану, что берег теперь близко и они его сместят, если и впредь больные будут лишены помощи, которую им оказывал мистер Джойс. Уорсингтон подкрепил это требование обещанием расследовать, куда девалась крупная сумма денег, оставленная без вести пропавшим капитаном Уингэмом в его каюте.

На этот подвиг агент Плимута конечно решился не сам: мисс Алиса твердо заявила, что иначе не станет с ним разговаривать. Но весь этот маленький заговор был спланирован и согласован одним лицом.

Боже, какая женщина эта Катарина Гэмидж! И такой ясный, благородный ум омрачен нелепейшей идеей божественного возмездия!

Холодный рассвет.

По морю плывет сплошной туман. Его белая пелена скрыла от нас берег. Капитан Сваанестром полагает, что мы где-то у мыса Гаттераса, но на каком расстоянии, уточнить не может. Промер глубины показал постепенное повышение дна — к берегу плыть опасно. Он дает о себе знать криками птиц — их тут великое множество, и не только чаек. Мимо нас в воде несутся ветки, шишки, сучья, ковром проплывает масса цветов.

Точно занавес, туман медленно поднимается вверх и редеет. Струи его, позолоченные восходящим солнцем, колеблются и просвечивают, как кисея. Постепенно открывается упоительная воздушная синева. Со всех сторон слышатся птичьи крики, треск крыльев, суета, гам. Переселенцы и команда в благоговейном молчании толпятся у борта…

Поднялся легкий ветерок — и вдруг на нас повеяло изумительнейшим благоуханием! Мы не сразу поняли, что это такое. То был ни с чем не сравнимый аромат диких лугов, лесов, трав. Поразительные, чарующие, запахи эти неслись отовсюду, проникали на искалеченный корабль, нежили и волновали людей приветом от достигнутой в страстях и муках земли.