Соколы огня и льда (ЛП) - Мейтленд Карен (версия книг .TXT) 📗
Хозяин выдал нам последние распоряжения — не отвлекать моряков во время работы, не прикасаться к канатам, цепям, шкивам и лебёдкам, фактически, не делать ничего, только есть, спать и не попадаться под ноги. Потом проворчал, что багаж, который мы берём с собой, лучше бы уже поднять на борт, потому что мы отбываем со следующим приливом.
Едва он вскарабкался вверх по ступеням, вылез через люк на палубу и исчез, жена купца немедленно заняла полоску в самом дальнем углу, где, по её мнению, меньше всего сквозняков, и приказала мужу укладывать там высокую груду своих узлов и ящиков, которые никак не вместились бы в корабельный сундук.
Один из мужчин наклонился ко мне и прошептал:
— Когда пассажиров начнёт тошнить без свежего воздуха, это место уже не покажется ей таким привлекательным. Послушайте моего совета, выбирайте место возле одного из якорных отверстий. Будет холодно, зато воздух чище.
Я собралась так и поступить, но жена торговца вцепилась в мою руку.
— Нет-нет, дорогая, вы должны спать рядом со мной. — Она понизила голос. — Моряки не намного лучше дикарей. После нескольких недель в море при виде женщины с ума сходят от похоти. Нам нужно расположиться как можно дальше от люка, на случай если кто-то из них попытается влезть сюда ночью. Я вам скажу, что глаз ночью не смогу сомкнуть, боясь, что они станут приставать ко мне. Я просила мужа позволить мне взять с собой служанку, но он отказался платить за её проезд. Говорит, дешевле нанять прислугу, когда приедем. А что он думает, как я обойдусь без служанки в этой поездке — понятия не имею. — Она сердито посмотрела в сторону мужа, который старательно сверял данные по каким-то грузам, не обращая внимания на недовольство жены.
Молодой человек, заговоривший со мной перед тем, снова притиснулся сзади.
— Осторожнее, а не то окажетесь у неё в прислугах, как рабыня. — Он улыбнулся мне, рука коснулась моей, так легко, что я не поняла, намеренно или нет.
Раздался звук горна, и матрона встрепенулась.
— Еда? Пошевеливайся, супруг.
Она торопливо начала пробираться к ступенькам сквозь хаос узлов и постелей, расталкивая локтями других пассажиров, чтобы первой ступить на лестницу. Но когда мы вслед за ней поднялись по скрипучим ступеням, оказалось, что горн звучал не для того чтобы позвать нас к столу.
Все моряки собрались на палубе. На корме, на полуюте, самой высокой палубе корабля, стоял священник, рядом с ним — молодой алтарник со свисающим на цепи кадилом с дымящимся ладаном в одной руке и серебряной чашей с веточкой иссопа в другой.
Моряки один за другим сняли шапки, и священник начал службу освящения корабля. Он бормотал на латыни, и его слова тонули в шуме голосов на пристани. Мальчик энергично махал взад-вперёд кадилом, но дым курящегося ладана сдувало прочь прежде, чем он достигал наших ноздрей. Священник погружал ветку иссопа в серебряную чашу и окроплял корабль святой водой, но капли уносил солёный ветер ещё до того, как они касались досок.
Мальчик-алтарник запел высоким пронзительным голосом гимн Деве Марии "Сальве, Регина", Радуйся, Царица Небесная. Корабельные юнги подхватили, за ними подтянулись низкие голоса матросов. На обветренных лицах ненадолго появилось расслабленное и удовлетворённое выражение.
Мне вдруг стало страшно. Всю свою жизнь я знала, во что верю. Знала, что Пресвятая Дева и её святые глядят с небес на меня — так всегда говорила мне мать. Я глядела на алтарь в углу нашей кухни, и видела их безмятежные, обращённые ко мне лица. Когда над долиной страшно гремел гром, и мне казалось, что с гор на меня катятся огромные валуны, я бежала к алтарю и молилась, пылко, как монахиня, зная, что Пресвятая Дева меня защитит. А когда в детстве я бывала непослушной, виновато старалась избегать немигающих взглядов статуй. Я знала — они видели, как я стащила из банки кусок медовых сот или пыталась спрятать разбитую тарелку. Я всегда думала, что они расскажут всё матери. И всё равно, засыпая в своей маленькой кровати, не сомневалась, что ангелы заберут меня на небо, если я не проснусь.
Теперь, впервые в жизни, я не знала, куда попаду после смерти. Если случится шторм и корабль затонет — станет ли кто-то из святых поддерживать меня в волнах, зная, кто я такая? Станет ли Милосердная Пресвятая дева защищать меня своим покровом? Святая церковь и моя мать всегда твердили, что марраны — еретики, и Пресвятая Дева не укрывает тех, кто будет гореть в аду. Я осталась одна, лишённая защиты, которая всегда меня окружала. Мой Бог отверг меня как еретичку. А если и есть где-то Бог для марранов — я не знала, какой он, и где мне его найти.
Посредник, который брал у меня деньги за проезд, не задавал вопросов. Кроме лишь одного — из старых ли я христиан. И я заверила его, что это так. Ложь сорвалась с моих губ так же легко, как у матери. В точности как она, я сама на минуту в это поверила, поверила, пока не опомнилась.
Он захотел услышать от меня Символ веры и Аве на латыни. Но хоть и знала эти слова всю жизнь, я вдруг начала запинаться, язык, казалось, сделался неповоротливым. Однако, агента это, кажется, удовлетворило — взмахом руки он прервал меня на полуслове.
— Мне достаточно, — он подмигнул мне. — Я обязан проверить. Марранов не хотят выпускать, а я скажу — ну и что, если они удерут? И скатертью дорога, не хотим мы тут их породу видеть. Я вот думаю — собрать бы самые дряхлые дырявые корыта, погрузить этих марранов, да и отправить их всех в Новый Свет. А ежели корабли потонут прежде, чем они туда попадут — ну и ладно, я считаю. Только нас, простых людей, никто не слушает, верно?
У меня в тот момент кровь заледенела в жилах. Я так боялась не найти корабль, но даже и не думала, что меня могут арестовать за попытку покинуть страну. Конечно, я знала, что марранам запрещено уезжать из Португалии. Я знала об этом с детства, но ещё знала, что я не марран и этот указ меня не касается. Как Старая христианка, я была вольна ездить, куда пожелаю. А сейчас неожиданно поняла, что я — одна из тех, кому это запрещено.
Должно быть, агент увидел потрясённое выражение моего лица — он потянулся через стол и неприятно крепко сжал мою руку, его рот изогнулся в ухмылке.
— Ну, не волнуйтесь, моя дорогая. Нет никакой опасности, что ваш корабль затонет. Это самый лучший корабль. Вы будете плыть с комфортом. Разумеется, в другом месте вам это обошлось бы в три раза дороже, но капитан — мой друг, он делает для меня специальные скидки.
По берегу проплелась небольшая группа чёрных рабов, сошедшая с только что прибывшего в порт корабля — голые, в грязных набедренных повязках, с железными кандалами на ногах, соединённые за шеи одной цепью. Некоторые дико смотрели по сторонам, вращали налитыми кровью глазами, напуганные странными картинами и звуками, шедшими со всех сторон. Но большинство безжизненно смотрели в землю и шли равнодушно, как мёртвые. Я содрогнулась, вспомнив тяжёлые кандалы, вгрызавшиеся в руки, ноги и шею отца. Живот свело так, что казалось, этот узел никогда не ослабнет.
Едва завершилась служба, я отступила в нашу общую каюту, и смотрела сквозь якорное отверстие, замирая каждый раз, как к сходням приближался солдат. Один раз, когда двое солдат остановились поболтать с вахтенным матросом, мне чуть было не сделалось плохо от страха. Они, в конце концов, пошли дальше, но я всё ещё боялась, что в любой момент могут обнаружить, кто я, и стащить с корабля.
Наконец увидев, что моряки отвязывают швартовые канаты, и услышав, как со скрипом убирают сходни, я облегчённо вздохнула, впервые за эти дни.
Мы отплыли с вечерним отливом, и наш ужин — баранину и пудинг из толчёной пшеницы — ели при свете раскачивающихся фонарей.
Жена купца, которая объявила, что к ней следует обращаться "донья Флавия", жаловалась, что баранина жёсткая, пудинг недостаточно сладкий, вино разбавлено, а корабль так качается, что она не в силах съесть ни кусочка. Однако, все эти недостатки не помешали ей пожирать каждое блюдо так поспешно, что, мне казалось, ей станет плохо.
