Белый ворон Одина - Лоу Роберт (читать книги без регистрации TXT) 📗
К этому времени уже все хохотали, да так, что удивленные стражники пришли взглянуть на нас. Никогда прежде не доводилось им слышать, чтобы из глубин каменного мешка доносился смех.
— Кузнец погоревал вместе с ними, и друзья пошли дальше. Притащили они наконец Финна к его дому, а там никого нет. Свалили они тело на землю и снова принялись спорить: что же делать дальше. И правда, все было так запутанно… Пока Финн лежал, подошел пес и начал вылизывать ему лицо. «Уберите его на фиг! — заорал Финн. — У этого пса никакого уважения к мертвым!»
Квасир, Иона Асанес и Торгунна уже не могли смеяться. Они лишь бессильно сипели и утирали слезы. Я всерьез испугался за своих друзей; мне показалось, что сейчас они задохнутся и помрут на месте. А Олав — серьезный и неутомимый — продолжал свой рассказ:
— Послушались они Финна и отогнали пса. А сами стоят и продолжают спорить. Финн послушал их и понял, что так дело не пойдет. Ни конца ни края не будет этим спорам… Поэтому он приподнялся да как гаркнет: «Пошлите за моей женой, идиоты! У нее муж умер, а она где-то сплетничает». После этого снова улегся и закрыл глаза. Друзья снова послушались Финна и послали за его женой.
Как только жена услыхала о смерти своего дорогого мужа, так бросила все дела и побежала домой. Несется и в голос причитает, а за ней бегут остальные деревенские кумушки. Тем временем вокруг Финнова дома собралась целая толпа, и Квасир Плевок снова взялся рассказывать, как все произошло. «На нашего друга упала огромная ветка, — говорил он, — и убила его».
Тут уж Финн пришел в ярость. Открыл он глаза и заорал: «Сколько раз тебе повторять, простофиля! Я сидел на ветке, и она обломилась!»
Тут жена Финна — куда более разумная женщина, нежели он заслуживал — засомневалась: как же это он умер, коли разговаривает? «Умер, умер, — закричали остальные односельчане. — Он сам так говорит».
Однако жена продолжала стоять на своем: мол, насколько ей известно, мертвые не разговаривают. Надоело это Финну. Он снова приподнялся и, едва сдерживая гнев, принялся объяснять непонятливой женщине: «Я сидел на ветке. Мартин-монах сказал, что я упаду и разобьюсь насмерть. Он оказался прав: я упал. Мартин вообще никогда не лжет — так он говорит. Вот и получается, что я умер». На что разумная жена Финна заметила, мол, как можно верить словам монаха? Он-де видел Финна еще до того, как тот упал с дерева… А потом вовсе даже и не видел… Она бы еще много чего сказала, да Финн окончательно вышел из себя. «Вот так всегда — споры, споры, споры!» — прорычал он, поднимаясь с земли. Плюнул с досады, взял свой топор, да и пошел со двора. «Куда это ты собрался?» — крикнула ему вслед жена. «Да надоело слушать тебя, пойду лучше нарублю дров», — ответил Финн, знакомой тропинкой поднимаясь на холм.
И вся деревня после того говорила: «Какой замечательный человек этот Финн Лошадиная Голова — даже после смерти думает только об удобстве своей жены».
Истерические всхлипы и подвывания — к которым невольно присоединился и мой собственный смех — поднимались к зарешеченному лазу и, похоже, изрядно удивляли наших стражников. Отсмеявшись, Финн одобрительно хлопнул рассказчика по плечу.
— Клянусь волосатой задницей Одина, отличная история! У тебя, парень, не голова, а сундук с сокровищами, — признал он, но тут же добавил: — Жаль, что ты не догадался сегодня ею воспользовался, когда хватался за топор.
Что касается Мартина, то его вообще не было слышно. Монах забился в угол и, надо думать, сам себе строил оскорбленные рожи. А все же сказка Олава здорово нам помогла — мало того, что развеселила, так еще и вытащила из темницы. Да-да, все именно так и произошло! Я говорил вам, что стража с удивлением прислушивалась к взрывам хохота, доносившимся из-под земли. Они, видать, решили, что узники напрочь свихнулись, коли так веселятся в темнице, — и доложили о том своему начальству. В результате меня и Олава извлекли из подземелья и приволокли пред светлые очи князя Владимира.
Князь оказался совсем юным мальчишкой — едва ли старше Олава, — и тем не менее он уже не первый год (фактически с четырехлетнего возраста) правил Новгородом. Мне рассказывали, как это получилось. Несколько лет назад новгородское вече потребовало от Святослава, великого князя Киевского, чтобы тот прислал на правление одного из своих сыновей. В противном случае новгородцы грозились самостоятельно выбрать себе правителя. И тогда Святослав отправил в Новгород младшего сына — княжича Владимира. Однако когда тот прибыл, вече объявило новоявленному князю, что он не может жить внутри Господина Великого Новгорода — только снаружи, в стоявшей на холме крепости. И Владимир подчинился, что показывает, сколь велика была власть новгородского веча.
И вот теперь этот юный князь, правитель Новгорода, стоял посреди приемного зала и взирал на двух пленников, доставленных из подземной темницы. Рядом с Владимиром застыли два его верных советника, два каменных столпа княжеской власти: справа высился его дядя по имени Добрыня, а слева стоял Сигурд, воевода Владимировой дружины.
Второй из этой пары был весьма примечательной личностью, недаром же в народе его прозвали Меченым Топором. Прозвище свое он получил оттого, что в давней схватке недостаточно быстро уклонился от вражеского топора и лишился носа. Теперь Сигурд вынужден был ходить с серебряным носом, который крепился к голове шелковым шнуром. Шнурок этот почти терялся в длинной, тронутой сединой гриве волос. А поскольку воевода к тому же носил густую бороду, то на лице его только и можно было разглядеть, что удивительный серебряный нос.
Однако обсуждать сию диковину никак не полагалось — если, конечно, вы не желали лишиться собственного носа, а с ним вместе и всей головы. Дело в том, что в наших северных краях издавна так повелось, что отсечением носа карали попавшихся на воровстве. Стоит ли говорить, что подобная позорная метка была невыносима для такого высокопоставленного и самолюбивого человека, каковым слыл Сигурд.
Сколь ни колоритно выглядели спутники Владимира, но я во все глаза смотрел на самого князя. Потому что, несмотря на свой юный возраст, именно этот мальчик в синих штанах и белой полотняной рубахе был здесь главным. Он стоял с непокрытой головой, и я обратил внимание на необычную прическу Владимира. Подобно своему отцу Святославу, он гладко брил голову, лишь на висках свисали две пряди, на хазарский лад заплетенные в косы.
— Говорят, мы с тобой уже встречались прежде, — сказал мальчик, хмуря брови.
Голос у него был высокий и чистый, как и полагается двенадцатилетнему отроку. Но меня этот голос поверг в трепет. Еще бы не встречались! Шесть лет назад, когда все Обетное Братство во главе с Эйнаром Черным вступило в войско Святослава, нам довелось участвовать в осаде хазарского города Саркела. Владимир, в ту пору совсем еще юнец, шестилетний мальчишка, сопровождал брата в походе. Помнится, он появился на поле боя и остановился посмотреть на нас.
Обо всем этом я напомнил князю, и тот согласно кивнул головой.
— Я помню Эйнара, — молвил он. — Мне рассказывали, как он предал моего брата Ярополка и бежал в степь — якобы в поисках какого-то клада. Сказывали, он там же и помер?
— Совершенно верно, княже, — ответил я, чувствуя, как холодная струйка пота сползает по моей спине. — С тех пор прошло немало времени… Годы текут, подобно водам великого Днепра.
Владимир помолчал — казалось, будто он тщательно обдумывает свои слова, — а затем обронил:
— Нечасто приходится слышать смех из недр моей темницы.
Прозвучало это куда как значительно. И вообще, надо отдать должное Владимиру — для двенадцатилетнего мальчика он отлично справлялся с ролью князя.
— Твоя правда, княже, — согласился я, еще больше потея.
Мысль моя лихорадочно билась в поисках нужных слов. А что вы хотите? Ведь от того, что я сейчас скажу, зависели наши жизни…
— Но, с другой стороны, — нашелся я, — не так уж часто услышишь историю, достойную смеха.
