За землю отчую. - Галинский Юрий Сергеевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
«Спалить решили, окаянные!» — подумал старик, молча гладя по головкам плачущих внуков.
На все воля божья! — прошептал он и вдруг с ожесточением воскликнул: — Только детишек за что караешь? Чем прогневили тебя?.. Ирод! Истинно, ирод!
И закрестился размашисто, часто...
А в поле ордынцы неистовствовали. Связали мужикам руки, отогнали их и троих детей-восьмилеток плетьми в сторону. Рыдающих баб заставили подняться с земли и стать в ряд. К ним приблизились оба ордынских десятника и круглолицый одноглазый воин.
Девки есть? — спросил по-русски кривой.
Бабы, ежась под наглыми, похотливыми взглядами крымцев, молчали.
Не бойся — мы девка не трогай. В гарем продать будем. В гареме у хана хороший жизнь — щербет ешь, рахат-лукум, весь ден ничего не делай! — громко защелкал языком толмач, обнажая кривые зубы.
Женщины испуганно переглянулись, не отвечали. Настя стояла чуть в стороне, недвижная, прямая, глядела куда-то поверх голов татар светло-карими глазами. В них не было ни слезинки — все высушило горе матери, потерявшей первенца. Но, услышав едкий смешок ордынца, встрепенулась, вспомнила про Любашу. Решила хоть ее спасти от позора, вытолкнула девушку вперед, крикнула!
Она — девка!
Десятники закивали головами. Тот, что был в черкесском шлеме, помоложе, осклабившись, подошел к Насте, сильно ткнул ее пальцем в живот, спросил:
Ты — тоже девка?
Молодая женщина ойкнула от боли; ее красивое лицо с рассыпанными по плечам темными волосами — кичку ордынцы раньше сорвали — исказилось.
Псы поганые! Сыроедцы! — заорала она в исступлении, глаза ее ненавидяще сверкали.— Ивасика мово убили до смерти, с рук выдерли мертвого!.. На! Ешь! — размахнувшись, она со всей силы ударила татарина кулаком по лицу.
Десятник зашатался. Несколько воинов бросились к Насте, но он крикнул им что-то, и те остановились. Зло скривив рот, вскинул плеть и стал хлестать молодую женщину по лицу, плечам, груди. Настя, прикрываясь руками, наклонилась все ниже и ниже, пока с воплем не упала на землю. Неподалеку, прокусив до крови губы, извивался Фрол, тщетно пытаясь вырваться из тугой петли аркана. Остальные мужики зверями глядели на расправу, в бессильной злобе бранили татар, размахивающих перед их лицами оголенными саблями.
Ордынец еще раз вяло стегнул плетью распростертое на земле тело Насти и выпрямился. Повернувшись к десятнику, заговорил с ним, кивая на Любашу, что ни жива ни мертва стояла на том месте, куда ее вытолкнула Настя. Десятник, раскачиваясь на выгнутых бочкой ногах, заковылял к девушке. Подошел, окинул ее с ног до головы хищным взглядом и вдруг, схватив за ворот, рванул на Любаше рубаху. Обнажилась высокая девичья грудь. Шуракалец бесстрастно протянул к ней черные костлявые пальцы и, буркнув по-татарски «девка», опустил руку. Девушку била дрожь, лицо побелело от страха. Кривой толмач подтолкнул ее в спину, велел идти к остальным пленникам.
Десятники, показывая на баб, что-то крикнули воинам, и те набросились на женщин, не обращая внимания на их вопли и сопротивление, поволокли к лесу. Следом, чуть поотстав, шагали десятники.
Но вот из группы пленников вырвался кто-то высокий и сильный, опрокинул охрапиика-ордынца и огромными прыжками метнулся вслед за насильниками. Это был Антипка. Ему удалось, разодрав в кровь руки, освободиться от веревки. Догнав десятников, он закричал на все поле:
Волки! Волки!..
Навалился на крымца в черкесском шлеме, повалил его на землю, стал душить. Они покатились по скошенной ржи. Второй десятник, постарше, волчком вертелся рядом, опасаясь задеть саблей своего, бил мужика ногами. Подбелили другие ордынцы. Один изловчился и проломил шестопером Антипке голову. У мужика разжались руки, по черным густым волосам хлынула кровь. Воины оттащили его , от десятника, в неистовстве искромсали мертвое тело саблями. Но десятнику было уже все равно — так и остался лежать с вылезшими из орбит остекленевшими глазами.
ГЛАВА 3
Сенька в изнеможении остановился, в груди и голове стучало, дышал прерывисто, часто, будто загнанный волками лось. Изодранная о сучья длинная белая рубаха висела на нем лохмотьями, лицо и тело в ссадинах и крови, в распатланных волосах торчали обломки сухих веток и листья. Отрок упал на землю и некоторое время лежал недвижно, уткнувшись головой в согнутые руки. Отдышавшись, тревожно оглянулся, прислушался. Убедившись, что за ним не гонятся, поднялся с земли и, прихрамывая — разрезал ногу, побрел дальше.
Случай спас Сеньку от полона. Когда из леса стали выскакивать конные татары, ©трок, который вместе с Фролом и Любимом по наказу старого Гона сгонял стадо, пробегал мимо скирды. Еще не осознав толком, что случилось, он ужом зарылся в солому и затаился. Ордынцы не заметили его, пронеслись дальше. До леса было недалеко — скирда стояла на самой опушке. Сенька быстро пополз к деревьям. Спрятался за кустом орешника, минуту-другую наблюдал, как ордынцы по всему полю гоняются за Гонами, и в ужасе бросился в лес...
Весь во власти пережитого, Сенька крался по лесу, осторожничая, за каждым деревом ему чудился ордынец. Но постепенно он успокаивался. Места были знакомые — вот старый дуб с двумя глубокими дуплами, дальше — обугленная молнией сосна... Тихо шелестел лес, перекликались птицы, с ветки на ветку прыгали длиннохвостые белки. Выйдя к ручейку, отрок напился, смыл кровь с порезов и углубился в чащу.
По мере того, как Сенька удалялся от деревни, шаги его замедлялись. Радость, овладевшая им на первых порах, когда он наконец уверовал в спасение, притуплялась, сердце заполняли щемящая тоска и жалость к близким. Куда он идет? Бросил на произвол сестренку Настю, Ивасика. Пропадут же они там!.. Сенька остановился, заплакал. Может, пойти обрат? Что, ежели ордынцы обожрутся — бабы добрые щи вчерась наварили, кашу с тыквой... Нажрутся да лягут спать. Тогда можно втихую развязать мужиков да вырезать поганых! А он, дурень, убег... И Сенька повернул назад.
Неподалеку треснула сухая ветка, послышались людские голоса. Отрок метнулся к дереву, спрятался за широким стволом. Пуститься наутек он побоялся — лес в этом месте был редкий и далеко проглядывался. Саженях в тридцати от дуба, за которым стоял Сенька, мелькали фигуры людей. Они шли стороной, и парнишка мог разглядеть каждого. На душе у него отлегло — незнакомцы, хоть и пестро одеты были, но все в русском; за плечами — луки, в руках — топоры и дубины, кое-кто с мечами, один даже с копьем.
Сенька настороженно следил за ними. Но страха у него не было — его заслонила мучительная тревога за попавших в беду родных. С надеждой вглядывался в лица незнакомцев, губы его беззвучно шептали:
Может, они спасут — чай, ведь русские?!
Отрок вышел из-за дерева, сначала робко, затем все смелее двинулся наперерез лесной ватаге.
Кое-кто из ватажников схватился за оружие, но остальные только перекрестились — уж очень неожиданно, словно из земли вырос перед ними парнишка в разодранной белой рубахе.
Ты откель взялся в сей глухомани? -г- подозрительно уставился на него Гордей.
Тутошний я, дяденька! С деревни, что поблизу стоит,— испуганно поглядывая на грозного лесовика, отвечал Сенька и вдруг зарыдал.
Ты чего, молодец? — участливо спросил Гордей.— Не бойся, мы ничего лихого тебе не сделаем.
Дяденьки, спасите наших! Пропадут они теперь! — Парнишка бросился на колени.
Ватажники, ничего не поняв, недоуменно переглянулись.
Погоди, не голоси! — Атаман, взяв Сеньку за плечи, поднял его с земли.— Сказывай толком.
.— Деревня наша недалече отсюда,— всхлипывая, заговорил Сенька.— Живем мы там, дяденька, с Гонами вместе. С год уже, как осели...
Ну! — нетерпеливо воскликнул Гордей.— Дальше-то что?
А сей день лихо учинилось великое, ордынцев привела на нас сила нечистая. Похватали они всех Гонов и Настю, сестренку мою! — скороговоркой выпалил отрок и, шмыгая веснушчатым носом, робко обвел взглядом хмурые лица лесовиков.
Вишь, как обо! — угрюмо буркнул Федор.
