Меч Вайу - Гладкий Виталий Дмитриевич (книги регистрация онлайн TXT) 📗

Тогда Лик достал свою самую большую драгоценность – нож, найденный на поле битвы, и принялся украшать резьбой ореховую палку – будущую рукоять нагайки. Наконечник Лик сплел уже давно из тоненьких сыромятных ремешков, скрепив их в верхней части тремя бронзовыми колечками, которые стащил из сумки старшего брата. Работа спорилась, рукоятка получалась гладенькая, с красивым узором, и постепенно юный сорвиголова увлекся, забыв о постигших его неприятностях.

Неожиданно колеса перестали скрипеть, повозка остановилась. Мать выглянула наружу разузнать, в чем дело, и, перекинувшись несколькими словами с соседкой, соскочила на землю. За нею, шумно галдя, посыпались и младшие сестры Лика. Стряхнув стружки с колен, он тщательно запрятал нож и тоже последовал за девочками. Повозка их семьи была почти в конце каравана, поэтому Лик не мог рассмотреть, что творится впереди. Но по тому, как стали распрягать быков и доставать из повозок котлы, он понял, что наступило время привала.

Старшие братья угнали быков в степь, мать, покрикивая на детвору, вынимала из дорожных сумок котелки, ложки, мешочки с бобами и приправами, связки луковиц.

Лик медленно побрел вдоль каравана с тайной надеждой, что сверстники выразят ему свое восхищение за дерзкую вылазку. Но, увы, все были заняты приготовлениями к обеду: кто таскал хворост, кто готовил место для костра; некоторые бегали взапуски или играли в прятки.

Лик долго слонялся возле костров, заглядывая в чужие котлы и дразня собак, пока не почувствовал, как от аппетитных запахов засосало под ложечкой. Когда он возвратился к своей повозке, семья уже отобедала. Получив подзатыльник от матери за опоздание, Лик принялся вычерпывать деревянной ложкой остатки похлебки из небольшого, видавшего виды котелка, заедая хрустящей на зубах ячменной лепешкой.

– На, возьми… – опасливо поглядывая по сторонам, прошептала одна из сестер и, ткнув Лику баранью кость с остатками мяса, нырнула под повозку, опасаясь гнева матери: мясо предназначалось только для воинов – старших братьев и отца.

Вскоре караван двинулся дальше. Солнце переползло полуденную черту, жара стала нестерпимой. Из-за дальних лесов надвигалась большая сизая туча, которую время от времени кромсали молнии. Иссушенная зноем земля с нетерпением ожидала дождя.

Глава 3

Марсагет проснулся поздно. Горячий, влажный от испарений воздух волнами вливался в спальню вождя племени, увешанную пестрыми коврами, и, обволакивая тело, выжимал из него соленые струйки пота. Назойливо жужжали мухи, скреблись жуки-древоточцы в потолочном перекрытии, во дворе рычали и грызлись сторожевые псы. Подниматься не хотелось, тело все еще было во власти сна, только мысли, преодолев одурь, понеслись вскачь, словно стадо диких лошадей-тарпанов.

Тяжелые, смутные времена переживает степь. Все живое убегает и прячется в лесных чащобах, только стервятники собираются в огромные стаи и кружат в небе, предвкушая богатую добычу. Опасно стало и в низовьях Борисфена. Год-два назад купеческие караваны то и дело стучались в главные ворота Атейополиса. Купцы хлеб покупали, мед, воск, рыбу вяленую, кожи, меха; привозили вина заморские, оружие, украшения, посуду…

Шумело торжище с раннего утра до ночи, купцы дань вождю платили; завидовали соседи богатству Марсагета. А теперь… До чего дошло: чернь, простые сколоты, бегут из Атейополиса! Лучшие мастера уходят, спасая жизнь и добро: кто к Понту Евксинскому, кто в Таврику [10], а кто – куда глаза глядят.

Вчера, поздним вечером, прискакали дружинники, которых он отправил несколько дней назад на разведку. Плохие вести привезли, ох, плохие… Сарматы рыскают уже не только в устье Танаиса [11], у берегов Меотиды, но перешли Сиргис [12], добрались до Борисфена.

С горечью вспомнил большой совет вождей сколотов. Только он и его побратим Радамасевс выступили за объединение всех племен степной Скифии под единым руководством, чтобы дать отпор врагам. Не послушались остальные умного совета, не смогли они убедить вождей. Разжирели, обленились вожди, наживая огромные богатства на торговле хлебом с эллинами. Распри, междоусобицы начались среди сколотов. Воровать друг у друга начали. До чего дошло: могилы предков грабят! Пусть падет на них гнев Папая [13], пусть настигнет их на поле брани!

Не выдержав гневного напора мыслей, Марсагет вскочил и, наспех одевшись, вышел во двор. Зацепившись ногой о камень, охнул от боли и со злости пнул любимого пса – тот при виде хозяина запрыгал от радости, стараясь лизнуть ему руку. Пес, обиженно тявкнув, побрел к куче хвороста и улегся там, с тоскливой преданностью посматривая на вождя. Не обращая внимания на лужи (ночью была гроза – сверкало и грохотало так страшно, что уснул только к утру), Марсагет широким шагом пересек двор и, толкнув ногой дверь, вошел в дом.

Большой, сложенный из привозного камня-ракушечника дом не нравился хозяину. Не было в этой каменной клетке, пусть и увешанной от глинобитного пола до оштукатуренного потолка коврами, тепла и уюта. Холодом и сыростью тянуло от массивных каменных стен в любое время года. Потому-то и приказал он построить для себя во дворе небольшой деревянный домик-спальню с очагом в одной из двух комнат. Сам место выбрал для постройки, указал, как строить, из какого дерева. А вместо очага – обыкновенной ямы, обмазанной изнутри глиной, чтобы земляные стены не осыпались, приказал соорудить печь с лежанкой, большую, с дымоходом. Видел такие печи еще в молодые годы, у эллинов-колонистов в Ольвии [14]. Показал слугам и рабам, как каркас из ивовых прутьев сплести, где отверстия оставить для дымоходной трубы и для закладки дров, как глиной обмазать, да не простой, а с примесью мелко накрошенных степных трав. Получилась печь на славу – не дымила, дрова хорошо горели в любую погоду, даже сырые.

Марсагет, грузно ступая по плетенным из камыша циновкам, шел по дому. Две молодые рабыни в длинных платьях, подпоясанных вязаными шерстяными поясами, завидев господина, склонились в низком поклоне. Даже не взглянув на них, он прошел в одну из комнат. Это была спальня его старшей жены, Опии.

Женился Марсагет поздно. Молодость провел в ратных трудах, в седле – воинскую славу зарабатывал, чтобы быть достойным деда, соратника царя Атея. И только когда получил в свои руки священный жезл – знак верховной власти над соплеменниками, – женился на Опии, дочери вождя племени траспиев [15] Садала. Четырех дочерей и сына родила ему первая жена. Абарис вырос, возмужал, хорошим охотником стал. Да и воин из него должен получиться хоть куда: стрелок отменный, акинаком владеет одинаково хорошо правой и левой рукой…

– Пусть боги будут к тебе благосклонны в этот день…

Марсагет вздрогнул от неожиданности и быстро обернулся. В двух шагах от него стояла Опия, склонив голову и скрестив в приветствии руки на груди. Она вошла в комнату, по своему обыкновению, стремительно и бесшумно.

– Да приумножит свои милости покровительница нашего очага, – сдержанно ответил Марсагет, пытливо глядя на любимую жену, главенствовавшую над всеми домочадцами и прислугой в доме вождя.

Она была взволнована, хоть и старалась не подавать виду. Ее все еще красивое и, несмотря на годы, без единой морщинки лицо было бледным, а в черных глазах застыло напряженное ожидание и тревога.

– Вижу, что день сегодня начнется с огорчений, – наконец после некоторой паузы молвил Марсагет и тяжело вздохнул: за долгие годы совместной жизни он научился понимать Опию с полувзгляда.

– Прости, я вмешиваюсь не в свои дела, но мне хотелось бы знать, куда ты отправил Абариса?

– Я… отправил Абариса? – переспросил в недоумении Марсагет. – Впервые об этом слышу.