Ветеран Цезаря - Остроменцкая Надежда Феликсовна (полная версия книги .txt) 📗

— Нет, вы только послушайте, что он придумал! — воскликнул Лувений, уписывая жареную курицу, в то время как Валерий, подперев щёки руками, влюблённо смотрел на него, время от времени подкладывая ему куски порумянее. — Разве какому-то там Клодию могло прийти в голову что-либо подобное! Но прежде я должен рассказать, что из себя представляет гора… — Он взмахнул куриной ножкой, рисуя в воздухе очертания Везувия. — Это настоящий многоэтажный дом. Внизу виллы, сады, виноградники и отличные дороги, вымощенные лавой; выше — лес, тут дровосеки наездили довольно сносную дорогу, а ещё выше — дремучие заросли и среди них тропинка, которая делается всё у?же, у?же, пока совсем не пропадает на голой скалистой вершине. В лесу множество дикого винограда. Он подползает к верхушке горы и вьётся даже по её каменным глыбам. И вот Спартак обратил внимание на крепость этих лоз и предложил свить из них предлинную лестницу. Её плели целый день, а ночью, прикрутив к скале, сбросили другой конец вниз и до рассвета по одному спускались в пропасть…

— И ты тоже? — спросил восхищённый Валерий.

— Ну конечно. Иначе я тут перед тобой не сидел бы. Первым полез Эномай, помощник Спартака. Атлет огромнейшего роста! Раз лестница выдержала его, я мог сползти по ней с лёгкостью мухи. В общем, к утру спустились все и очень утомились. Целый день мы отдыхали, а чуть стемнело, Спартак приказал незаметно пробираться к главному лагерю римлян, бесшумно снять стражу у Декуманских ворот [68] и с криком ворваться внутрь лагеря. Так мы и сделали. Правда, кто-то из охраны успел поднять тревогу. Её подхватили у других ворот. Легионеры повыскакивали из палаток. Но спросонок её могли отличить своих от врагов. Мы с ними живо справились! Я сам вот этой рукой несколько человек убил, — похвастался Лувений. — Когда рассвело, мы собрали оружие убитых в одну кучу, а всё, что нашли в палатках, — в другую и стали делить. Спартак взял себе только меч, копьё, панцирь, поножи [69], шлем да коня. Словом, то, что необходимо для войны, а всё остальное — деньги, драгоценные кубки и прочее — поделил между своими бойцами. Каждому досталась богатая добыча. Я тоже получил. Вот: плащ, кошелёк и панцирь центуриона с нагрудными бляхами. — Лувений раздвинул на груди складки рваной туники, показывая бляхи, которые дают воинам за храбрость в бою. — Ну, когда окрестные волопасы да овчары услыхали, как справедливо делит Спартак добычу, они со всех сторон стали к нему стекаться. Каждый, конечно, старался принести что-нибудь с собою на первое время: кто — топор, кто — кинжал, кто — вилы… А я… — Лувений тяжело вздохнул, — хоть и завоевал себе меч, должен был уехать, зная, с каким нетерпением тут меня ждут. К тому же Спартак попросил меня выполнить одно поручение. Мне нужно попасть в Сицилию.

— Зачем?

— Этого я не могу тебе сказать…

— Хорошее дело! — возмутился я. — Может быть, твоему Спартаку придёт в голову перерезать всех сицилийцев.

— Спартак — не убийца! — отрезал Лувений. — К тому же ты послал меня, чтобы узнать, не нуждается ли он в помощи. Переправь меня в Сицилию. Это и будет твоя помощь.

Сицилия! Меня словно обожгло это слово! Ведь вилик говорил о сицилийском имении Стробила, и, конечно, Формиона там. Богач перевёз её через пролив на остров, где другая власть и другие законы. Почему эта мысль не посетила меня раньше?!

— А если я отправлюсь с тобой? — сказал я, стараясь скрыть своё волнение.

— Зачем? — спросил Лувений, зевая.

— Этого я не могу тебе сказать, — сказал я с улыбкой. — Ведь и у меня есть тайна.

— О! Твоя тайна мне уже известна, — молвил Лувений. — В гавани мне сказали, что Диксип сел на сицилийскую триеру.

— Вот это новость! — воскликнул я. — И Диксип в Сицилии! Почему же ты молчал? Диксип там же, где и Стробил, Но каким образом они узнали друг о друге? Или все негодяи объединились против меня — Диксип, Волумний, Стробил?! В Сицилию! Скорее в Сицилию! — крикнул я.

Лувений никак не реагировал на мои выкрики. Повернувшись, я увидел, что он дремлет, уронив голову на край стола.

Уже светало. Проснулись ласточки. С печальным щебетом они проносились над кровлей. И порою из-за кирпичной ограды доносилось дыхание моря. Оно наполняло меня мудрым спокойствием. Оно звало меня к странствиям. В горестных воспоминаниях я находил радость и ждал от жизни новых чудес.

Глава пятая

Бодрый Фавоний наполнил паруса, и, вздрагивая, как нетерпеливый конь, наша «Фортуна» неслась вперёд.

От Брундизия до Сиракуз день пути. Но по доброму ветру мы придём до заката. Так уверял Лувений, успевший всё увидеть и обо всём разузнать. Я оставил его с вещами, а сам поднялся на корму.

Справа по борту тянулся древний, как сама история, берег. Здесь проплывало исхлёстанное бурями судёнышко Одиссея. Скиталец Эней с надеждой во взоре вглядывался в очертания холмов, в узоры речек и ручьёв. Не эту ли землю ему присудили боги? Здесь бороздили волны триеры Алкивиада и Пирра, гаулы Ганнибала. Пучина времени поглотила их навсегда, оставив лишь короткий всплеск имён.

Всё ближе и ближе Этна. Она развёртывалась перед нами, как чадитанская плясунья, показывая то загорелую грудь, едва прикрытую зелёной туникой, то ослепительно белую головную повязку. Есть ли где-нибудь гора более величественная и загадочная? Перед нею меркнет Кавказ, где прикован Прометей. Её вершина покрыта снегом, а в груди пылает вечный огонь. Не так ли и наша жизнь соткана из противоречий, рождающих взрывы страстей?

Судьба разбрасывает людей, как песчинки во время вихря. Она воздвигает между любящими каменные стены, разделяет их морями. Но не помешали завистливые боги Алфею соединиться с Аретузой. Юноша превратился в речной поток и пронёсся среди морской пучины от берегов Элиды к Сиракузам. Моя Формиона! Может быть, и нас соединит чудо?

Мысли мои были прерваны топотом и беготнёй корабельщиков. Я не сразу понял причину переполоха. Лишь оглянувшись, увидел примерно в миле от нас флотилию кораблей. Они шли двумя ровными рядами. Миопароны! Мне ли их не узнать?!

Потом, в Сиракузах, грек-кормчий хвастался, что только благодаря ему мы избежали гибели. Но я думаю, что заслуги кормчего невелики. Пиратам просто было не до нас. Они преследовали группу кораблей. Мне удалось их сосчитать: семь трирем и одна квадрирема. По оснастке нетрудно понять, что это военные корабли. Мой Геркулес! До чего мы докатились! Боевые суда бегут от миопарон, как кабаны от гончих. На какую помощь рассчитывать купцам? Им остаётся только платить пиратам дань!

Тут я вспомнил о Цезаре. Будь он на месте римского наварха, дела бы пошли по-другому. С верхней палубы квадриремы можно закидать пиратов копьями и стрелами, а им не забросить свои абордажные мостки на такую высоту. Другим же судам надо пристроиться к квадриреме клином. Тогда не страшна и сотня миопарон. Но квадрирема уходит. Её не догнать. Триремы отстают. Вот они повернули к берегу. Они хотят выброситься на камни. Почему они бегут? Почему не дают боя? О чём думают навархи?

Я засыпал этими вопросами кормчего. Он стоял на ящике с канатами. Оттуда было лучше видно побережье, уходящее к югу, где виднелся лиловеющий мыс Гелор.

— А как им сражаться? — отвечал кормчий, не поворачивая головы. — Веррес распустил половину команды.

Где я слышал это имя? Постой! Да это имя претора, подписавшего купчую: Гай Веррес.

— Кто это Веррес? — спросил я, сделав вид, что не слышал о Верресе.

Кормчий бросил на меня удивлённый взгляд.

— Ты не знаешь охранителя и защитника нашей провинции, грозы пиратов, покровителя торговли?

В тоне, каким были произнесены эти слова, чувствовалась ирония. Трудно было понять, к кому она относится: ко мне или к Верресу. Я растолковал греку, что живу в маленьком городке, где не всегда известно о сенатских назначениях.