Ветеран Цезаря - Остроменцкая Надежда Феликсовна (полная версия книги .txt) 📗
Может быть, и Гавий унаследовал бы профессию своего отца и всю жизнь «делал деньги», если бы не неожиданный и крутой поворот колеса фортуны. Потонул корабль, и вместе с ним на дно пошло тихое детство Гавия. Отец умер, не вынеся известия о разорении. Семья осталась без средств. Дом должен был перейти кредиторам. Под личиной спасителя выступил виновник всех бедствий, компаньон отца — Диксип. Он сохранил дом в надежде получить руку вдовы, матери Гавия. Память об отце и инстинктивная неприязнь к человеку, претендовавшему на главное место в доме, заставили Гавия бежать к пиратам.
Пираты были на самом деле героями тех лет. В то время ходило много толков об их храбрости, ловкости, разбойничьей гордости, товарищеском духе.
Пираты были поставлены вне закона, и они мстили ему как умели. В разных местах Греции, Италии, Малой Азии, в особенности же на островах, у них были собственные гавани, стоянки, укрепления, сторожевые вышки. Они причаливали к приморским городам, безжалостно грабили их или облагали ежегодной данью. Иногда они нападали на селения, лежавшие на расстоянии одного или двух дней пути от берега. Дерзкие разбойники подстерегали торговые корабли, захватывая людей и товары. Они почти парализовали торговлю, от которой зависело снабжение Рима хлебом.
Карательные экспедиции против пиратов, время от времени отправляемые римлянами, не приносили результатов. Пираты были хорошо организованы и опытны в военном деле. Их миопароны (мышиные ладьи) ускользали от погони. Они прятали их в укромных бухточках или вытаскивали на берег, чтобы в нужное время спустить там, где этого никто не ждал.
Захват пиратами юного Цезаря, скрывавшегося на Востоке от преследований Суллы, — незначительный эпизод в бесконечных стычках римлян с пиратами. Но для героя повести Гавия он является поворотным моментом. Гавий понял, что подлинной смелостью и отвагой обладают не те, кто сделал грабёж своей профессией, а люди, твёрдо идущие к поставленной цели. Таков Гай Юлий Цезарь, но таков и Серторий, герой освободительной войны в Испании. Опираясь на силы местных племён, Серторий поднимает борьбу против наследников власти кровавого Суллы.
Но римская демократия, разгромленная Суллой, не сумела объединиться: она не имела в те годы единой программы. Царила наивная вера в то, что Рим при скверных политических порядках может спасти достойный политический деятель. Этой иллюзией умело пользовались проходимцы, всплывшие на поверхности политической жизни после смерти Суллы. От этой иллюзии не был свободен и замечательный оратор того времени Марк Туллий Цицерон. Рисуя в своих речах ужасные страдания провинциалов, позорную картину грабежа провинций, Цицерон обрушивал свой гнев против того или иного клеврета Суллы, а не против всей политической системы, делавшей возможной чудовищные насилия над человеческой личностью.
Римская политическая система, римская религия и литература воспитывали молодого человека в духе ненависти и презрения ко всему иноземному. Чужестранец считался человеком второго сорта, созданным для подчинения и услужения римскому гражданину. Только в силу исключительного стечения обстоятельств римский гражданин мог сочувствовать страданиям рабов, на труде которых держалось всё общество. Этими исключительными обстоятельствами для Гавия явились близость к Валерию, воспитателю-рабу, и любовь к Формионе, проданной в рабство.
Судя по сохранившимся в бумагах Н. Остроменцкой черновикам, главный герой повести сочувствовал Спартаку и даже оказывал ему помощь. Исходя из этого, мною написана третья часть повести, где сделана попытка довести сюжетную линию до логического конца. Гавий — в юности его шутливо называли ветераном Цезаря — становится сподвижником Спартака. При этом я опирался на сообщение Цицерона о римском гражданине, носящем то же имя, которое Н. Остроменцкая дала своему герою.
Вот что сообщает Цицерон:
Наш Гавий, брошенный в тюрьму в числе других римских граждан, каким-то образом тайно бежал из каменоломен и приехал в Мессану; уже перед его глазами была Италия и стены Регия, населённого римскими гражданами. И после страха смерти, после мрака, он, возвращённый к жизни как бы светом свободы, и каким-то дуновением законности, начал в Мессане жаловаться, что он, римский гражданин, был брошен в тюрьму.
Веррес выразил властям благодарность и похвалил их за бдительность. Сам он, вне себя от преступной ярости, пришёл на форум: всё его лицо дышало бешенством; все ждали, до чего он дойдёт и что станет делать, как вдруг он приказывает притащить Гавия сюда. В Мессане посреди форума судьи секли римского гражданина, но, несмотря на все страдания, не было слышно ни одного стона этого несчастного, и сквозь свист розог слышались только слова: «Я римский гражданин». Ему уже заготовили крест, повторяю, крест для этого несчастного и замученного человека, никогда не видевшего этого омерзительного орудия казни. И вот это был единственный крест, водружённый на этом именно месте, на берегу, обращённом к Италии, чтобы Гавий, умирая в страданиях и мучениях, понял, что между положением раба и правами свободного гражданина лежит только очень узкий пролив.
Что увидел Гавий с высоты своего креста? Тёмные линии виноградных лоз, натянутые на выгоревшие холмы, как струны кифары? Реки и ручьи, сбегавшие с гор голубыми извивами? Желтизну соломенных кровель Италии?
Или ему в предсмертном тумане предстало будущее этой страны, которого тогда не видел никто. Демократ Цезарь протянет руку сулланцам Крассу и Помпею. Родится трёхголовая химера, чтобы уничтожить себя во взаимной вражде. Не талант, не красноречие, не закон, а меч будет вершить судьбами Рима. Цицерон и Веррес падут жертвами новых проскрипций. И никто не сможет понять, что всё это началось с того дня, когда римский гражданин был поднят на крест. Вместе с ним была распята республика.
А. Немировский.
