За землю отчую. - Галинский Юрий Сергеевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Константин Иванович осекся на полуслове, вспомнил о вести, которую утаил от жены: ордынцы, захватив Тулу, убили старого князя, отца Ольги, а княжескую семью полонили и угнали в Крым. Но взволнованная княгиня, вся во власти тягостного разговора с мужем, ничего не заметила. Только когда Константин Иванович, оправившись от недолгого замешательства, снова посетовал на то, что Таруса одна и нет никого, кто стоял бы против татар с нею рядом, Ольга Федоровна невольно подумала: «А ведь в прошлом году приезжал к нам великий боярин московский Тютчев, предлагал союз с Москвой, так ты отказался...»
Княгиня встала с широкой лавки, застеленной шелковым одеялом и пуховыми подушками. В длинной, до пят, белой рубашке, она в свете мигающих свечей показалась князю какой-то призрачной, бесплотной, будто привидение. Ему стало жутко и, повинуясь безотчетному порыву, он обнял жену и, только; почувствовав тепло ее тела, успокоился. Крепко прижал супругу к себе, доверчиво положил голову
ей на плечо. А она, еще больше разволновавшись, в тревоге спрашивала:
Что с тобой, Константин? Я тебя таким никогда раньше и не видела. Будто прощаешься навеки...
Может, и навеки...
Что ты, родной, что ты? — растерянно прошептала она, глаза ее от страха расширились. И вдруг, резко отстранившись от него выкрикнула: — Говори, что задумал!
Не голоси! — повысил голос он, но тут же, словно устыдившись, сказал ласково: — Будет, Оленька, будет тебе. Успокойся... А уж коль хочешь знать, что задумал, скажу. Задумал то, что ныне только и надо учинить,— идти во чисто поле на окаянного ворога. Разбить ордынцев или голову честно сложить.
Княгиню будто ошеломили, так и застыла недвижимая, потом расплакалась. Наконец взяла себя в руки, обтерла слезы с лица, тихо, но твердо сказала:
Не делай сего, Константин Иванович. Во чистом поле тебе не управиться с татарами. Много их, и все они лихие воины.
Князь нахмурился, отвернулся. Будто сговорились все! Не верят! Володимир не верит, и она тоже... А сам он верит? Да, верит! Сомневался было поначалу, а теперь верит. В удачу свою, в удаль свою. Наперекор всем верит. И еще потому, что татар, идущих на Тарусу, не так уж , много — дозорные поведали: одна Шуракальская орда идет. Остальные с ханом Тохтамышем на Москву направились. Конечно, он, князь Тарусский, мог бы бросить свою землю» и вместе с женой, детьми, ближними боярами и дружиной податься на полуночь. Но не в праве он сие сделать, оставить люд тарусский —• горожан и сирот, что по его призыву пришли в Тарусу из других городов. Покинуть их, а самому бежать? Нет, так негоже!..
А другой голос ему шептал: «Безрассудство! Не устоять тебе против ордынцев. Не хочешь искать приюта у других князей, в других землях, уходи в леса...» Нет! Пущай он погибнет, но не уйдет с Тарусчины, не померившись силой с ордынцами!..
Константин Иванович так задумался, что забыл и о жене. В опочивальне царила тягостная, томительная тишина, оплывая, гасли одна за другой выгоревшие свечи. Но вот князь словно очнулся, перевел взгляд на съежившуюся в ожидании жену, сказал строго:
С утра готовься, Ольга Федоровна, к отъезду!
И быстрыми шагами вышел из опочивальни.
На рассвете в Тарусу прискакали дозорные, следившие за крымцами. Им удалось ночью пробраться к стану Бека Хаджи, который расположился в тридцати верстах от города. Плененный шуракалец подтвердил, что орда идет на Тарусу и через два-три дня будет под ее стенами. Тайная надежда, что крымцы свернут в обход и направятся на Москву путем, которым прошли все полчища Тохтамыша, растаяла. Отправив жену и детей в Рязань, Константин Иванович велел собрать боярскую думу.
Просторную светлицу заполнили княжеские воеводы и ближние бояре, пришли игумен Никои и брат князя Владимир. Все были насторожены, угрюмы — знали уже, с какой вестью вернулись дозорные в Тарусу.
Будем сражаться! — упрямо тряхнув длинными волосами, бросил князь Тарусский.— Лучше смерть принять, нежели в неволе поганой жить! Так сделать, как сие сделали отец наш, Иван Константинович, брат наш и тыщи хоробрых тарусцев на поле Куликовом.
Верно сказал пресветлый князь наш Константин Иванович! — первым поддержал его боярин Курной.— Я хоть с одной рукой, а в первых рядах буду биться за Тарусу. И всех к тому призываю!
Еще два боярина выступили за то, чтобы идти навстречу врагу. Остальные молчали. В тусклом свете, скупо пробивавшемся через слюдяные оконца, едва можно было различить взволнованные лица собравшихся на думу людей.
Чего молчите, бояре? — Константин резко поднялся со своего кресла-трона, обвел всех пристальным взглядом.-— В старину наши предки говорили: «Се сколь добро и сколь красно, ежели жити, братии, вкупе!» Так оно и сейчас!
А я мыслю, что надо тебе, Константин Иванович, со всей дружиной и ополченьем подаваться на полуночь! — раздался звонкий голос князя Владимира.—- Так я считал, так и ныне считаю. Еще вчера об том говорил тебе, княже...— И, помолчав, с упреком добавил: — И о том, что в Тарусу пригнал гонец от князя Володимира Андреевича Серпуховского, надо было рассказать. А уж коль ты промолчал, то не обессудь, я поведаю!
Князь тарусский побледнел от гнева,* стукнул кулаком по подлокотнику трона, закричал:
Не твоего ума сие дело. Молчи!..
Но Владимир впервые на людях пошел против старшего — не смолчал:
Коль уж начал, поведаю! Зовет князь Серпуховский
97
нас в Волок Ламский, бояре. Сбирает он там полки русские, чтобы выступить на ордынцев...— И, обращаясь к Константину Ивановичу, уже спокойно сказал: — Сам же ты, брат, говорил, что вкупе и добро и красно быть. Вот и надобно нам идти в Волок. Тут же с малыми силами все потеряем — и землю отчую, и воинство, и головы сложим понапрасну. А ежели с Серпуховским соединимся, по-другому будет все...
Он хотел еще что-то добавить, но старший снова оборвал его:
Не в наш род ты, видать, удался, Володимир!
Тот лишь сверкнул на брата сердитыми глазами и, чеканя каждое слово, произнес:
За свою жизнь не опасаюсь. Ежели и погибну, некому за мной горевать, ибо нет у меня ни жены, ни детей. В сечах, что бился, всегда первым был. Только одного никогда не забываю: плетью обуха не перешибешь. Потому и говорю: не управиться нам одним с татарами. Больше ничего не скажу...— заключил он и тяжело опустился на лавку.
В светлице снова воцарилась гнетущая тишина. Но не- . надолго.
Видит господь: верно молвит брат твой, светлый княже,— послышался звучный бас игумена Алексинского монастыря Никона.— Молод Володимир, но мудр, аки старец, проживший век. Не можно допустить избиения человецей, чад божиих. Святые угодники к миру людей призывали, злу не противиться, сердца свои не ярить. А кесари мирские не прислушиваются к гласу всевышнего, в суете и заботах губят род человечий...— Он тяжело вздохнул и продолжал: — Да что об сем говорить, ако повелось уж так на божьем свете. Не надобно в малолюдстве против безбожных орд идти. По лесам и топям следует схорониться всем. И не токмо женам, старцам и детям, ан и воям, и тебе, княже, и боярам твоим. Всем!
Владимир хотел возразить, воскликнуть: «Не о том речь ведешь, отче!» — но не решился.
Большинство бояр и воевод поддержало Владимира. Но это не смутило тарусского князя — он стоял на своем. Даже когда кто-то предложил не переходить Оку, а встретить татар на переправах, он не согласился.
Князь я еще ваш или нет?! — громко провозгласил он и, отметая все возражения, заявил: — В чистом поле’ будем с крымцами биться. Коль не сможем землю свою от врагов отстоять, то нечего нам и жить на ней! Наказываю все воинство поднимать, завтра выступаем!
Часть - вторая
ГЛАВА 1
Лето шло к концу. Тяжелыми колосьями налилась в поле рожь. На огороде краснела свекла, тускло поблескивали шары капусты. Гоны выходили в поле с утра и работали до темна. Радовались переселенцы —будет чем наполнить закрома. Жизнь на новом месте понемногу стала налаживаться: срубили избы, построили сараи, и хоть временами было голодно — так уж водится в крестьянском житье. У жены Антипки Степаииды родился мальчик, его назвали Егорушкой, в память о дяде, что, спасаясь от княжьей расправы, пропал много лет назад. А Любаша и вовсе заневестилась — налилась, похорошела, только голубые глаза слишком часто стали заволакиваться грустинкой. Скучно без подружек, без друга суженого...
