Дитя Всех святых. Перстень с волком - Намьяс Жан-Франсуа (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗

— Вы что-то припозднились по пути из Рима, сын мой. Ваш крестный отец успел сделаться великим исповедником [15]. Так где же вы были?

— У сарацин, ваше святейшество.

— И что вы там делали?

— Боюсь, нашел там истину.

— Истину… Вижу, разговор нам предстоит трудный. Идемте. И вы тоже, кардинал.

Клемент VII поднял Жана, затем Франсуа.

— Что касается вас, сир де Вивре, я помню о вас.

Франсуа увидел, как Папа в сопровождении кардинала и Жана выходит со двора. По взгляду, брошенному на него Клементом VII, у Франсуа создалось странное впечатление: Папа его прекрасно знает… Конечно, Клемент осведомлен о поединке и его результатах, но он знает о сире де Вивре что-то еще. Нечто более глубинное и куда более личное.

Между тем Папа, пройдя через весь двор, вошел в зал для аудиенций, огромное помещение с двойным сводом, где тоже было очень много людей, приближенных и просто просителей, которые при виде Папы бросились к нему.

Но Клемент приказал стражникам отстранить всех. Остановившись возле круглой скамьи, на которой заседал высший церковный суд, Папа велел Жану говорить.

Тот не стал скрывать ничего. Он рассказал о своем пленении, о болезни и найденной книге. Не цитируя четверостишия дословно, он изложил их содержание, которое отныне стало для него истиной. Затем поведал о смерти Матильды де Боржон и о том, какое откровение снизошло на него благодаря ей: он, Жан де Вивре, должен нести слово истины тому, кто в нем нуждается.

Закончив свое повествование, он соединил ладони в молитвенном жесте:

— Я ничего не скрыл от вас, святейший отец. Теперь я хотел бы уйти. Я должен ходить из города в город. Хотя Бог и покинул меня, я надеюсь сеять вокруг себя добро.

Клемент VII улыбнулся.

— Вы не уйдете! Я хотел бы вознаградить вас по заслугам. Епископ Бергамский только что скончался, и вы займете его место. Ваше посвящение состоится завтра, на большой воскресной мессе. Поскольку епархия находится на территории, принадлежащей Урбану, появиться там вы не сможете. Вы останетесь здесь.

Жан пробормотал:

— Но, ваше святейшество, я же только что признался вам…

Клемент VII взял его искалеченные руки в свои.

— Ваша плоть страдала ради меня: нужны ли какие-то слова? Но еще сильнее страдало ваше сердце. Я хочу, чтобы вы распространяли слово Господа от моего имени. Ибо что бы вы об этом ни думали, именно Господь вещает вашими устами.

Жан молчал несколько секунд, затем с умоляющим видом поднял голову.

— Остается еще мой брат, ваше святейшество. Нам нельзя разлучаться: я могу умереть в любую минуту, а вы знаете, что мне нужно выполнить важную миссию по отношению к нему.

— Знаю. Приведите его.

Когда Жан вышел, аббат Монт-о-Муана, ставший великим исповедником, испустил глубокий вздох:

— Святой отец, он всегда был мне как сын. Я обучил его всему, что знал сам, и вот результат!

— Вам не в чем упрекнуть его, кардинал. Все силлогизмы, все книги Аристотеля и отцов Церкви ничего не значат рядом с такой душой, как душа Жана де Вивре.

— Но кем он теперь станет?

— Тем, для чего приуготовил его Господь, — святым.

Папа замолчал: перед ним предстал Франсуа.

— Сир де Вивре, вы достойно сражались в Риме ради нашего дела, и я хочу вознаградить вас. Вы станете рыцарем моей почетной гвардии. Вы получите доспехи и щит с моим гербом. Но это еще не все. Вы мечтали о крестовом походе?

— Всю свою жизнь, ваше святейшество.

— Так вот, поговорите об этом с кардиналом камерарием. Вы были в стране сарацин, ваш опыт может оказаться бесценным. Ваше мнение будет изучено самым внимательным образом.

Явился еще один рыцарь почетной папской гвардии и увел Франсуа, чтобы тот примерил форму и знаки отличия, приличествующие его новым обязанностям: доспехи наитончайшей работы, с перевязью наискосок, на которой были вычеканены два скрещенных золотых луча.

Своего брата Франсуа увидел только на следующий день при обстоятельствах самых поразительных. Франсуа только что узнал, что Жан назначен епископом, и присутствовал на его посвящении Клементом VII, которое происходило в Клементинской капелле папского дворца.

Сира де Вивре посадили в первый ряд. Облаченный в свою великолепную форму, он присутствовал на службе и видел, как Папа у подножия алтаря передал Жану ризу, жезл и митру. Итак, Жан сделался епископом, а Франсуа — рыцарем папской гвардии и в скором времени станет участником крестового похода! А ведь всего каких-нибудь три месяца назад они оба были рабами. Почти невозможно вообразить такую резкую перемену положения. Просто чудо!

Восторженное состояние не покидало его весь день. Наконец Франсуа добрался до пожалованного ему особняка, который располагался неподалеку от папского дворца. К услугам нового хозяина отныне были оруженосец, повар, двое слуг и горничная.

***

Уже назавтра Пьер де Крос, кардинал камерарий, вызвал Франсуа во дворец. Франсуа испытал глубокое волнение, представ перед этим знаменитым человеком, вторым лицом в Церкви после Папы. Сир де Вивре долго рассказывал о пребывании в плену у сарацин, о своем военном опыте, проявленном на службе у правителя Хамы.

Внимательно выслушав рассказ, Пьер де Крос заговорил в свою очередь. Его точка зрения была хорошо известна. В полной мере его правоту Франсуа осознает позже, ведь проблема эта является не столько военной, сколько — и, прежде всего — политической. Для начала следует добиться, чтобы между Францией и Англией был подписан мир и чтобы была одержана победа над тем Папой, который находится в Риме. И в том и в другом направлении дела идут весьма неплохо.

Что касается Жана, ему тоже был подарен дом неподалеку от церкви Сен-Дидье, прекрасное строение в провансальском стиле, украшенное фресками работы итальянских мастеров.

В следующее воскресенье, 7 октября, собралась толпа — дворяне, горожане, простой народ, — чтобы послушать его первую проповедь, ибо в городе быстро распространились слухи о Жане, епископе Бергамском. Это тот самый, который был в тюрьме у Урбана VI, а потом в плену у сарацин? Это тот самый выдающийся теолог, одно из светил Парижского университета? Нет никаких сомнений, человеком он должен быть необыкновенным.

Когда настал час проповеди и Жан поднялся на кафедру, наступила такая тишина, что, казалось, выражение «благоговейное молчание» не могло бы найти лучшего применения. Жан долго разглядывал собравшихся, переводя взгляд с одного человека на другого, а затем сильным голосом резко бросил в толпу:

— Нет!

Наступило замешательство. Верующие смотрели на епископа Бергамского и молчали, а он тоже внимательно рассматривал их лица, словно изучая в мельчайших подробностях.

Затем он продолжил голосом спокойным и хорошо поставленным:

— Братья мои, я здесь, чтобы научить вас любви к словам, и первое среди них — это слово «нет».

Проповедь, которую стал читать Жан, не была классической, она держала собравшихся в постоянном напряжении, настолько тон ее был простым и проникновенным. «Нет» — необходимое условие чистоты, нравственности, достоинства. Нужно уметь говорить «нет» даже в самых трудных и жестоких обстоятельствах: «нет» искушениям, компромиссам, лжи, предательству. «Нет» было по преимуществу словом честных людей, святых, мучеников. И только после «нет» можно сказать «да»…

Жан говорил голосом прерывистым, задыхающимся. Верующие в церкви Сен-Дидье видел, как двигаются на кафедре его руки, более чем красноречивые свидетельства того, как порой приходится говорить «нет» мученикам!..

И вот он заговорил о «да»: «да» Богу, «да» любви, «да» вечной жизни… Голос проповедника внезапно переменился. Теперь в нем появилось нечто божественно небесное. Показав своим слушателям муки борьбы с самим собой, другими людьми и демоном, теперь он увлекал их в благословенные края. Каждый из присутствующих, не в силах оторваться от его губ, почти явственно ощутил, как вступает в область чудесного блаженства, возносится вместе с ним к небесам мыслями своими и сердцем.