Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя - Нимье Роже (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗
Римские красавицы не походили на нимф Сен?Тропеза. Там был легкий батист и солнечные лучи, здесь – каскады из лент и бастионы из кружев служили стражами их достоинства.
Но если цивилизация может взять в узилище слово, собрать в пучок волосы, подкрасить губы, она бессильна в отношении улыбки. Именно с улыбки и начала свою речь Мари де Рабютен?Шанталь:
– Насчет вас, сударь, одно из двух: либо вы слишком добры, либо слишком жестоки. Fie лучше ли вам быть капельку поумеренней? Вы неизменно составляете компанию моему кузену, превращая его при этом в подушку для булавок. Что же касается нас…
– Что касается нас, – подхватила Жюли Колино дю Валь, – то мы покажем вам город, познакомим вас со всем самым элегантным, самым изысканным, самым неожиданным, самым…
– Но прежде всего, – заметил Роже де Бюсси?Рабютен, – господин д'Артаньян дурно спал, так как его хотели пристрелить, чего он терпеть не может. Не будем же убивать его теперь речами, а предоставим ему постель. К тому же надо позаботиться о его слуге господине дю Планше, у которого руки хирурга.
Планше поклонился. Д'Артаньян ответил согласием.
В связи с этим жизнь д'Артаньяна приобрела религиозный оттенок. Сейчас мы сделаем пояснение. Поднимаясь рано с постели, Мари посещала римские церкви. В те времена в Риме было девяносто два прихода и сорок одна церковь для различных народов, в том числе Сен?Луи – для французов, Сент?Ив – для бретонцев.
Было еще шестьдесят четыре мужских и более сорока женских монастырей. Но женские монастыри почти не интересовали Мари де Рабютен?Шанталь или, точнее, Мари де Шанталь, как она подписывала свои письма. Ее бабка Жанна де Шанталь, основательница ордена визитандин, имела под началом не менее девяносто девяти монастырей. Это было девяносто девятью причинами избегать женские обители.
Зато Мари любила посещать картинные галереи. И если д'Артаньян был слаб по части святых угодников, то он великолепно комментировал батальные сцены.
– Господин д'Артаньян, объясните мне, отчего они так лихо рубят друг другу головы и почему оттуда хлещет кровь, словно из пожарной трубы?
– Потому что у художника было в запасе много киновари, мадмуазель.
– Скажите, шевалье, отчего это генералы так величественно вышагивают по полю боя, хотя в двух шагах люди убивают друг друга?
– Потому что они не удостаивают художника своим вниманием. Остановись они на мгновение, им пришлось бы туго.
– Д'Артаньян, будьте другом, научите меня, пожалуйста, стрелять из мушкета, у вас это так замечательно получается.
– Нельзя. Почернеют пальчики. Зато я научу вас стрелять из пистолета.
– Что надо сделать, чтоб попасть в цель?
– Точно прицелиться и нажать на курок.
– Вы наш морской спаситель, вы должны ответить мне вот на какой вопрос: как это получается, что война, такая жестокая на поле битвы, выглядит такой славной и аккуратненькой на картинах?
– Чтоб придать мужества непосвященным, Мари.
В послеобеденное время наступал черед Жюли дю Колино дю Валь.
– Сударь, расскажите мне о побоищах!
– Мадмуазель, я, право, не знаю…
– Как, вы не видели? Вы такой рассеянный!
– Господин д'Артаньян, мне скучно, когда я читаю святого Августина. По?видимому, это был слишком утонченный человек…
– Не знаю, мадмуазель.
– Но все же святой Авг…
– Я думаю, он сродни турку, который хотел вас похитить.
– О, этот ужасный мавр… Что скажете вы о смерти, как вы ощущаете ее в глубинах своего естества?
– Ее там нету.
– И это все?
Вечером у Роже де Бюсси?Рабютена началась лихорадка. Он говорил, что нуждается в обществе своего победителя. В конце концов, и он повел речь о возвышенном:
– У каждого свободомыслящего человека есть два ангела: один – чтоб его спасти, и другой – чтоб погубить. О, мы сеем вокруг себя зло.
После чего он испустил скорбный вздох, навеянный, надо полагать, ангелом гибели.
Д'Артаньян подбодрил его:
– Подумайте о вашем полке.
– Не желаю! Я и так отсидел уже пять месяцев в Бастилии, потому что эти уроды украли соль. Пять месяцев! Но не хочется сообщать имен.
Он вздохнул.
– Там, в Бастилии, не очень?то наделаешь глупостей. У меня их и без того целая коллекция для моего ангела.
И нежная улыбка скользнула по его губам.
– Мой отец будет доволен, когда узнает, что в Риме я состоял в качестве дуэньи при этих двух девушках. Кажется, обе скоро осиротеют. Милые дети… Правда?
– Несомненно.
Бюсси уронил голову на подушку.
– Известно ли вам, кто я такой, дорогой д'Артаньян?
– Доблестный дворянин, который вот?вот уснет.
– Ничего подобного. Я страждущее доказательство существования Господа Бога.
К этим неземным темам добавлялись еще бдения у святой Агнессы?за?оградой. Тем не менее д'Артаньян испытывал удовлетворение, что понемногу возвращается к своей профессии и радовался тем благам, какие давали ему экю его преосвященства.
Вот почему он с легким сердцем заперся в комнате вместе с Пелиссоном де Пелиссаром и двумя бутылками вина.
Бутылки были нужны для того, чтобы Пелиссон де Пелиссар извлек из закоулков своей перегруженной мелочами памяти сентенцию, где блеск жизни сравнивался с блеском преисподней.
XI. ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ РАЗГОВОР
Пелиссон де Пелиссар опрокинул стакан вина, повращал своими большими меланхолическими глазами, прищелкнул языком. Этот звук, по?видимому, взбодрил его, и он перешел к действию.
– А теперь поговорим.
– Поговорим.
Пелиссон нахмурил брови, сложил трубочкой свои влажные алые подвижные, похожие формой на морскую раковину губы и прошептал:
– Кто я такой?
– Человек, которому предстоит кое?что вспомнить. Это замечание сбило, казалось, Пелиссона с толку. Он опрокинул еще стакан. Взгляд приобрел значительность.
– Прежде всего я очень богат.
– Вот как!
– Трюфельные поля в Гаскони, соляные разработки в Шаранте, свинцовые копи в Оверни, золотоносные ручьи в Лангедоке.
– С меня б хватило и Лангедока.
– Но это еще не все.
– Тогда вперед.
– Женщины от меня без ума.
После этой тирады Пелиссон стал бледен, как смерть.
– И наконец, я – изобретатель.
– Изобретатель?
– Я создал летательный аппарат. Пока что он еще не летает, но полетит.
– Вы совсем как Леонардо да Винчи.
– Вот именно. Благодаря всем этим свойствам, а также еще четвертому, которое я вам сейчас назову, я являюсь близким другом его высокопреосвященства.
– Каково же четвертое свойство?
– Я великий христианин.
– Что вы подразумеваете под этим?
– Среди моих предков двое святых, из них одна пастушка.
– Прелестно!
– Шесть епископов.
– Более чем достаточно.
– Я б стал кардиналом, пожелай я этого.
– Пожелайте, дорогой господин Пелиссон, пожелайте, и тогда вы дадите мне какое?нибудь славненькое аббатство в Гаскони. Я облекусь в плащ и научу монашков обходиться со шпагой.
– Не могу, увы.
– Почему же?
– По второй причине, о которой я вам уже сообщил.
– Женщины?
– Да.
Пеяиссон де Пелиссар был в это мгновение так мрачен, что д'Артаньяну стоило большого труда сохранить серьезность.
– Это не мешает мне, впрочем, быть в отличных отношениях со святым престолом. Его святейшество подарил мне на именины в праздник святого Гонзаго пару своих туфель.
«Не намек ли это на то, что Ришелье пожелал меня подковать? Не сделали ли меня без моего ведома обувщиком? Нет, не думаю, из?за этого в меня не стали б палить из мушкета» – промелькнуло в голове у д'Артаньяна.
– Но если существует вопрос о туфлях, то существует и вопрос об их размере.
«Вот это другое дело, – подумал мушкетер. – Мы уже ближе к цели».
– И что же происходит?
Глаза Пелиссона заволокло дымкой, и в них замерцали адские огоньки.
– Вот мы сидим за ужином…
«Тысяча дьяволов, – пронеслось в голове у д'Артаньяна, – от обуви он перешел к гастрономии».
