Курляндский бес - Плещеева Дарья (читаем книги онлайн TXT) 📗
Разумеется, он сперва давал Шумилову всякие указания и пытался приказывать сокольникам. Но начальный сокольник Игнатьев чихать хотел на княжьи глупости, да еще в тысяче верст от Москвы. А Шумилов намекнул, что пишет грамоту государю о доставке драгоценных птиц, упоминая, как велел Алексей Михайлович, все подробности, даже незначительные. Убоявшись попасть в эту грамоту и стать потехой для государя, боярин малость притих.
Когда Гольдинген был уж совсем близко и виднелись церковные колокольни, Шумилов послал Ивашку с двумя стрельцами вперед – узнать, где отведено место для шатров и телег. Ивашка все выяснил без затруднений, если не считать громкого лая со стражей у подъемного моста и перебранки с корчмарем, не желавшим, чтобы на прибрежном лугу, где паслись его коровы, устроили целый вавилон.
Однако вавилона было не миновать. Московиты привели такое количество лошадей, что разместить обоз в городке было невозможно. Им отвели место между рекой Виндавой и скрунденской дорогой, выше по течению, чем знаменитый водопад. Там стояло несколько домишек, о которых уговорились, что московиты снимут их на те две или три недели, что проведут в Гольдингене. Один дом занял Шумилов, другой – стрелецкий пятидесятник Никишин с теми из стрельцов, кто постарше, третий отвели было князю Тюфякину, но князь возмутился: кто посмел законопатить его в такую конуру? Домишки и впрямь были невзрачные, поэтому князь решил жить в своем великолепном шатре.
Два дня с дороги отдыхали, потом герцог назначил время для торжественного въезда в форбург. Шумилов с Тюфякиным уже побывали в городе и так все рассчитали, чтобы проехать по Церковной улице, где всегда полно народа, стоят лавки и живут богатые бюргеры. Спешиться они решили возле самого моста – Ивашка, побывавший в форбурге, донес, что места там немного, герцог выйдет навстречу на своих двоих, и затевать суету вокруг лошадей не с руки. А так – сдать их своим людям, и пусть ждут за воротами. Понадобятся – тюфякинского мерина и шумиловскую кобылу уж как-нибудь приведут в форбург.
Ивашка с Петрухой как раз и были назначены для охраны лошадей, но не только – им было велено прислушиваться к тому, что говорят горожане, но виду, будто понимают немецкую речь, не показывать.
Герцогский двор ждал явления московитов с таким же нетерпением, как повозок с бродячими акробатами и фокусниками. С одной стороны, дамы и кавалеры не обманулись – шествие и впрямь поражало варварским великолепием.
Впереди попарно выступали стрельцы в светло-синих кафтанах с черными петлицами, в малиновых суконных шапках с меховой опушкой, в остроносых желтых сапогах, с белыми кожаными берендейками через левое плечо. К берендейкам были подвешены деревянные патроны, оклеенные темной кожей, две сумы – фитильная и пулечная, а также деревянный или костяной рог для пороха, имевший крышку на пружине. На правом плече стрельцы несли пищали, ложе у каждой было красного цвета. За спиной на ремнях висели бердыши, при стрельбе служившие упорами. И каждый стрелец был при сабле с нарядной рукоятью.
Затем шли друг за дружкой десять сокольников в одинаковых красных казенных кафтанах из дорогого кармазинного сукна, в бархатных шапках, опушенных соболем. Через плечо на правом боку они несли бархатные сумки с вышивкой золотом: изображена была райская птица гамаюн. У каждого на правой руке была рукавица с золотой бахромой, а на рукавице сидел или кречет-челиг, или кречетова самка, или ястреб. Впереди несли лучшего из кречетов, крапчатого, причем крап был по белому перу, а на лапе у птицы имелось толстое золотое кольцо с лалом. Его выносил начальный сокольник, седобородый Федор Игнатьев.
Птицы даже не на живые создания Божьи были похожи, а на искусно вырезанные из дерева и усыпанные самоцветами фигуры.
Клобучки, закрывающие кречетовые головы, оставляя клювы открытыми, все были из веницейского алого бархата, унизанного жемчугом, ястребиные клобучки – сафьяновые, шитые золотом и серебром, завязывались они на птичьем затылке золотыми шнурками. На каждую птицу надели нагрудник и нахвостник, тоже бархатные, украшенные низаным жемчугом, причем узор жемчуга подражал расположению перьев. И с клобучков, и с нагрудников свисали кисти из пряденого золота и разноцветных шелков. Птичьи лапы были тщательно обмотаны бархатными онучами, тоже расшитыми серебром и золотом. Каждая птица имела на лапе по серебряному колокольцу.
Вся эта роскошь предваряла появление князя Тюфякина, который сильно смахивал на копну сена, если бы кто-то укрыл копну необъятной собольей шубой, крытой узорчатым золотистым плотным шелком, нахлобучил на нее высоченную горлатную шапку и пристроил спереди сивую бороду.
Шуба особенно поразила герцогский двор – и величиной, и полной несообразностью: погода располагала к тому, чтобы остаться в одних рубашках из легкого голландского полотна, а старый чудак преет и парится, превращаясь понемногу в томленое мясо, удобное для жевания тем, у кого почти не сталось зубов. Сколько весит эта шуба, оснащенная золотыми пуговицами сверху донизу по обоим бортам, величиной с голубиное яйцо, и подумать было страшно.
За боярином выступала его свита, полдюжины человек, также в долгополых шубах. Среди них был и Шумилов – с таким лицом, будто наелся кислятины. Он не любил пышных выходов, будь его воля – всю жизнь так бы и сидел в приказе, выбираясь оттуда лишь по известной нужде.
А с другой стороны, московиты не рычали, как дикие звери, не лаяли, и когда чудак в шубе, задрав бороду, произнес герцогу приветствие, его толмач перевел слова на немецкий очень грамотно, да и слова были весьма любезные.
Герцог ответил в том же духе – про дружество между царством и герцогством, подошел к птицам, оглядел их и похвалил, затем пригласил боярина со свитой в замок, а птиц распорядился нести в приготовленный для них домик в глубине форбурга, и велел своему знатоку птичьей охоты принять гостей, обо всем их расспросить, знатно угостить и трезвыми не выпускать. Стрельцов же отправили в казарму, где для них были накрыты столы. Ивашка с Петрухой, не сговариваясь, поделили обязанности – Ивашка пошел толмачом с сокольниками, потому что немецкий язык знал лучше Петрухи, а важно было передать все особенности кречетовой жизни без ошибок; Петруха же пошел со стрельцами.
Гольдингенские жители кое-что знали о России и задавали вопросы: верно ли, что, когда едешь по зимнему лесу, стоит треск от раскалываемых морозом сверху донизу деревьев, и верно ли, что когда варишь в большом горшке мясо на огне костра и криво утвердишь горшок, то с одного бока он кипит, а с другого затянут льдом? Ивашка пытался объяснить, что такого не бывает, ему не верили. Сошлись на том, что сам он ни в Москве, ни в Твери, ни в Троице-Сергиевой лавре таких чудес не видел, а где-то в Сибири они, наверно, дело обыкновенное.
Ивашка и Петруха по приказу Шумилова осторожно выспрашивали насчет иных герцогских гостей, чтобы услышать про молодого господина с загадочной книгой. Повезло Ивашке – и то потому, что вспомнил о мартышках. Герцогские сокольники и псари, угощавшие московитов, повели их смотреть на хвостатых чертенят, уже обитавших в большом наскоро изготовленном вольере поблизости от псарни. Там Ивашка обнаружил Палфейна, не желавшего расставаться со своими питомицами. И сам герцог, и замок, и двор ему понравились, он пытался остаться смотрителем при мартышках и плел для того какие-то неуклюжие интриги.
От Палфейна Ивашка узнал, что молодой граф, имея возможность жить в замке, все же поселился в гостинице, не желая никого обременять, что и вся графская свита живет в городе, а две монашки намерены строить целый монастырь и всюду ходят, отыскивая подходящее место.
– Он с господином герцогом уже встречался? – спросил Ивашка.
– Один раз, когда всех нас ему представил. А потом сразу слег – его слуга Ян говорил, что желудок у молодого человека слаб, не выдержал герцогского застолья. Потому и в замок перебираться не хочет. Дней шесть уже мается, никак в себя не придет. Желудок! Тухлой солонины с червями он не пробовал, вот что! Кто эту солонину ел, того ничем не проймешь! Сухарной трухи он не пробовал и гнилой водой ее не запивал! Я вот Изабеллу свою могу кружками порезать и сырую без соли съесть, ничего со мной не сделается!
