Запретный лес - Бакен Джон (читать книги без .TXT) 📗

Мало кто любил его, так как речи его были полны ехидства. Но боялись все, ибо его вспыльчивый нрав стал притчей во языцех. Стоило ему выпить, он немедля затевал ссору, и не раз завсегдатаи «Счастливой запруды» становились свидетелями драк — Шиллинглоу славился не только словесной несдержанностью. Три года назад он схоронил жену, детей у них не было, и жил он с пожилой, глухой и подслеповатой родственницей, присматривающей за домом. Было сложно назвать Эндрю примерным прихожанином, ибо в кирке он появлялся редко: зимой ему мешали сугробы и незамерзающие болота, лето он проводил в странствиях. Он не нравился старейшинам, и они как-то собирались вызвать его на собрание Совета, но потом поняли, что горбатого могила исправит.

Шиллинглоу остановился у начала узенькой тропки, одной из тех, что принято называть «стёжками», и подождал, пока Дэвид подойдет.

— Добренького вам дня, сэр, — громко поздоровался он. — Надобно дать Бесс передохнуть — издалече шлепаем, аж от самого Крофордджона. Занесло меня туды вчерась глянуть на камберлендских овечек, их надысь в наши края завезли. Разумею я, не приживутся они у нас. Мож, они для тамошних зеленых лугов и ладны — тама корма хычь ногой топчи, а вот верещатники ни в коем разе не по ним… Присядемте-ка, сэр. Вы-то как в этакую даль забрели? Не ко мне ли в Риверсло отправились?

Дэвид с удовольствием растянулся на склоне рядом с ним. Фермеру хотелось поболтать, да и сам он давненько не разговаривал с соседями.

— Я просто прогуливаюсь, — объяснил пастор, — отдыхаю душой и телом. Временами мне кажется, что в Вудили и вдоха свободно сделать нельзя.

— Угу, — подтвердил мужчина. — Истину речете! Так оно и есть. — Он криво улыбнулся и с прищуром посмотрел на священника.

— Вы родились в этом приходе? — спросил Дэвид.

— Неа. Я из дальних краев. Так тута своим и не заделался, хычь годков десяток, а то и поболе как обитаю в Риверсло. Отец мой, честный малый, из Гленкенса, а матушка из Нортумберленда. Обосновались они в Данскоре, тама я и народился, но был я по младости буйной головушкой, на месте мне не сиделось, скитался по всему Лоуленду, от Форта до Солуэя. А ныне дом мой в Вудили, похоже, тут мне и лежать в землице.

У Шиллинглоу был неместный говор, и Дэвиду показалось, что эти края так и не стали ему родными и интересы и чаяния Вудили далеки от него. Он смотрел на Риверсло, растянувшегося рядом и прижимающего одной ногой поводья лошади: вид у того был уверенный, решительный, не без приязни.

— Вы, как и я, тут чужак, сэр, — помолчав, продолжил фермер. — И как вам Вудили приглянулся?

— Думаю, Дьявол избрал наш несчастный приход своим убежищем.

— Ух… Что ж, попали в яблочко. Я и самолично почуял на прошлой вашей службе, что у вас зуб на Супостата. Все окружь толкуют, разворошили вы осиное гнездо.

— Вы тоже так считаете?

— Не я. Ежели надобно станет драться, я с вами заедино. Я завсегда жаловал смельчаков, вопрос токмо в том, сэр, ведаете ли вы сами, как дерзки, когда зовете гнать Диявола из Вудили.

Дэвид вскочил, впервые за все время услышав слово поддержки.

— Эндрю Шиллинглоу, приказываю тебе рассказать мне все, что ты знаешь, и очиститься от порочных тайн, пятнающих наш приход.

Фермер продолжил лежать на земле, только повернул перекошенное мрачной ухмылкой лицо к пастору.

— Ух. Присягну, коль того пожелаете. Случалось мне, вестимо, оступаться: наверняка слыхали, что мне ни словами, ни делами похваляться не надобно бы. Как в деяния Господни, верую я токмо в одно, что скорее десницу свою пожгу, нежели свяжусь с нечестием вавилонским в Лесу. Бывает, бражничаю я сверх меры да затеваю свары, так во мне кровушка бесится, но таковские пороки Бог, надеюсь, прощает. Но касаемо Леса… — Он гневно сплюнул.

— Если душа твоя чиста, скажи, что тебе известно и назови главных нечестивцев.

— Вопрошать легко, да так запросто не ответишь. Откель мне ведать, кто буйствует на шабашах в Лесу? Я бок о бок со всяческой чертовщиной живу, частенько желается мне, дабы Лес уподобился лугу сухому, вот тогда б я подпалил его с окрайки и полюбовался б, как полыхает от Риверсло до Виндивэйз, от Вудили до самого Аллера. Но не хожу я в Лес ни по свету, ни в темень, все за овцами приглядываю, а добрый зверь в чащобу не побежит.

— Но ты, должно быть, слышал…

— Ничего я не слыхивал. Есть кое-какие мыслишки, но ни одна птаха мне на хвосте ничего не приносила. Да я и в деревню-то не ходок, разве что в кирке да в «Счастливой запруде» бываю, к тому ж в Вудили люд сторожкий, даж когда в подпитии. Сам я языком чесать не мастак, с кумушками на завалинках не балакаю. Но реку вам, сэр, как мне все видится. То творится во многих пасторатах королевства Шотландского, испокон веку творится, и починалось все задолго до того, как Джон Нокс [78] поверг Папу. Ноне в реформированных ковенантских кирках сызнова все на иной лад перекраивается. Но что вашим пресвитериям да ассамблеям с благочестивыми пасторами ведомо о делах темных?.. Ужто ведомо им, что по сию пору селян по их же наказу на погосте ликом вниз кладут?.. Они-то нам про догматы твердят, ужасами адовыми за всяческие пустяки пужают, вроде как за то, что ругнулся, али в день воскресный беса помянул, али в кирку не явился, а то девку какую на позорную скамью потащат за то, что шибко добрая к хахалю была. И что выходит? Сами же свой народ к древлим обычаям толкают, обращают их в лукавцев да греховодников.

— Замолкни, несчастный! — вскричал ужаснувшийся Дэвид. — Речи твои нечестивы.

— Что есть, то есть, пущай не всяк поп сие выслушает. Кирка на ведовство войною идет и жжет выживших из ума старух направо и налево. Но, храни нас Господь, то безделицы. Так вот, мистер Семпилл. Кличете вы Супостата на бой, а он вам не межеумок деревенский, почесать кулаки спешащий, и не девчушка, в кирке с трепетанием благословения ищущая, и не карга, клянущаяся, что на кочерыге капустной во Францию летала. Супостат в почтенном селянине, что тихохонько посиживает и поохивает прям у вас под носом на проповеди, али в записном святоше, главой качающем и стенающем над пороками земными. Вот они, подлинные колдуны. Есть в Шотландии чистые души, но имеются и таковские, от чьего ханжества самого Чорта выворачивает.

Риверсло поднялся, и на лице его читалась такая пламенная искренность, что сердце Дэвида возрадовалось: он нашел союзника.

— Назови имена, — вновь потребовал пастор. — Я обличу грешника, будь он хоть в Совете старейшин.

— Нету у меня имен. И доказательств нету. Вы своими очами все зрили. Молва ходит, что ворвались вы к ним посередь шабаша.

— Я их видел только мельком, прежде чем потерял сознание под их кулаками. Я хочу вернуться в Лес, и на сей раз меня не остановить.

— Ух. У вас удалое сердце, мистер Семпилл.

— Но мне нужна помощь. Правда должна исходить из уст свидетелей, а невинные в Вудили слишком робки. Мне не к кому обратиться, только к тебе. Пойдешь со мной, когда я вернусь в Лес?

— Того не обещаю, наверняка есть иные пути вывести их на чистую воду. Но вот что скажу — стану я вам помогаю, пущай меня бес сцапает, но не брошу славного человека в беде. Вот вам моя рука… А теперича пора в дорогу. Но вы в Риверсло ни ногой, иначе пойдут слухи. Коль пожелается вам со мной словечком перемолвиться, поведайте о том Ричи Смэйлу из Гриншила.

Осознание, что у него есть друг, принесло Дэвиду небольшое облегчение. Афанасий [79] больше не противостоял миру в одиночку, его путь лежал не к мученичеству, но к победе. Шаг пастора стал увереннее, отныне он не боялся смотреть в глаза тайной враждебности прихожан. Встречая Амоса Ритчи, он глядел на него не с упреком, а с вызовом. В проповедях Дэвид перестал умолять и увещевать, начав требовать, как человек, чей путь определен и чьи чресла препоясаны.

К своему ужасу, он отметил, что все меньше и меньше думает о служении Церкви. Священничество и набожность — разные вещи, и Дэвида посетили сомнения, стоит ли дотошно следовать ритуалам и обычаям и не являются ли тонкости трактовок уловками Сатаны, стремящегося запутать душу в своих тенётах. Елейное благочестие напоказ приводило его в дрожь не меньшую, чем богохульство. То, что все чинные прихожане смотрят на его единственного союзника искоса, укрепляло его неприятие. Разве не говорил Христос, что фарисеи хуже мытарей и грешников?