Запретный лес - Бакен Джон (читать книги без .TXT) 📗

Но слова его точно повисли в непроницаемой тишине. Дэвид смотрел на старейшин: на мрачное бледное лицо Чейсхоупа, на постную мину ханжи Питера Пеннекука, на лукавый рот мельника Спотсвуда с непривычно сомкнутыми губами, на угрюмого Майрхоупа. Он видел, они оценили его решимость, однако взгляд их был тверже скал. Люди за ними, мужчины и женщины, старые и молодые, слушали внимательно, но казались равнодушными. Никто не плакал и не завывал, никто не трясся в благочестивом страхе, как в день проповеди боулдского священника. Неужели в кирке собрались одни невинные и его слова не касаются их? Или они столь погрязли в пороке, что в их глазах его призывы пустое сотрясание воздуха?

Старейшины поздравили его с удачной проповедью.

— Вашими устами глаголал сам дух Господний, мистер Семпилл, — сказал Чейсхоуп. — Слово Божие дошло до глубин наших душ, и надеюсь, всяк прихожанин подтвердит это.

Взглянув на бледные щеки и рыжую шевелюру фермера, Дэвид неожиданно понял все. Стояла теплая погода, но шея Эфраима Кэрда была укутана в платок, как будто он страдал от простуды. И разве это не синяки на мясистой щеке и под левым ухом?

На следующий день Дэвид решил встретиться с Амосом Ритчи, кузнецом. Узнав, что тот оправился по делам в Нижний Виндивэйз, пастор поджидал его вечером в холмах, на обратном пути оттуда. Соскучившийся по дружеской беседе священник с радостью увидел, как большой, неуклюжий Амос с мешком инструментов за плечом шагает в сумерках по косогору. Со времен снежной бури Дэвид успел крепко сдружиться с Ритчи. Он считал его человеком добропорядочным и кристально честным и знал, что в нем живет вера, пусть он иногда и пропускает богослужения. Грубоватый в речах и готовый каждую минуту вспылить, Амос обладал щедрым сердцем, помогая даже тем, кого презирал. Он не был мастером говорить красиво, но все знали его добрую душу. В деревне говаривали, что «поношениях Амоса утешения поболе, нежели в молитвах Питера Пеннекука».

Но сейчас вся дружеская прямота кузнеца, кажется, улетучилась. Завидев Дэвида, он был готов на что угодно, лишь бы избежать разговора. В глазах сквозило беспокойство, и он ускорил шаг, стоило Дэвиду присоединиться к нему.

— Как жена? — спросил пастор.

— Славно, сэр. Она нынче покрепче, надеюся, лето возвернет алость на ее щеки. — Произнося это, он смотрел куда-то вдаль.

— Мне надо посоветоваться с тобой, Амос. Мне кажется, мы настоящие друзья и я могу говорить с тобой, как с братом. Я узнал о великом зле, творящемся в нашем приходе. Что-то в Лесу заставляет людей идти против Господа. Я своими глазами видел бесчинства в канун Белтейна.

Ответа не последовало.

— Вчера ты был в кирке, Амос, и слышал мою проповедь. Вудили нужно выбрать, кому служить. Ты мой друг, и пусть ты не всегда благочестив, ты хороший христианин как на словах, так и в делах. Я взываю к твоей совести и заклинаю Христом, за тебя на крест пошедшим, рассказать мне, что тебе известно об этом смертном грехе, и назвать имена грешников.

Амос застыл как вкопанный. Опустив мешок на землю, он заглянул в глаза священнику:

— Не впутывайтеся, сэр. Внемлите моему совету — не впутывайтеся.

— Бога ради, что за глупости? — возмутился Дэвид. — Неужели и ты, мой дорогой друг, втянут в нечестие?

Кузнец побагровел.

— Чорт побери! Вот никогда я не разумел, почто вас этак в Лес тащит. Ну и ну, мистер Семпилл, зелены вы еще, не кумекаете, супротив каких владык и силищ идете. Утихомирьтеся, сэр, и ступайте сторожко. Доверьтеся Писанию, тем паче обязаны вы проповедовать, так и разите грех Словом, пущай озарятся светом души, и негоже вам драться плотским оружием, все одно не выйдет.

Он повторил совет Изобел, и у Дэвида внутри все похолодело. Что же происходит в Вудили, раз честные люди предпочитают молчать и прятаться пред лицом открытого греховодства?

— Друг мой, Амос, — воскликнул Дэвид, — не ожидал я от тебя такой трусости. Неужто мне теперь считать тебя врагом мне и врагом Господу? Я вижу свои обязанности так же четко, как Олений холм передо мной. Я должен сорвать покровы с порока и привести заблудшие души к раскаянию, иначе можно считать, что я не справился с главной обязанностью пастора этого прихода. И вот ты, мой друг, молчишь и упорствуешь, более того, даешь совет лаодикийский [72]. Увы! Ты отважно сражался за свою страну, но пугливо прячешься, когда пришло время вступать в Божью битву.

Амос опять промолчал. Мужчины продолжили путь, кузнец почти бежал, стараясь не смотреть в сторону священника.

— Вот что я скажу тебе, Амос, напоследок, — начал Дэвид, когда они свернули на дорогу, уводящую к кирке. — В среду, то есть послезавтра, второе празднование Белтейна, и я боюсь, что ночью в Лесу опять будет твориться зло. Я пойду туда и лицом к лицу встречусь с Дьяволом, но плоть слаба, а я один против многих, поэтому-то и пытаюсь отыскать друга. Ты не составишь мне компанию?

Кузнец вновь остановился.

— Да разорви меня бесы, ежели я сунуся в Лес! Ну уж нетушки, я сам башку в лисью нору не суну. И вы, мистер Семпилл, внемлите словам тех, кто годами постарше, и из дома не высовывайтеся.

— Ты боишься?

— Угу. Страшуся, но скорей за вас, нежели за себя.

— Ты как народ еврейский, покинувший Гедеона у вод, — со злостью прокричал Дэвид и ушел прочь.

Следующие два дня пастор никак не мог успокоиться. После обеда он в отчаянии вышагивал многие мили по холмам, а в остальное время просиживал дома, закрывшись в кабинете. Изобел полагала, что он молится; он и правда молился — долго и страстно, но занимался и иными вещами. Среди его имущества была шпага, владению которой он обучился в Эдинбурге. Вот ее он и достал, внимательно осмотрев острие и лезвие. Еще он посвятил много времени чтению, выбирая светские сочинения, ибо чувствовал себя солдатом и пытался поднять свой дух с помощью рассказов о военных походах. Он мало разговаривал с Изобел, обмениваясь лишь необходимыми фразами, впрочем, старуха, надувшаяся, как обиженный ребенок, тоже не выражала желания поболтать. Она молча ставила перед ним пищу и так же молча убирала со стола. Один раз приходил Амос Ритчи починить что=то и всем видом показал, как ему не терпится домой. Увидев его, Дэвид и сам предпочел уйти прогуляться в холмы, а по возвращении заметил спину кузнеца, поворачивающего за конюшню.

Пришел вечер среды — тихий, с красивым закатом, и, поужинав пораньше, Дэвид поднялся в кабинет и стал готовиться к вылазке. Он уже составил запись о том, что видел в ту ночь в Лесу и как собирался действовать. Он поставил на бумагах свою подпись и имя мистера Фордайса из Колдшо. Если с ним что-нибудь произойдет, пастор соседнего прихода получит свидетельство. Он также написал письмо отцу с распоряжениями по поводу имущества на случай собственной смерти. Встав на колени, Дэвид помолился.

Пробило девять, и он собрался в путь, приторочив шпагу к поясу и прихватив тяжелый посох, соструганный для него гриншилским пастухом. Луна в эти дни всходила поздно, и времени было достаточно.

Неожиданно Дэвид обнаружил, что дверь кабинета не открывается. Замка на ней не было, только легкий крюк, но сейчас на ней будто выросли крепкие засовы. Дверь была массивной, дубовой, и когда Дэвид затряс ее, она не поддалась.

Дэвид позвал Изобел — ответа не последовало. Он изо всех сил толкал дверь коленями, ступнями и плечом — впустую. Из окна, столь малого, что в него не пролезть и ребенку, ему было не выпрыгнуть.

Он возобновил атаки на дверь и напрасные крики. С наступлением сумерек священник осознал, что стал пленником. Нахлынувшая усталость не оставила следов ярости в душе. Но пробило час, прежде чем он попытался устроиться спать на полу, воспользовавшись мешочком с соломой, который зимой Изобел подкладывала ему под ноги, как подушкой, да и тогда не смог заснуть до рассвета.

Утром его разбудила вошедшая Изобел.

— Ох, беда-то, — запричитала она, — как же так, в собственном-то доме! Всю-то ночку на полу в хладе провели, а не в своей постелюшке? Срамно-то как, то ж я заставила Амоса Ритчи засов на дверь приколотить, ведь книжки у вас тута какие славные, вот и захотелося мне их запереть, покуда вы по холмам, а я на кухне. Замыслила я проверить-посмотреть, надежен ли запор, закрыла, не ведая, что вы все тама. А сама отправилася к свойственнику за детенком его приглядеть, а возвратилася поздненько, ну и порешила, что пастор десятый сон видит да и мне на боковую пора. Горемычный, все тело, поди, разнылося, а намерзлися-то как… Погодите чуток, пойду горяченького попить принесу, да и размазня ужо почитай готова… Срам-то, недоглядела…