Изгнанники - Дойл Артур Игнатиус Конан (полная версия книги txt) 📗
— Только одно новое государственное дело, ваше величество, но зато по своей важности заставившее забыть все остальное.
— Какое?
— Ваш брак, государь.
— Вы не одобряете его?
— О, ваше величество, могу ли я одобрять его!
— Вон из моей комнаты, сударь! Что? Вы желаете замучить меня насмерть своими приставаниями? Что? Вы осмеливаетесь оставаться, когда я приказываю вам удалиться?
Король сердито приблизился к министру, не Лувуа вдруг внезапно вытащил из ножен шпагу. Людовик отскочил назад с выражением испуга и изумления на лице. Лувуа почтительно подал ему рукоятку шпаги.
— Вонзите ее в мое сердце, ваше величество! — воскликнул министр, падая на колени. Все его громадное тело сотрясалось от волнения. — Я не могу пережить заката вашей славы.
— Боже мой! — вскрикнул король, бросая на пол шпагу и хватаясь руками за голову. — Мне кажется, вы все в заговоре с целью свести меня с ума. Мучили ли когда-либо кого-нибудь так, как сейчас меня? Ведь это будет частный брак, не имеющий никакого отношения к государству. Слышите меня? Понимаете? Чего вам еще надо?]
Лувуа поднялся и вложил шпагу в ножны.
— Ваше величество решили бесповоротно?
— Окончательно.
— Так я не вправе больше ничего говорить. Я исполнил свой долг.
Он вышел, грустно опустив голову, но на самом деле от сердца у него отлегло, так как слова короля уверили министра в том, что ненавистная ему женщина, даже став женой Людовика, не станет королевой Франции.
Продолжавшиеся нападки не поколебали решения короля, а только довели его до крайней степени раздражения. Столь сильное сопротивление было новостью для человека, воля которого была единственным законом в стране. Он был рассержен, расстроен и хотя не сожалел о принятом решении, но с безрассудной вспыльчивостью стремился выместить испытанные им неприятности на тех, совету которых последовал. Поэтому выражение лица короля было не из любезных, когда дежурный камергер впустил в комнату достопочтенного отца Лашеза, его духовника.
— Желаю вам полного счастья, ваше величество, — проговорил иезуит, — и от всего сердца поздравляю с принятым вами великим шагом, который даст вам удовлетворение как в здешнем мире, так и в будущем.
— До сих пор я не испытываю ни счастья, ни удовлетворения, отец мой! — раздраженно возразил король. — Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Весь двор стоял здесь передо мной на коленях, умоляя изменить мое решение.
Иезуит тревожно взглянул на него своими проницательными серыми глазами.
— К счастью, ваше величество — человек сильной воли, которого не так легко поколебать, как думают некоторые, — сказал он.
— Да, да, я не уступил ни на йоту. Но все же должен признаться, что очень неприятно восстанавливать против себя стольких людей. Я уверен, что редко кто устоял бы на моем месте.
— Теперь-то и следует проявить твердость, ваше величество. Сатана неистовствует, видя, как вырываетесь вы из его когтей, натравливает всех своих друзей, посылает всех своих приверженцев, силясь удержать вас в своей дьявольской власти.
Но короля не так легко было утешить.
— Знаете, отец мой, — проговорил он, — вы, кажется, не очень-то почитаете мою семью. Мой брат и мой сын, аббат Фенелон и военный министр — вот те приверженцы сатаны, о которых вы упоминаете.
— Тем больше чести вашему величеству в умении устоять против них. Вы благородно поступили, государь. Вы заслужили похвалы и благословение святой церкви.
— Надеюсь, что я был справедлив, отец мой! — серьезно заявил король. — Буду рад повидаться с вами попозднее вечером, а пока разрешите остаться наедине с моими мыслями.
Отец Лашез вышел из кабинета, глубоко сомневаясь в истинных намерениях короля. Очевидно было, что мольбы близких сильно поколебали его решение, хотя и не изменили его совсем. Каков будет результат, если посыплются новые просьбы? А что таковые будут, это так же верно, как и то, что за тьмой следует свет. Необходимо сделать какой-либо ловкий ход, чтобы немедленно вызвать кризис. Ведь каждый потерянный час благоприятен для противников. Колебаться — значит проиграть игру. Настала пора рискнуть всем!
Епископ из Мо ожидал его в приемной, где отец Лашез в нескольких коротких фразах обрисовал ему всю опасность положения и указал средства, могущие, по его мнению, предотвратить ее. Оба отправились в комнату г-жи де Ментенон. Та сняла уже темную вдовью одежду, надетую с тех пор, как поселилась при дворе, и заменила ее более подходящим богатым, но простым костюмом из белого атласа с серебряной отделкой. В ее густых темных косах блестел бриллиант. Эта перемена еще более освежила лицо и фигуру и без того достаточно моложавые. Когда заговорщики увидали чудный цвет этого лица, его правильные черты, такие спокойные и изящные, они почувствовали, что если их и подстерегает неудача, то уж никоим образом не из-за выбранного ими орудия воздействия.
При виде их г-жа де Ментенон встала с места. По выражению лица было ясно видно, что она подметила тревогу, наполнявшую души вошедших.
— Вы вестники дурных новостей! — вскрикнула она.
— Нет, нет, дочь моя, — успокоил епископ. — Но нам следует быть начеку, так как нашим врагам очень хотелось бы отдалить от вас Людовика.
Лицо де Ментенон просияло при имени ее возлюбленного.
— Ах, вы не знаете, — вымолвила она. — Он дал слово. Я верю ему, как себе самой.
Но умный иезуит не доверял интуиции женщин.
— Наши противники многочисленны и сильны, — проговорил он, покачивая головой. — Если король и устоит, то ему будут постоянно надоедать, и тогда жизнь опротивит ему, покажется мрачной, — конечно, за исключением момента пребывания в лучах, исходящих от вас, мадам. Надо покончить с этим делом.
— Каким образом, отец мой?
— Брак должен состояться немедленно.
— Как!
— Да. Если возможно, сегодня ночью.
— О, вы требуете слишком много, отец мой. Король ни за что не согласится на такое предложение.
— Он сам сделает его.
— Почему?
— Потому что мы вынудим его на это. Только таким образом будет побеждена оппозиция. Когда брак станет свершившимся фактом, двор принужден будет признать его, а до тех пор сопротивление не прекратится.
— Что же я должна сделать, отец мой?
— Отказаться от короля.
— Как? От него? — Она побледнела, как лилия, в недоумении глядя в лицо иезуита.
— Это лучшее, что вы можете сделать, мадам.
— Ах, отец мой, я могла бы, да, могла бы это в прошлом месяце, на прошлой неделе, даже вчера утром. Но теперь… О! Это разобьет мое сердце.
— Не бойтесь, мадам. Мы даем вам благой совет. Идите сейчас же к королю. Скажите ему, что до вас дошли слухи о всех неприятностях, обрушившихся на него из-за вас. Вы не в состоянии вынести мысли о том, что можете оказаться яблоком раздора в его семье, а потому освобождаете короля от данного им обещания и навсегда покидаете двор.
— Идти теперь? Сейчас же?
— Да, не теряя ни одной минуты.
Она набросила на плечи легкую накидку.
— Я поступаю согласно вашему совету, — произнесла она. — Верю, что вы умнее меня. Но что, если он поймает меня на слове?
— Он на это не способен.
— Страшный риск.
— Без риска не достичь такой великой цели. Ступайте, дитя мое, и да благословит вас бог.
