Изгнанники - Дойл Артур Игнатиус Конан (полная версия книги txt) 📗
— Да, они здоровы, ваше величество, но печальны, как и я, и по той же причине.
— Вот как. А в чем дело?
— Нарушал ли я когда-либо мой долг младшего брата, ваше величество?
— Никогда, Филипп, никогда! — проговорил король, любезно кладя руку на плечо брата. — Вы даете превосходный пример моим подданным.
— Так почему же вы желаете оскорбить меня?
— Филипп!
— Да, государь, повторяю — оскорбить. Мы — королевской крови, как и наши жены. Вы женились на испанской принцессе, я — на баварской. Это было снисхождение, но я все-таки обвенчался с ней. Моя первая жена была английская принцесса. Как можем мы принять в нашу семью, вступавшую в такие союзы, женщину, вдову горбуна-поэта, сочинителя пасквилей, чье имя стало притчей во языцех всей Европы!
Король в изумлении смотрел на брата, но при этих словах удивление сменилось гневом.
— Клянусь честью! — крикнул он. — Клянусь честью, я только что говорил, что вы превосходный брат, но боюсь, что заключение мое было несколько преждевременным. Итак, вы осмеливаетесь идти против дамы, избранной мною в жены?
— Да, государь.
— А на каком основании?
— По праву семейной чести, ваше величество, настолько же касающейся меня, как и вас.
— Неужели же вы до сих пор не уяснили, что в этом государстве я — единственный источник чести, и что всякий, кого почту я, тем самым становится достойным уважения всего общества? Если бы я взял нищую с улицы Пуассоньер, то и тогда смог бы поставить ее на такую высоту, что самые знатные вельможи должны были бы преклоняться перед нею. Разве вы этого не знаете?
— Нет, не знаю! — прокричал брат короля с упрямством слабого человека, выведенного из себя. — Я считаю это оскорблением мне и моей жене.
— Вашей жене? Я очень уважаю Шарлотту-Елизавету Баварскую, но чем она выше женщины, дедушка которой был дорогим другом и товарищем по оружию Генриха Великого? Довольно. Я не унижусь до того, чтоб разговаривать с вами об этом. Уходите и не являйтесь ко мне, пока не научитесь не вмешиваться в мои дела.
— И все же моя жена не будет знаться с ней, — насмешливо проговорил монсье.
Король порывисто бросился к нему; тот повернулся и исчез из комнаты настолько поспешно, насколько позволяли ему неуклюжая походка и высокие каблуки.
Но королю не суждено было испытать покоя в этот день. Если вчера друзья г-жи де Ментенон собирались около нее, то сегодня действовали враги. Брат короля только что исчез, как в комнату поспешно вбежал юноша, богатая одежда которого несла следы дорожной пыли. Это был молодой человек, бледный, с каштановыми волосами, с чертами лица, похожими на короля, за исключением носа, изуродованного еще в детстве. При виде этого юноши лицо короля прояснилось, но снова помрачнело, когда тот, бросившись вперед, упал на колени.
— О, ваше величество, — воскликнул он. — Избавьте нас от этого горя! Избавьте нас от этого унижения. Умоляю вас подумать прежде, чем сделать то, что принесет бесчестие вам и нам.
Король отшатнулся от него и с сердитым видом стал ходить взад и вперед по комнате.
— Это невыносимо! — крикнул он. — Это было дурно со стороны брата, но еще несноснее со стороны моего сына. Вы в заговоре с ним, Людовик. Монсье научил вас сыграть эту роль.
Дофин встал с колен и пристально взглянул на своего разгневанного отца.
— Я не видел дяди, — проговорил он. — Я был в Медоне, когда услыхал эту новость… эту ужасную новость… и сейчас же, вскочив на коня, государь, я поскакал сюда, чтобы умолять вас еще раз все обдумать прежде, чем так унизить наш королевский дом.
— Вы дерзки, Людовик.
— Я не желаю быть таковым, ваше величество. Но вспомните, государь, что моя мать была королева, и было бы очень странно, если бы у меня оказалась мачехой какая-то…
Король поднял руку столь властным жестом, что слова замерли на устах дофина.
— Молчать! — крикнул он. — А не то вы произнесете слово, которое разверзнет бездну между нами. Неужели же я хуже самого ничтожного из моих подданных, имеющего право следовать влечению сердца в личных делах?
— Это не ваше личное дело, государь; все ваши поступки отражаются на вашей семье. Славные подвиги вашего царствования придали новый блеск династии Бурбонов. О, не омрачайте этого блеска, ваше величество. На коленях молю вас!
— Вы рассуждаете, как дурак! — грубо крикнул отец. — Я намерен жениться на очаровательнейшей и добродетельнейшей даме одной из самых старинных и родовитых фамилий Франции, а по-вашему выходит, что я собираюсь сделать что-то унизительное и неслыханное. Что вы имеете против этой дамы?
— Она — дочь человека, пороки которого всем хорошо известны; ее брат пользуется отвратительной репутацией; она сама вела жизнь авантюристки; она, наконец, вдова урода-писаки и занимает во дворце место прислуги.
Во время этой откровенной речи король несколько раз топал ногой по ковру, а при заключительных словах пришел в полное бешенство.
— Как вы смеете называть так воспитательницу моих детей! — кричал он. Глаза короля метали молнии. — Я утверждаю, слышите, что нет выше этого звания в моем государстве. Отправляйтесь немедленно в Медон, милостивый государь, и никогда не смейте насчет этого открывать рта. Прочь, говорят вам. Когда, милостью божьей, вы окажетесь королем этой страны, вы вправе будете поступать по вашему усмотрению, но до тех пор не смейте перечить планам того, кто является одновременно и вашим отцом и вашим государем.
Молодой человек низко поклонился и с достоинством направился к двери, но на пороге задержался.
— Со мной приехал аббат Фенелон, ваше величество. Угодно вам принять его?
— Вон, вон! — яростно заорал король, продолжая метаться по комнате. Лицо его было по-прежнему гневно, а глаза горели лихорадочным возбуждением.
Дофин вышел из кабинета и вслед за ним там появился высокий, худой священник лет сорока, на редкость красивый, с бледным, изящным лицом с четкими строгими чертами. Его непринужденные и в то же время почтительные манеры указывали на долгое пребывание при дворе.
Король круто обернулся и окинул вошедшего подозрительным взглядом.
— Доброго утра, аббат Фенелон! — проговорил он. — Могу я справиться о цели вашего посещения?
— Вы часто благосклонно снисходили до испрашивания моего смиренного совета, ваше величество, и даже впоследствии изволили высказывать свое удовольствие, что следовали ему…
— Ну? Ну? Ну? — проворчал король нетерпеливо.
— Если справедлива молва, вы, ваше величество, в настоящее время переживаете кризис, и нелицеприятный совет может иметь для вас значение. Нужно ли говорить, что…
— К чему все эти слова, — перебил король. — Вы присланы с целью сделать попытку восстановить меня против г-жи де Ментенон…
— Ваше величество, от этой дамы я не видел ничего, кроме добра. Я уважаю и почитаю ее более всякой другой женщины Франции.
— В таком случае, аббат, я уверен, что вы с радостью узнаете о моем намерении жениться на ней. Доброго дня, аббат. Сожалею, что не в состоянии уделить больше времени этому весьма интересному разговору.
— Но, ваше величество…
— Когда у меня являются сомнения, я высоко ценю ваши советы, аббат. В данном случае у меня, к счастью, нет ни малейших сомнений. Имею честь пожелать вам доброго дня.
Первая вспышка гнева короля улеглась и осталось только холодное горькое чувство, еще более опасное для его противников. Аббат принужден был замолчать несмотря на всю свою изворотливость и ловкость. Пятясь назад, он отвесил три глубоких поклона, согласно придворному этикету, и вышел из комнаты.
Но королю недолго пришлось отдыхать. Нападавшие хорошо знали, что упорной настойчивостью иногда удавалось сломить его волю, и надеялись проделать это сейчас. В комнату вошел министр Лувуа в громадном парике, со своей величественной осанкой и надменными манерами. Однако смущение появилось на его аристократическом лице, когда он встретил на себе гневный взгляд короля.
— Ну, что еще, Лувуа? — нетерпеливо спросил Людовик.
