Сальтеадор - Дюма Александр (бесплатные серии книг TXT) 📗
Дон Иниго поднял голову и увидел огромную великолепную вазу, стоявшую на возвышении, — испанская нерадивость виной тому, что в наши дни ее упрятали в какой-то музей, куда никто не ходит, а в те времена она была лучшим украшением двора, над которым высилась башня Комарес, вздымаясь над стенами из кедрового дерева и кровлями, крытыми позолоченной черепицей, пурпурные и оранжевые зубцы башни вырисовывались на синем прозрачном небе.
Из Двора водоема дон Иниго вошел в переднюю, прозванную Залом де ла Барка — или проще — Лодкой, из Лодки — в Зал послов, но ни своеобразие формы, благодаря которой передняя и получила название Лодки, ни переплетение арабесок на стенах, ни великолепный узорчатый свод, расписанный зеленью, лазурью, багрянцем, ни чудесные, тончайшие лепные работы, подобные тем, над которыми тысячелетиями терпеливо трудится природа, создавая сталактиты, — словом, ничто не могло ни на миг отвлечь дона Иниго от мысли, не дававшей ему покоя Стремительно, в молчаливом раздумье он миновал восхитительный павильон, называемый ныне Мирадором королевы, — из окон виден Хенералифе, похожий на необъятный олеандровый куст, на котором красуются павлины, подобные золотым и сапфировым птицам; он ступал по плитам из белого мрамора, испещренным крошечными отверстиями — по огромным курильницам, из которых окуривали благовониями султанов, когда они выходили из бань; затем, уже не останавливаясь, он прошел через сад Линдараха — ныне там пустырь, поросший кустарником, а прежде был роскошный цветник, — оставил по левую сторону Зал бань, тогда еще хранивший дыхание гордой Зобеиды — красавицы, прозванной Цепью Сердец, и вот, наконец, он очутился во Дворе львов, где его и ждал король.
Двор львов описывали так часто, что нам нет надобности вновь проделывать это, ограничимся лишь кратким очерком, рассказом о некоторых достопримечательностях, набросаем эскиз, что необходимо для нашего повествования.
Двор львов — прямоугольник в сто двадцать шагов в длину и семьдесят три в ширину, окруженный ста двадцатью колоннами из белого мрамора с капителями из золота с ляпис-лазурью.
Галерея на высоте двадцати восьми метров нависает над обширным внутренним двором, посреди которого красуется знаменитый фонтан Львов.
Дон Иниго, войдя во Двор львов, увидел, что он превращен в шатер: натянутые над двором широкие полосы ткани национальных цветов Испании и Австрии — красных, черных и желтых — служили также и защитой от горячих солнечных лучей. Вода выбивалась из всех отверстий фонтана Львов, освежая воздух в этом огромном шатре, где был накрыт стол для обеда, устроенного в честь молодого короля городом Гранадой и высшей знатью Андалусии.
Гости прохаживались по Двору львов, по Залу двух сестер, рядом со двором, по галерее, что возвышается над ним.
Прислонившись головой к одному из львов фонтана, дон Карлос рассеянно слушал своего главного министра графа Шиевра и поглядывал на кровавые пятна, что испещряют гранит, — говорят, это следы крови обезглавленных — тридцати шести Абенсерагов, которых заманил сюда, как в западню, Зегрис.
О чем же раздумывал дон Карлос, почему его блуждающие глаза не меняли выражения, когда он внимал речам министра? Да просто он забыл, что находится во Дворе львов, в Гранаде, и мысленно перенесся во Франкфурт, в зал, где происходят выборы, забыл о мавританских междоусобных войнах, он ничего не видел и только задавал себе один вопрос: «Кто же будет императором Германии — я или Франциск Первый?»
Но вот царедворец, приблизившись к королю, оповестил, что верховный судья следует за ним.
Дон Карлос поднял голову. Глаза его сверкнули, когда он посмотрел на дона Иниго, и, очевидно, решив отделаться от своих фаворитов — фламандцев, теснившихся вокруг, и подойти к испанским дворянам, собравшимся на другом конце, он направился к тому, кого велел позвать.
Дон Иниго, заметив, что король идет ему навстречу, и поняв его намерение, остановился и стал ждать, когда король заговорит с ним.
— Ты знаешь дона Руиса де Торрильяса? — спросил дон Карлос у верховного судьи.
— Да, ваше величество, — это один из самых достойных дворян Андалусии. Мы вместе сражались с маврами в царствование ваших достославных предков — Фердинанда и Изабеллы.
— Ты знаешь, о чем он меня просил?
— Он просил о пощаде у вашего величества — о помиловании сына, дона Фернандо.
— Ты знаешь, что сделал его сын?
— Он убил на дуэли брата одной дамы, своей возлюбленной.
— Дальше!
— Он убил двух стражников, которые пришли его арестовать, и ранил третьего.
— Дальше!
— Он убежал в горы.
— Дальше!
Король, в третий раз произнеся «дальше», посмотрел на дона Иниго; его глаза, обычно мутные и ничего не выражавшие, с таким непреклонным упорством и такой проницательностью следили за ним, что дон Иниго даже отступил на шаг; он не представлял себе, что взгляд земножителя может сверкать таким ослепительным огнем.
— Дальше? — пробормотал он.
— Да, я спрашиваю тебя, что он делал в горах?
— Ваше величество, должен признаться, что, увлеченный юношескими страстями…
— Он стал разбойником. Он убивает и грабит путешественников, и тот, кто задумал поехать из моего города Гранады в мой город Малагу или, наоборот, из моего города Малаги в мой город Гранаду, должен сделать завещание перед отъездом, как перед смертью.
— Государь…
— Хорошо… Так вот, верховный судья, говори, что ты намерен сделать с душегубом?
Дон Иниго содрогнулся, ибо в голосе девятнадцатилетнего юнца он почувствовал такую непреклонность, что ему стало страшно за будущее своего подопечного.
— Я думаю, ваше величество, что нужно многое простить молодости.
— Сколько же лет дону Фернандо де Торрильясу? — спросил король.
Дон Иниго, подавив вздох, отвечал:
— Двадцать семь, ваше величество.
— На восемь лет старше меня, — заметил король.
В его голосе словно слышалось: «Какая же это молодость в двадцать семь лет? Вот мне девятнадцать, а я уже чувствую себя стариком».
— Гениальность сделала вас старше, ваше величество, вам не должно сравнивать себя с простыми смертными, судить о них по своей мерке.
— Итак, твое мнение, верховный судья?
— Вот мое мнение, государь: бывают различные обстоятельства — дон Фернандо виноват, но есть и оправдательные причины. Он принадлежит к одной из самых знатных семей Андалусии, отец его, достойный и уважаемый человек, сделал все, чтобы обеспечить семьи убитых; и было бы хорошо, если б король дон Карлос ознаменовал свое путешествие по Андалусии актом милосердия, а не актом жестокости.
— Таково твое мнение?
— Да, — смиренно выговорил дон Иниго, опустив глаза перед орлиным взглядом молодого короля.
— В таком случае сожалею, что отослал к тебе дона Руиса. Я сам займусь этим делом… И думаю, что решу его по совести. — Затем, обернувшись к группе гостей, стоявших рядом, он сказал:
— К столу, сеньоры! И не будем задерживаться! Вот мой верховный судья дон Иниго де Веласко считает, что я слишком строгий судья, и я хочу поскорее доказать ему, что я — само правосудие. — И, снова обращаясь к дону Иниго, ошеломленному проявлением могучей воли у девятнадцатилетнего юноши, едва вышедшего из детского возраста, он приказал:
— Садись справа от меня, дон Иниго. Когда выйдем из-за стола, вместе посетим тюрьмы Гранады, и там мы найдем, без сомнения, людей, более заслуживающих помилования, чем тот, за кого ты меня просишь.
Он подошел к месту, предназначенному для него, и, положив руку на корону, которая венчала спинку кресла, прошептал:
— Король, король! Да и стоит ли быть королем! На свете существуют только две вожделенные короны: корона папы и корона императора.
И дон Карлос сел за стол, по правую его сторону сел дон Иниго, а по левую — кардинал Адриан; гости заняли места по своему рангу и званию.
Четверть часа спустя — а это доказывало, как королю некогда, ибо он слыл большим гурманом и просиживал за обедом больше двух часов, — итак, четверть часа спустя дон Карлос поднялся из-за стола и, отказавшись от свиты, от своих фаворитов — фламандских дворян, в сопровождении одного лишь дона Иниго собрался посетить тюрьмы Гранады.
