Приключения студентов (Том II) - Минцлов Сергей Рудольфович (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Вечером одному проходить в тех местах было небезопасно: в заброшенных зданиях, в подземельях ютились разбойники и вертепы жриц любви; развалины по ночам мигали огоньками, в них слышались крики либо пение — сбирры туда по ночам не показывались, а днем все опять было мертво и безмолвно. Многие площади и улицы заболотились.
Площадь главного форума покрывали глубокие ямы, сделанные кладоискателями; необозримым полем ромашек белели поверженные статуи и осколки. Тот, кому требовалась известь, приезжал на форум, разбивал Венер и Цезарей и пережигал их; плиты и кирпичи выламывались из никем не охранявшихся зданий для новых жалких построек.
Между статуями и под триумфальными арками паслись коровы и свиньи. Марк долго не мог отвести взгляда от пастуха в красном колпаке, опершегося задом о колонну Траяна и высвистывавшего что-то печальное на дудочке из коры.
Ошеломленные, отупевшие от непостижимого их уму разнообразия и неизмеримости города, путники бродили под руководством Луиджи то по мертвым, то по населенным улицам. Но и обитаемые места были пустынны; то и дело встречались пожарища: остатков их никто не убирал и многие из них заросли кустами и даже деревьями; из желтой листвы то здесь, то там торчали обгорелые головешки и целые балки [5].
Наблюдательный Марк заметил, что двери в зажиточные дома стояли запертыми и отворялись людьми в наскоро накинутых кольчугах; приветливости на лицах встречных не было никакой.
У громаднейших и тоже мертвых терм Траяна путники встретили многочисленную погребальную процессию, направлявшуюся к Тибуртинским воротам; ее сопровождало духовенство. Восемь рослых рабов несли на плечах длинные носилки; на них чуть поколыхивался толстяк-покойник, прикрытый темно-вишневым покрывалом с золотой бахромой; из-под дубового венка, надвинутого на лоб, толстою шишкой торчал нос. За телом шла кучка плакальщиц, одетых во все белое; по сторонам шествия кривлялись какие-то ряженые с масками на лицах; один был одет чертиком с длинным хвостом. Провожавшие громко разговаривали, шутили и пересмеивались с замаскированными.
— О Боже мой!!.. — всплескивая руками, восклицал один из них, изображавший умершего и тоже имевший дубовый венок на голове — жена моя, да сколько же ты натратила денег на мои похороны? Горе мне, горе!!. Ведь всю эту орду на поминки звать придется… все сожрут! — И он залился притворным плачем.
— Чего, нюня ревешь? — обратилась к нему одна из масок.
— Да рано умер я: не всех знакомых успел обжулить!
Провожатые хохотали.
— Смеетесь?!. — с трагическим пафосом возопил третий. — Человека в ад чертям на суп несут, а вы потешаетесь?!..
К нему подскочил чертенок.
— Что ты врешь на чертей, глупец?!.. — заверещал он. — Да разве такую гнусную скотину, как эта, станут есть черти? В помойную яму вывалим!..
Началась шуточная перебранка, в которую вступили остальные переряженные. Мертвому перебрали все косточки, вспомнили все его грехи, обиды, всякое лживое слово. Над ним острили, издевались; вдова и дети покойного шли молча, низко опустив головы и закрыв лица. Хохотали не только провожавшие, но и толстый патер, шедший вперекачку и уперев в живот руку с распятием.
— Ловко, ловко!! — шлепал он толстыми, гладко обритыми губами.
Шествие скрылось за поворотом.
— Что это было?.. — с недоумением проговорил Мартин, глядя ему вслед.
— Как что — обыкновенные похороны!.. — ответил Луиджи. — Должно быть, порядочный гусь был покойник!.. Здесь так повелось, что все, кто имеет счеты с умершим, нанимают актеров и те разделывают его, как шкуру на барабане!
— Это постыдно!.. — возразил Мартин.
— Наоборот, очень умно!.. — убежденно отозвался неаполитанец. — С иного черта, бывает, никаким родом денег не получишь, а заболеет покрепче — всех скорей ублаготворить спешит! А если хороший человек умрет — друзья тоже актеров нанимают: очень трогательные сценки в лицах разыгрывают!
Форум Траяна с его фонтаном-потоком, бурно низвергающимся из полуобрушенной стены, с несущимися среди пены и брызг мраморными конями и небожителями в колесницах, поразил путников и надолго приковал к себе их внимание.
Мимо колонны Марка Аврелия, по Фламиниевой улице они возвратились, не чуя ног под собой, в тратторию.
— Как же в таком городе разыскать кого-нибудь?.. — будто так себе, вскользь спросил Ян.
Луиджи смекнул, что крылось за этим вопросом.
— Нельзя только влезть на луну — остальное все можно!.. — отозвался он.
ГЛАВА XXXIV
Прошло с месяц, пока наконец путники освоились с великим городом и каждый нашел себе занятие по сердцу.
У Яна пробудился интерес к работам древних мастеров и он нередко часами простаивал перед статуями, уцелевшими, несмотря на века разгрома, еще во множестве. Глаз художника сразу, без слов, определил, в чем заключается истинная красота и искусство и имя которых — жизнь; с таким же глубоким вниманием разглядывал он в лавках ювелиров древние камеи и изделия из драгоценных металлов, столь бесконечно совершенные, что у Яна порой замирал дух и в сердце прокрадывалось тоскливое сомнение в себе — первый признак таланта!
Пока Ян осматривал и изучал разные древности, буквально валявшиеся под ногами на всяком шагу, новый друг его Ярослав подолгу просиживал или бродил по Колизею и пустующим циркам; затаив дыхание, стоял в тюрьмах рабов и христиан, где за железными решетками они ожидали выпуска на арену; заглядывал в темные лазы, из которых выпускали зверей.
Место цезарей — нечто вроде небольшого бастиона или выступа, — приковывало к себе его особенное внимание. Он почти въявь видел владык мира, проходящих из дворцов по подземным ходам и, при помощи подъемной машины, в золотых креслах сразу возносившихся над сотнями тысяч людей. Падение со стены камня иногда нарушало тишину, отзывалось эхо и видения Ярослава исчезали. Он вытирал рукой испарину со лба, запрокидывал голову и в синеве неба смутно начинали проступать Днепр и Киев с его многочисленными церквами [6].
— А у нас ни зверей, ни цирков таких нет!.. — пробуждалась в нем мысль и свежесть и бодрость овеивали его душу. Ему хотелось петь — в мозгу жаворонками начинали роиться и звучать родные песни.
Марк с головой погрузился в изучение древних рукописей. С жадностью набросился он на попавшегося ему первым Виргилия, столь популярного в средних веках [7], потом наткнулся на речи Цицерона, на Саллюстия и других еще более знаменитых историков и философов древности.
Ярослав видел прошлое; перед глазами Марка разверзалась бездна будущего, черная, но вся наполненная ярко сверкающими звездами и неотразимо, безвозвратно тянувшая его в себя все глубже. Радостное, смятенное чувство порой преисполняло его душу. И когда он вспоминал собственное прошлое — чувствовал себя летящим все выше и сверху вниз глядящим на землю.
Искрометный циник Луиджи пользовался жизнью во всю ширь беззаботной, азартной натуры. Целыми сутками он пропадал неизвестно где, не раз являлся битым, но жизнерадостным.
— Ах, как хорошо жить! — говаривал он. — Шут вас знает, что вы за выродки! Попал я в компанию, нечего сказать!
Мартина книги не интересовали. Грубый и непреклонно упорный, он был одарен тонкой музыкальностью и слухом. Небо его мало интересовало и он усердно посещал церкви Рима и жадно ловил и запоминал мелодии песнопений [8].
Незыблемый в дружбе и вере Адольф бродил вместе с ним; способностью погружаться в отвлеченные рассуждения он не был одарен совершенно; самый сильный, он был и самым суеверным.
Однажды Ян, выйдя из Колизея, остановился у фонтана гладиаторов, в котором они обмывались после боя, и заметил дымок, вившийся из величавых развалин Золотого дворца Нерона. День стоял солнечный, но было холодно и Ян отправился погреться и посмотреть, что там происходить.
