Державы верные сыны - Бутенко Владимир Павлович (читаемые книги читать txt) 📗
В затрапезном платье, в котором его можно было принять за венского бедняка, Зорич окольными улочками добрался до гостиницы. Пьер, расторопный и смышленый бургундец, посвященный в секретную миссию, не маялся без дела, а успел вычистить и накормить лошадей, отгладить выходной костюм хозяина и даже познакомиться с горничной, белобрысой девкой, сразив ее комплементами. Эта Габриэлла, к счастью, владела французским и, будучи разговорчивой от природы, выложила чернокудрому ухажеру всё, что знала о проживающих. Оказалось, что вчера ночевала у них некая супружеская пара, направляющаяся в Италию. И, по словам ее, дама, скрывавшая лицо под вуалью, говорила со своим господином по-польски.
– Молодец, – похвалил Александр слугу, большого любителя женского пола и драк. – Их имена я постараюсь узнать сам.
Хозяйка гостиницы, подувядшая дама лет сорока, ничуть не оттаяла сердцем при виде красивого и изящно одетого парижанина. Выяснив, что он ищет среди поляков своих знакомых, она почему-то с подозрением посмотрела на него и лишь за деньги согласилась назвать жильцов, останавливавшихся за последнюю неделю.
Дворец Манульского, построенный в венецианском стиле, долго искать не пришлось. Он располагался в восточной части Вены, вблизи площади Святого Стефания. Придверный лакей, наряженный в национальный польский костюм, услышав родную речь, с таким рвением бросился докладывать о прибывшем госте, что сломал каблук.
Пан, пожилой рыжеволосый толстяк, страдающий сердечной жабой, принял визитера со странно озабоченным лицом не в зале, не в кабинете, а в маленькой комнатке, рядом с вестибюлем. Одет он был по-домашнему, в архалуке и мягких сапожках, и, судя по блеску в глазах, находился подшофе. И, как уловил Александр, от одежды его исходил тонкий запах женских духов. Уж не прервано ли любовное свидание?
– Рад видеть вас, уважаемый мсье Вержен. Что-то зачастили в Вену парижане, – зашелся тирадой хозяин, пожимая руку. – И превосходно, чудесно… Надобно чаще встречаться и поддерживать друг друга, как это принято у иудеев… А вас я, милейший Клод, уважаю больше других за то, что поддерживаете нашу борьбу с захватчиками. К тому же, помогаете сплотить эмигрантские круги против России. Пся крев!
Выдержав торжественную паузу, Манульский бросил руку вперед:
– Прошу присаживаться.
Слуга вскоре подал поднос с вином и закусками. Они подняли тост за процветание Польши. И хозяин вновь пустился в разглагольствования о необходимости выступления Конфедерации против русской армии, о привлечении добровольцев из других стран, чтобы очистить польскую землю от врагов, учинивших передел, и вернуть славу Речи Посполитой. Но чем больше говорил Манульский, тем ясней ощущал Зорич его фальшивый пафос. Затягивать встречу не имело смысла. Александр, улыбнувшись, прервал блудливую речь хозяина:
– Я остановился в гостинице, но, к сожалению, пан Тадеуш, не застал очаровательных людей, ваших соотечественников, чету Сикорских. Покамест ехал через Тироль, лошади выбились из сил. Не знакомы ли вы с ними?
В глазах Манульского промелькнула тревога.
– Наших немало в Австрии, – уклончиво проговорил хозяин, и Зорич почувствовал, что толстяк наверняка знает Сикорских. Не они ли агенты пане Коханку, как именовали Радзивилла в европейских странах?
Зорич сказал с двусмысленной усмешкой:
– Надеюсь, они благополучно доберутся до места. Погода чудесная. И в Венеции не отменят карнавал.
Набрякшие красные глаза хозяина выпучились, он взволнованно и сбивчиво бросил:
– Я не совсем понимаю, о чем вы, мсье. Но, в любом случае, не стоит впустую болтать о том, что делают и где находятся польские патриоты. Поляки сильны католической верой и единством! Нас не сломят никакие лишения. Выпьем за это! Пся крев!
«Очень похоже, что это они! – утвердился Зорич в своем предположении. – Почему пан так разволновался? Не доверяет мне? Похоже, покушение на Орлова готовится основательно».
– Нет, я уже пьян, – засмеялся Зорич и, всем видом показывая благодушие, поднялся. – Отложим ваш реванш до следующего раза. Карты требуют ясности ума.
Брошенное вскользь напоминание о карточном долге, о крупной сумме, проигранной Зоричу полгода назад, вздернуло Манульского. Самолюбие пана взыграло, он высокомерно вскинул голову.
– Отчего же, я всегда готов к услугам.
– Не сомневаюсь! Но… Спасибо за шикарное угощение. Вынужден вас покинуть. Кстати, вы женились? Или по-прежнему храните верность покойной жене?
– У меня есть задушевная подруга… Слушайте, Клод, я не совсем понял ваши намеки о карнавале. Вам… О чем вы хотели сказать?
– О чем вы спрашиваете, пан Тадеуш? – вопросом на вопрос отозвался Александр, замечая, что из-за двери кто-то за ними подглядывает.
– Вы непонятный человек, мсье Вержен. Говорите какими-то намеками, – посетовал, идя следом за гостем Манульский, и вдруг остановился. – Я хочу сделать вам подарок. Отменное охотничье ружьецо. Моя фамильная реликвия. Извольте, подождать.
Толстяк проворно нырнул в боковую дверь. И спустя минуту, опережая его, в комнатенку вбежали два рослых слуги.
– Взять его! – завопил пан Манульский. – Он – русский шпион. В подвал его!
Зорич кулаком сбил с ног подбежавшего к нему слугу, метнулся по лестнице наверх. С разбегу ступил на подоконник открытого окна и, хотя до земли было не меньше двух саженей, прыгнул на цветник. Ирисы смягчили удар о землю. Александр перемахнул через решетчатый забор и бросился по улочке, за углом которой ждал его экипаж. Пьер, увидев хозяина, смекнул что к чему и, выхватив пистолет, поджег заряд, пальнул в сторону дворца, на ступенях которого показались и тут же ретировались за дверь поляки. И, только убедившись, что недруги не преследуют, а мсье цел и невредим, забрался в карету, лихой бургундец взбодрил лошадей кнутом…
16
Двое суток отряд Бухвостова, в его составе и донские полки, производил перепись личного состава, ревизию боеприпасов и амуниции, ремонт лошадей. Для стана была выбрана равнина верстах в двух от поля битвы, по соседству с едисанскими кочевыми аулами.
Лекарь отряда, хлопотливый, не молодой уже человек, посчитал рану Ремезова опасной и отстранил его от службы, оставив под своим надзором. Терпения у Леонтия хватило полдня. Сбежал он, предупредив только, что направляется к едисанцам за гусиным жиром, чтобы смазывать обожженное свинцом плечо.
На самом деле, причина была совершенно иная, побудившая отправиться в гости. Утром сотник повстречал в лагере Мусу, охранника Керим-бека, казненного крымчаками. Муса привёз в казачий стан мясо буйвола, а в обмен получил два мешка зерна. Ногаец, открыв в улыбке ровные, без единой чернинки, зубы, ошеломил сообщением:
– Сестра моя, Мерджан, просила узнать, как живет офицер-эфенди. Поклон передавала.
– Значит, вы поблизости? И она в ауле? – с замершим сердцем спросил Леонтий.
– А где ей быть? Теперь она станет женой Хана-бека, брата моего убитого хозяина.
Ремезов помрачнел.
– Это почему же?
– По наследству. Такой обычай.
– Вот что, Муса… Хочешь, я отдам тебе кубачинский кинжал. Я его в бою добыл. Сведи меня со своей сестрой! Ты же меня знаешь. Я только посмотрю на нее да поговорю.
– Нельзя. Чужой мужчина не должен видеть.
– Я не чужой. Я в ауле месяц прожил… А такого кинжала у вашего Джан-Мамбета нет! Рукоять посеребренная, с орнаментом и клеймом…
Муса мучительно размышлял, крутил головой. Наконец, согласился при условии, что будет за ними наблюдать издали. Честь сестры, пояснил он с излишней запальчивостью, дороже золота. Леонтий еще раз успокоил ногайца. На том и разошлись.
После осады не проходила каменная тяжесть в теле, сами собой подрагивали мускулы рук и ног, клонило в сон. А временами окатывал Леонтия ледяной страх, безотчетная тревога, и он скрепя сердце пересиливал это неприятное наваждение. Недаром многие из казаков, как оказалось, не мукой были припорошены, а поседели по-настоящему. Однако после смертельной опасности жизнь обрела небывалую привлекательность, а мир – неповторимую красоту. И тем радостней было известие, что о нем помнит красавица Мерджан…
