Невольники чести - Кердан Александр Борисович (лучшие книги без регистрации txt) 📗
Но Иван словно и не слышал его:
– А матушку твою случаем не Агафьей зовут?
– Звали Агафьей Митрофановной…
– Звали?!
– Померла… Почитай, годков семнадцать назад. Я еще совсем несмышленышем был…
– Померла… – голос Ивана осекся, и он снова замолчал. Только теперь по-иному. Тяжко.
– А ты сам не из наших ли мест? Не ильинский? – загорелся Плотников. – Может, про тятьку моего что знаешь? Бабка Ефросинья сказывала, он в бега подался, когда мать на сносях была… Так с тех пор и не объявлялся…
– Знаю, Абросим. Как не знать-от…
– Так он живой?
– Жив покуда…
– И где ж обретается теперь?
– Да тут недалече.
– И мне что, повидать его можно?
– Ишь ты, проворный какой, будто лопата… Считай – уже повидал.
– ?!
– Крестик-то энтот моими руками сработан, сынок…
Откуда взялись Плотниковы в Ильинском, никто не ведал.
То ли объявились они в то лихоимное время, когда родовое имение Толстых, полученное графом Петром Андреевичем за служилые заслуги от самого государя Петра Великого, было отнято у его потомков и переходило из рук в руки всякого рода временщиков. То ли когда императрица Елизавета Петровна высочайшей милостью вернула из ссылки настоящих хозяев, вместе с титулом возвратив им ключи от Ильинского со всем скотом и крепостными душами в придачу. То ли занесла вместе с приданым плотниковское семя на кологривские земли из Рязани новая хозяйка – Анна Федоровна (урожденная Майкова), жена одного из многочисленных правнуков родоначальника Толстых.
В общем, сие покрыто тайной. Да и кому какое дело, откуда берутся крепостные, если им самим некогда до своих корней доискиваться?
Родился крепостным. Рос таковым. Женился по воле барина или же с его согласия. Наплодил с милой или нелюбой женой детишек. Тоже крепостных. Коли не обрили тебе лоб да не угодил в солдатчину, состарился на подъяремном труде прежде времени. И умер тем, кем и родился – безгласой скотиной.
Плотниковы не были исключением из общего правила. Но только до поры.
Появился тогда в имении новый управляющий – немец. Не то Функ, не то Фукс, за глаза прозванный Лихо. Сухой, строгий, дотошный. А поскольку тогдашние хозяева Ильинского все больше по Петербургам да заграницам обретались, был этот Лихо для холопов – и Бог, и царь, и судья. Скольким людям жизнь покалечил, скольких извел придирками. И неведомо, сколько еще натворил бы управляющий, если бы не столкнула судьба его с Петром Плотниковым – ильинским кузнецом, дедом Абросима.
Что там промеж них случилось, о том молва умалчивает, но конец истории известен: сунул Петр немца головой в раскаленный горн. Избавил односельчан от ненавистного Лиха. Ну и сам такоже сгинул. Пропал на каторге.
С него и прилепилось к Плотниковым нестираемое, точно катово клеймо, прозвище – «варначий род». И отношение со стороны господ – соответствующее. Хотя и сын Петра Иван, и внук Абросим были в Ильинском людьми не последними: мастеровыми, как и предок их, кузнецкому делу обученными. Однако ж недобрая слава приходит споро, а держится цепко. Благодаря ей стали Плотниковы в имении чем-то вроде той пробки, что каждой дыре затычка. Где похуже, туда и толкают.
Так, не успел Иван Плотников обвенчаться с Агафьей, а ему уже графскую волю объявляют: в рекрутчину айда! А это, почитай, на погибель верную. Война как раз с прусским королем приключилась. И кто из мужиков с бритым лбом из Ильинского ни уходил, ни один назад не вертался. Пришлось Ивану, покинув молодую жену свою и мать престарелую, Ефросинью, в бега податься, в надежде живот сохранить и долю лучшую сыскать.
Поначалу бродяжничал Иван, бедовал, прячась по лесам и оврагам.
Но вот и перед ним воля-волюшка замаячила. Прослышал Плотников от гулящих людей, что объявился на реке Яик, что у подножия Срединных гор протекает, добрый царь – «ампиратор» Петр III, коий в грамотках своих прелестных крепостным освобождение обещает и землю господскую в вечное пользование жалует. С армией народного заступника прошел Плотников по всему Поволжью. Жег имения, вешал господ, государя признавать не пожелавших, участвовал в баталиях, пока под городком Кунгуром в плен не угодил.
Тут бы не миновать ему петли или дыбы, да удалось Ивану убежать вдругорядь. Теперь уж без оглядки подался он встречь солнцу, подальше от правосудия. Всякими правдами и неправдами добрался до Камчатки, где и перехлестнулись его пути-дорожки с Хакимом, бывшим сотоварищем по восстанию, беглым каторжником, а ныне помощником грозы здешних мест – атамана Креста. К нему привел Хаким Ивана как человека надежного и проверенного.
А сыну его, о коем и не догадывался Иван, вестимо, иная судьба выпала, однако, как и всем Плотниковым, – несладкая.
Рано оставшийся без матери на руках у бабки, Абросим рос мальчонкой смышленым и непоседливым, заводилой ильинской ребятни. В детстве, когда разница в положении ощущается не столь безысходно, был он первым приятелем в играх и шалостях барчука – малолетнего графа Федора Ивановича. До той поры, пока оного не отослали для обучения в Морской кадетский корпус.
Абросима же, заприметив, старый граф Иван Андреевич оставил при дворе, в помощь конюшенному, а паче для участия в сценических потехах. Следуя столичной моде, замыслил граф завести в кологривской глуши свой театр. И чтобы все честь по чести: и кулисы, и декорации, и актеры. С тем и стал он сколачивать труппу из молодых парней и девок посмазливей. Добрым лицедеем младший Плотников так и не стал – то ли природного притворства, то ли желания недоставало, но зато на игрищах этих повстречал он судьбу свою – синеглазую Настю, дворовую девку Толстых, по барской воле и Божьему промыслу первую актрису в графском театре.
Про то, как потянулись они друг к другу, как, не убоявшись гнева церкви и немилости графской, отдалась Настя Плотникову вся без остатка, как поклялся он никогда с ней не разлучаться, – это разговор особый. Токмо любовь, кашель да огонь от людей не спрячешь. Прознал об их любви граф и осерчал зело. Он, оказывается, на Настю свои виды имел. У кого кнут в руках, тот в стаде и пастух…
Абросима, чтобы не помешал исполнению графского замысла, отрядили с обозом на Нижегородскую ярмарку. А пока он в отлучке был, граф Настю за своего старика дворецкого замуж выдал. Тому уж, почитай, восьмой десяток пошел. Какой из него муж? Да, видно, у Ивана Андреевича прицел был, что и самому кусок от сладкого свадебного пирога перепадет…
Токмо просчитался граф. Не пожелала Настя слово, данное суженому, нарушить. Тем же вечером в пруду приусадебном утопилась.
Спустя полтора месяца, не чуя беды, воротился Абросим. Узнал черную весть. Налился гневом. Схватил нож, кинулся старого графа искать. А тот, как нарочно, в уезд укатил, на собрание дворянское. Не найдя обидчика, поклялся Плотников отомстить за Настину смерть. Пустил «красного петуха» под кровлю графского дома, а сам, простившись с бабкой Ефросиньей, со слезами надевшей ему на грудь отцовский крест, проторенной тропой ушел в леса. Благо, они в далях российских – немерены, до самого Великого моря-океана простираются.
С того и началась для Абросима дорога, которая через Новый Свет и многие превратности, уже нам известные, привела его в лагерь разбойничий и отца родного повидать позволила.
…Когда первое волнение от встречи с сыном улеглось, Иван Плотников поднялся, одернул армяк:
– Пойдем, сынок.
– Куда?
– К атаману на поклон. Окромя его, никто делу нашему не поборник.
Оставив спящего лекаря у костровища, они стали пробираться к атаманскому жилу между компаниями подгулявших ватажников и матросов с «Юникорна».
Перед бараком Плотниковы остановились. Иван, некоторое время потоптавшийся на пороге, размашисто перекрестился и толкнул от себя тяжелую дверь.
Пиршество у атамана было в разгаре. Угощение здесь было пообильней, чем у костров. На сработанном из неструганых досок столе, промеж низок с кетовой икрой, груд жареной лосятины и глиняных ковшей с пивом, выделялись никак не вяжущиеся с обстановкой хрустальный графин с водкой и украшенные резьбой чарки. Картину довершали пузатые бутылки с ромом – подношение Барбера атаману.
