Шевалье - Хэррод-Иглз Синтия (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
Но кроме этого он не чувствовал ни малейшей грусти. Он любил глупо, страстно свою хрупкую латинскую богиню. Он желал преподнести ей белые цветы и голубей, бриллианты и семь звезд Ориона и сложить все это у ее ног. Но вместо этого он преподнес ей то, что мог – произведение своего ума и души. Он преподнес ей музыку. А на третий день после женитьбы он начал писать свою первую оперу.
Глава 6
Джеймс Маттиас стоял в церкви Божьей Матери в Морлэнде, где он нашел убежище, подобно собаке, с которой, не переставая, играют любвеобильные дети и которая в конце концов заползает под стол с опущенными ушами. Он склонился над мраморными надгробиями своих предков – Роберта и Элеоноры, и безучастно барабанил пальцами по льву, что поддерживал голову Роберта. Голова Элеоноры покоилась на единороге. Лев и единорог – символы Англии. Вдоль бордюра виднелись слова: «Храброе сердце и чистая душа вверена смерти. В Боге смерть и конец», а рядом снова лев и единорог. Он хотел знать, были ли они – хозяин Морлэнда и госпожа – такими же сто пятьдесят лет назад? Чувствовал ли себя Роберт так же, как он, затравленным, несущим тяжкую ношу, и вдобавок одиноким? Или его Элеонора занимала главное место в его сердце и поэтому каждый день казался полным радости?
Матту только что исполнилось шестнадцать лет. Он стал настоящим мужчиной, хотя его несовершеннолетие продлится еще два года. Он был, как все говорили, очень похож на своего отца и, как и его отец, никогда не станет высоким. Флора говорила, что в нем нет ничего от его матери, что Матта немного огорчало, так как ему казалось, что его мать была отвергнута и забыта всеми. Даже он сам не помнил ее. Его самые ранние воспоминания относились к леди Каролине, к шуршанию ее шелкового платья и запаху ее кожи. О своей высокой рыжеволосой матери, которая, как говорила Флора, могла скакать на любой лошади из конюшни лучше мужчины, он не помнил ничего, и никто ему о ней ничего не рассказывал. Она умерла, когда ему было три года. Когда Матт настаивал, ему обычно говорили, что она была убита разбойниками во время поездки, а затем поспешно меняли тему. Несформировавшиеся черты Матта в каждой детали напоминали его дорогого отца, без малейшего намека на мать.
Он рос сиротой и в этом была вся суть, хотя всю свою жизнь у него был хороший дом и добрые попечители и слуги. Он прекрасно понимал, что дядя Кловис добрый и добросовестный, леди Каролина ласковая и женственная, Берч со своим несдержанным языком и тяжелой рукой предана ему, а отец Сен-Мор по-отечески заботился о его развитии. Флора, вскормившая его и нянчившая его с колыбели, любила его небрежной и неровной любовью, с какой кошки любят своих котят, хотя она любила Кловер и Джона больше, поскольку нянчила их совсем недавно. Но у него никого не было. Ни одной души, чтобы любить только ее, никого, кому он мог бы доверить свои думы и от кого мог получить утешение.
Он надеялся, что Мавис Д'Атесон станет всем для него, до тех пор, пока не наступило грубое пробуждение, когда ему сказали, что его письма к ней перехватывали и прочитывали, когда ему запретили писать ей, когда ему сообщили, что она должна выйти замуж за его кузена Джеймса. К настоящему времени они уже были женаты два года, и в апреле у них родился ребенок – дочка Мэри. Мавис была далеко, за пределами досягаемости для него. Эта беда пришла сразу вслед за потерей его друга Дейви. Дейви бросил школу, чтобы следить за скотиной и обрабатывать землю. Теперь он вовсе ушел куда-то на заработки, на какую-то ферму, чтобы отсылать домой деньги для поддержки своих младших единокровных братьев и сестер. Матт даже не знал, где он. С тех пор, как Дейви отверг его, он ни разу не побывал в доме Конна.
Матту было шестнадцать, и он знал, какое бремя лежит на нем. Не только управление имением Морлэндов, что в конечном счете было просто задачей, с которой он мог справиться сам или нанять людей для помощи. В его хрупком теле и слабых чреслах оставалась последняя надежда линии Морлэндов, законного преемства. Если бы его родители были живы и в детской рядом с ним были его братья, его могли бы послать в университет, как Артура, или в большое путешествие с учителем. Его бы ожидали годы учения и взросления, и удовольствия, прежде чем его женитьба стала острой необходимостью. Но у него нет ни братьев, ни родителей, он остался один. После него имение перейдет к единокровным братьям его отца Чарльзу, графу Челмсфорд, и Морису, а они оба в изгнании. Карелли по последним сведениям служил в армии польского короля вместе со многими другими английскими, шотландскими и ирландскими изгнанниками. Морис обосновался во Флоренции, где занимал должность маэстро ди капелла во дворце Фердинандо де Медичи, величайшего покровителя музыки в Европе.
Итак, он должен жениться и родить сына, чтобы линия не оборвалась на нем. Он должен дать потомство. Его одиночество подобно хрустальной пещере: замурованный в нее, он видит и слышит, что происходит вокруг, но не может дотронуться ни до чего. Сегодня его невеста должна приехать в Морлэнд Плейс. Он впервые увидит ее. Дядя Кловис выбрал ее для него. Они обвенчаются здесь, в церкви через две недели. Потом начнется, как он полагал, создание потомства. Он знал теоретически, как это происходит, все же Морлэнды занимались разведением лошадей, и у них имелись собаки, овцы, павлины и всякая другая живность. Но о том, как это практически происходит, он ничего не знал. Матт сознавал, что он в некотором отношении еще не достиг брачного возраста. Из того, что говорили слуги, было ясно, что Артур мог стать отцом уже не один раз после того, как ему исполнилось четырнадцать. Но Матт всегда был тихий и задумчивый, и вел жизнь, ограниченную только тем, что он должен делать и учить. Последние полтора года, с Рождества 1698 года, он даже не ходил в школу. Его учил дома отец Сен-Мор. Поэтому Матт не имел возможности общаться со своими сверстниками. Многие деревенские ребята, которых он знал, считали себя мужчинами в четырнадцать лет. Они могли бы просветить его. Однако спрашивать кого бы то ни было из ребят, работающих на конюшне, или из слуг было неприлично.
Сегодня все преследовали его по всему дому болтливыми языками и глупыми требованиями. Дорогая Флора пыталась причесать его, уложить как следует его волосы, как будто он был пятилетним ребенком. Берч хлопотала над ним, стараясь, чтобы он выглядел как подобает мужчине и не заставлял ее краснеть, когда придет время. Другие женщины лукаво поглядывали на него, глупо улыбались и произносили банальные сентиментальные фразы о любви и женитьбе. Он хотел, чтобы этот день поскорее прошел. Он хотел, чтобы его вовсе не было. Он совершенно не желал встречаться лицом к лицу с незнакомой девушкой, с которой ему предстояло жить и производить потомство. Поэтому он нашел убежище в тихой прохладе церкви.
Но здесь, в церкви, более чем где-либо, он острее почувствовал свою ответственность. Здесь преклоняли колени поколения Морлэндов, здесь стены были покрыты мраморными досками с хроникой трудолюбивого производства потомства поколениями Морлэндов. Облегчение не пришло и в храме. Ноша лежала на нем. Матт не мог избавиться от нее, ибо некому было поднять и нести ее. Он оторвался от саркофага и опустился на колени на скамейку перед деревянной статуей Святой Девы. Глядя ей прямо в лицо он произнес короткую молитву, с просьбой помочь ему. Ее спокойное золотое лицо, тронутое временем – она была старше, чем дом – и тонкие простертые к миру руки успокоили его. Со смиренной душой он поднялся в тот момент, когда дверь открылась и старая собака Китра подошла к нему и стала скрестись о камни, призывая Кловиса и смотря на Матта.
– Она здесь, – объявил Кловис без церемоний. – Пойдем.
Индия Невиль, пятнадцатилетняя, но выглядевшая старше Матта девушка, была симпатичной, крупной, хорошо воспитанной, но слишком уж физически созревшей. Она держалась прямо и свободно двигалась. На ее щеках рдел румянец, блестящие черные волосы свободно спускались до плеч. По первому впечатлению она показалась Матту упитанной и холёной молодой кобылой, подготовленной к скачкам.
