Камни Господни - Строганов Михаил (книги полностью бесплатно TXT) 📗
К концу дня на узких улочках Орла-городка было уже не протолкнуться, а толпа все прибывала: кто возвратился из деревень и острожков от родичей, кто смог к вечеру отойти после субботнего взятия снежного городка, а кто едва оклемался от одолевшего похмелья. И вот пестрая орава уже не движется, в ожидании застыв на церковной площади. С первыми ударами в колокол толпа оживилась и дрогнула, колыхнувшись подобно набежавшей волне: каждый спешил отдать поклон, считая, что если успеет поклониться первым, то испросит прощения грехов.
Снегов плохо стоял на ногах, но упросил-таки одурелого Васильку сходить вместе с ним на проводы Масленицы, потешиться зрелищем, да очиститься вместе со всем миром. Савва любил видеть, как в момент общего покаяния меняются человеческие лица, что даже самые суровые и корыстолюбивые глаза наполняются дивным светом появляющихся на небе звезд.
Вот бабы затянули «Прощай, Масленица», а мужики, озорно и рьяно принялись выкрикивать: «Палить блиноедку! Жечь толстозадую!» Внезапно, словно из-под земли показалось соломенное чучело, горделиво восседающее на козле, украшенном пестрыми лентами, да увешенного шумелками с шаркунцами. Козел вез Масленицу не своей волей — с обоих сторон дюжие детины напирали ему в шею березовыми черенями.
— Ишь, чертова образина, упирается, не идет, — ахала толстая баба в заношенном шушуне. — Все бы ему, нечистому, барахвоститься да шуликать.
— Ничаго, — подбодрил ее плюгавенький мужичок, — запалят огнем, вмиг отшуликает!
Толпа радостно загудела, загорланила песни и, подгоняя козла хворостинами, двинулась из городка прочь, направившись к яру.
Толпа остановилась на высоком берегу, куда проворные ребятишки загодя натаскали вдоволь поленьев, сучьев, соломы да сена.
— Прощай, Масленица! — пронеслось над толпою. Мужики привязали козла к вкопанному столбу, быстро обложили его дровами. Ожидающий смерти козел уже ничему не противился, безучастно наблюдая за происходящим, неспешно выщипывал и жевал прижатую поленьями траву.
«Запаляй да подпаливай!» — пронеслось над рекою, но вместо масленичного кострового из толпы выскочил Василько с обнаженною саблею. Одуревшим взглядом посмотрел на соломенное чучело и с диким воплем принялся пластать ее от плеча.
— Ой, ма! — заголосили женщины. Мужики было двинулись урезонить казака, но Василька оглядел их безумным взглядом и задиристо выпалил:
— Не казачье дело горшки лепить, казачье дело горшки колотить!
Затем посмотрел на жалобно блеющего козла, и одним ударом снес ему голову. В этот момент костровой исхитрился толкнуть казака в спину и он, теряя в снегу саблю и шапку, под всеобщий хохот покатился с горы вниз, к прорубленной еще в Крещение иордани. Костровой живо разжег огонь, и принялся закидывать в него разбросанные куски чучела.
Глава 14. Волчий лов
— Никак к Григорию Аникиевичу пожаловал? — спросил расчищавший снег дворник входящего на строгановский двор Карего. — Так ты не в хоромы ходь, а сразу в баню. Он тама из себя скверну гоняет.
В небольшой, но ладно срубленной баньке тепло и сыро. Пахнет березовым листом и густым ароматом хвои. На полоке горит свеча. Истоплено, но не для пару, а ради теплого омовения. Григорий Аникиевич, босоногий, в белоснежном исподнем стоял возле парной шайки и полоскал водкою рот. Заметив Данилу, улыбнулся и протянул хмельной ковш. Карий отрицательно покачал головой.
— Тебе виднее, — вздохнул Строганов. — А мне помогает. Выполощешься после Масленицы, так будто заново на свет народился!
— Праздники, Григорий Аникиевич, минули. Пора волчий лов открывать. — Карий кинул на полок отсеченный волчий хвост. — Обоз твой еле уцелел, воротная стража одного застрелила.
— Худо, — Строганов покрутил хвост и бросил его к порожку. — Тут надобен пытливый ловчий, хитрый, рыщущий, не хуже зверя, знающий повадки и хитрости, а у меня таких нету!
— Что, пермяки тоже волков не стреляют?
— Куда там! — Строганов махнул рукой. — У них это святое зверье. Но, думаю, врут, черти, специально берегут волков в своей Парме, чтобы русские в нее не совались.
— Сами как охотою промышляют? Бьют же стрелами и белок, и куниц, и осторожных соболей добывают, неделями пропадая в лесах. Почему же волки их не режут? Или какой уговор держат промеж себя?
— Выходит, что так… Загнали нас в городки да в острожки, как в клети, земля только на царевой грамоте наша. Пермяки ею миром правят, вогульцы — войною. А мы взаперти сидим, стены ладим повыше да покрепче, и глаза пучим, как их деревянные болваны.
— Пора, Аникиевич, разберемся с волками, одним ворогом меньше станет.
Строганов поставил ковшик на лавку, и принялся промывать лицо березовым настоем:
— Есть у меня парнишка, Пахомием кличут, безусый еще, совсем малец. Отец его был знатным следопытом, настоящим крещеным лешаком. За зиму столько мягкой рухляди наготовит, что и царю нестыдно преподнесть будет!
— Что с ним случилось? — Карий подал Строганову рушник.
Григорий тщательно утер глаза, затем уши и бороду, а потом начал не спеша вытирать руки.
— Извели, окаянные. Не то ядом, не то порчу наслали. В месяц высох мужик, сгорел, как лучина.
— Искали виновных?
— Искали! Бенька Латинянин, почитай, половине девок титьки перещупал, да десяти все волосы с тела обрил! Представляешь, каков паскудец! Так после сего ребята его так отделали, что он чуть было в нашу веру не покрестился. Я не позволил. Сказал, что у нас в правую веру силком никого не гонят. А мужикам наказ дал, что кто опять Беньку дерзнет бить, тому собственноручно ноздри рвать стану!
— Помогли уговоры?
— Как иначе? Ясно, помогли. Только Бенька все равно боится из хором выходить. Целыми днями сидит, да книжки латинские читает. Ну, да и аминь с ним, пусть себе, читает. Глядишь, и он в хозяйстве на что сгодится!
Карий усмехнулся, подумав, что Строганов наверняка точно так же думает и о нем.
— Сведи-ка меня с твоим Пахомием. Погляжу на него, потолкую, может, что и передалось ему от отца.
Строганов вышел в предбанник, залез в катаные чуни и укутался в тулуп:
— Добро, Данила, добро! Сейчас же кликну Пахомку, вместе посидим, да покумекаем. Как говорится, не так трудно сделать, как тяжело задумать. Пора бить волков: не все им Масленица!
— Волк, все ра-авно, что человек, ищет лучшей дооли через чужую кро-овь, да идолу, лесному Царьку, мо-олится, — смущенный, что сидит за одним столом с самим Строгановым, Пахом заикался, беспрестанно от волнения теребя мочку уха. — Только алчность их превы-ыше человеческой жа-адности, да ярость ихняя слепа, оттого и вера их сла-абже нашей.
— Ты, отроча, прежде чем рот открыть, крепко подумай, — негодуя, Григорий Аникиевич, хлопнул по столу ладонью. — Битый час травишь нам побасенки! Ты не о вере волчьей толкуй, говори, как можно побыстрее извести проклятое племя!
— То не са-ам умыслил, то меня ба-атюшка учил, — Пахомий потупил глаза полные слез. — Сперва велите ска-азывать без утайки, а потом бра-аните.
— Никто тебя не бранит, — ободрил паренька Данила. — Непривычно говоришь, путано, как не усомниться?
— Вера-то гла-авней всего будет, — Пахомий виновато посмотрел на Строганова. — Убьешь волка без веры, та-ак его дух в чело-овека войдет, изведешь стаю — столько ж людей станут во-олками.
— Не верю! Чертовщина, да и только! — Григорий Аникиевич смачно выругался, но, вспомнив о начавшемся посте, смирил гнев и троекратно перекрестился. — Видишь, дурья башка, во искушение вводишь!
