Паруса смерти - Попов Михаил Михайлович (версия книг .TXT) 📗
— Почему, ну почему он не спит с бабами, с простыми горячими бабами? Почему ему нужна эта? Зачем ему нужна виолончель, зачем батист?! Женщина должна пахнуть женщиной, и ей нужен мужчина…
Наконец кто-то догадался дать ей пощечину. Поток обличительных рассуждений пресекся. Пьяные зеваки стали расползаться по своим грязным углам.
— Пойдем домой? — осторожно спросил ле Пикар у своего капитана.
Тот отрицательно покачал головой:
— Нет, мы еще выпьем рома.
Хозяин сам принес графин, угодливо сгибая спину.
— Мы ее накажем. Сам не знаю, что это на нее нашло. Мы ее примерно накажем.
Капитан снова отрицательно покачал головой:
— Не надо ее наказывать. Наоборот.
Лицо хозяина скривилось в попытке понять, что именно было сказано.
— Виноват, что значит «наоборот»?
— А это значит, пусть она будет готова прибыть ко мне по первому требованию.
Глава одиннадцатая
После утренней службы падре Аттарезе приступил к исповеди. Перебирая четки, он равномерно кивал, выслушивая утомительно однообразные признания плотников, прачек, крестьян, торговцев, поварят, погонщиков и прочих жителей острова. Его всегда удивляло, до чего неизобретательны люди в грехе. Он почти спал, когда услышал глубокий, вкрадчивый голос:
— Здравствуйте, святой отец.
Падре Аттарезе был господином весьма преклонных лет, сухим, кривым, как корневище сандалового дерева, но даже его этот голос заставил встрепенуться:
— Шика?
— Да, падре.
В оправдание старого интригана нужно сказать, что примерно наполовину его волнение при звуке этого зазывного голоса было вызвано тем, что популярнейшая проститутка Тортуги являлась его шпионкой. Она была одним из важнейших элементов того заговора, что сплел католический священник на протестантском острове. К тому времени сложилось в городе взрывоопасное положение. Правящее семейство и его окружение были потомственными гугенотами, большая же часть населения, правда в основном состоящая из людей малоимущих и совсем недавно прибывших в Новый Свет, оставалась верна Римской католической церкви. Уже в день своего вступления в должность, едва-едва разобравшись с положением дел на острове, падре Аттарезе задумал нечто вроде религиозной войны против губернатора.
Но задумать что-либо значительно легче, чем осуществить. Губернатор был очень популярен на Тортуге не только среди протестантов, но и среди католиков. Кроме того, приходилось учитывать очень низкий градус религиозного горения в душах местных жителей. Плевать им было, откровенно говоря, на тонкости внутрицерковной борьбы в Европе. Или почти плевать.
Чтобы овладеть ситуацией, следовало обострить религиозные противоречия. Без поддержки со стороны сделать это было трудно. Падре Аттарезе сам пришел к этой мысли, и, когда она превратилась в устойчивое убеждение, в его доме появился незаметный человек, представившийся дальним родственником дона Антонио де Кавехенья.
Два католика быстро нашли общий язык, падре получил два кошеля с золотыми монетами, «родственник» увез с собой на Эспаньолу известие о том, что дон Антонио теперь не одинок в своей борьбе со страшным корсарским гнездом.
Стоит появиться где-либо золотому источнику, тут же к нему слетаются существа, желающие полакомиться золотой пылью. Старик был законченным циником к своим шестидесяти годам, но даже он удивился, с какой легкостью нашлись люди, готовые за деньги на что угодно.
Чтобы иметь возможность свободно, не привлекая внимания властей, встречаться со своим «резидентом», все эти сомнительные личности мгновенно превратились в предельно религиозных граждан. Они не пропускали ни одной службы, все время отирались возле церкви. Носили одежды, приличествующие людям, полностью отрешившимся от мирских благ. Помимо выгоды, о которой уже сказано, такое поведение дало еще один полезный эффект. Шпионы Аттарезе постепенно заработали себе в среде полуграмотных и нищих прихожан большой духовный авторитет. К их словам стали прислушиваться. А какие именно слова следует вливать в уши паствы, им подсказывал сам сеньор Аттарезе.
Постепенно, понемногу отношение среди тортугских низов к счастливчику губернатору стало меняться, его протестантизм выглядел все более неуместным, а построенный на его деньги собор воспринимался как вызов, брошенный всем, кто не отказался от старой веры.
Даже негры-невольники, завезенные с сенегальского берега, верившие только в своих племенных богов, и те оказались вовлечены в медленное брожение умов и постепенно стали склоняться к мысли, что, хотя и губернатор и падре оба не правы в своих взглядах на жизнь, губернатор не прав более.
Впрочем, негры большую часть времени проводили на плантациях сахарного тростника, ночью сидели в бараках под замком, и их мнением по духовным вопросам никто особенно не интересовался.
— Что скажешь, Шика?
— Я все сделала так, как вы велели, падре.
— Это я знаю уже. Что говорят в городе?
— Весь город гудит, во всех трактирах, на всех пирсах обсуждают только одну новость, что Олоннэ хочет похитить дочку губернатора и бежать с ней.
— Хорошо, дочь моя, хорошо. Ты поработала на славу, можешь идти.
— Это все, падре? — В голосе проститутки прозвенело удивление.
— О чем ты, дочь моя?
— А деньги?
— Деньги?!
— Деньги, сегодня понедельник.
— Должен заметить тебе, дочь моя, что ненасытность вредна во всяком деле, даже в любви. Особенно же пагубна страсть стяжательская. Разве ты не получила двадцать реалов, ответь мне?
— От кого?! — Шика была не на шутку возмущена. — Вы не дали мне даже медной полушки!
— Так или иначе награду свою ты получаешь от Господа нашего. В данном случае он использовал для передачи капитана Олоннэ.
За частой деревянной решеткой, скрывавшей исповедующегося от его духовного отца, установилось молчание. Сеньор Аттарезе, прекрасно понимая состояние девицы, поспешил затоптать росток нового сомнения:
— Посуди сама, дочь моя, я обещал тебе, что за свою богоугодную работу ты получишь двадцать реалов, обещал?
— Да, святой отец.
— Ты их получила?
— Да, святой отец.
— Значит, со мной ты в расчете. Но только со мной, а Господу ты все еще должна, вспомни о жизни, которой до сих пор живешь!
Шика зашмыгала носом — то ли ей было стыдно за образ жизни, то ли жалко денег, от которых под воздействием этих казуистических аргументов придется отказаться.
— Но как бы ни были тяжелы твои грехи, я отпускаю тебе их, иди с миром.
Роже густо намылил физиономию капитана, выправил на куске буйволовой кожи бритву и приступил к работе. Черные пальцы виртуозно управляли передвижениями белой пены по капитанским щекам.
При гигиенической процедуре присутствовали Воклен и ле Пикар. Оба стояли. Татуированный помощник Олоннэ опирался ладонями на рукояти шпаги и пистолета. Бывший надсмотрщик держал обеими руками пергаментный свиток.
— Итак, вы говорите, все готово?
— Да, капитан, — в один голос ответили оба. Дальше они говорили по очереди.
Воклен:
— Завтра мы стащим «Этуаль» с отмели и переведем на якорную стоянку. Один день понадобится на то, чтобы переправить с берега припасы — мясо, муку, воду, и корабль будет полностью готов к плаванию.
Ле Пикар:
— Уже два дня в городских заведениях по моему приказанию нашим матросам не отпускают спиртное. Всех новичков я проверил лично. Думаю, они не хуже тех, кого заменят.
— Что ж, — Олоннэ выдул из ноздри забившееся туда мыло, — послезавтра мы выходим в плавание. До начала штормового сезона меньше месяца, нам многое нужно успеть за это время.
— Ибервиль с нами не пойдет? — спросил ле Пикар.
— В этот раз нет. У меня есть планы на его счет, но в этот раз мы его не возьмем. Я уже поговорил с ним, он не должен обидеться.
Олоннэ открыл большую склянку с ароматическим спиртом и щедро обработал щеки и шею.
— Сейчас я принесу вам одну карту.
