У королев не бывает ног - Нефф Владимир (электронная книга TXT) 📗

— Ну вот видишь, уже получается, — обрадовался граф. — Итак, ты признаешь, но что ты признаешь? Что у королев… у королев…

— У королев… — повторил Петр.

— Слава Богу, — восхищался граф. — Теперь уж осталось только три слова: не бывает ног. Два ты уже произнес, теперь только три. Хотя показание, сложенное из отдельных, разбросанных слов, не считается показанием, но я удовлетворюсь, потому что для меня сейчас речь идет только о том, чтобы с чистой совестью сказать Джованни: да, он признал, что у королев не бывает ног, разумеется, после бесконечных и гордых отказов. Итак, идем далее. Эти три оставшихся словечка я бы очень хотел услышать — не бывает ног. Ну? Не…

— … у королев нет ничего, чем они отличались бы от прочих женщин, — договорил Петр.

— Осёл! — заорал граф.

— Но я не могу, не могу и ничего другого не скажу.

— Ну, хорошо. — Граф поднялся и распахнул двери, но, прежде чем выйти, обернулся еще раз. — Да, ты осёл, но и человек чести, — признал он. — Ты стоял на своем и после того, как я высказал о тебе свое мнение. Перед таким чудом я снимаю шляпу.

— Я не сомневался, что вы так это и оцените, Ваше Сиятельство, — ответил Петр.

— Однако участь твоя предрешена, — произнес граф и вышел.

ВСЕ ЕДИНО ЕСТЬ

Три дня спустя Петр был переведен из темницы, помещавшейся в первом этаже, в камеру третьего яруса башни, что по условиям той суровой эпохи считалось весьма комфортабельным, ибо камера была оснащена камином и деревянным лежаком, устланным соломой; и на этом лежаке сидел, сгорбившись и тоскливо улыбаясь, отец Петра, пан Янек Кукань из Кукани. При виде своего сына пан Янек поднялся и молча обнял его.

— Папенька, а вы-то как сюда угодили? — воскликнул Петр. — Что случилось?

— Не тревожься, Петр, не случилось ровно ничего, что противоречило бы естественному ходу вещей, — сказал пан Янек. — Сегодня у меня плохой день, да и у тебя тоже.

В последние годы Петр лишь изредка посещал прокопченный родительский дом, и чем дальше — тем реже, а в последний раз — полгода назад, когда внезапно скончалась его маменька, пани Афра, отравившись грибами: он отлично сознавал, что по отношению к отцу ведет себя не самым лучшим образом, и поскольку ничего подобного за ним не должно было водиться, ведь по предначертанию интеллигентной богини Лахесис он должен был всегда жить в ладу со своей совестью, — недобросовестное отношение к отцу лежало у него на душе тяжким бременем и мучило как кошмар. Поэтому столь неожиданная встреча, когда пан Янек отнесся к нему, как обычно, с нежностью и любовью, Петра обрадовала, и он почувствовал явное облегчение.

— Но отчего вас тут заперли, батюшка? — настаивал Петр. — Уж не из-за меня ли?

— Лишь отчасти, Петр, лишь отчасти, это исключительно по моей вине и неосмотрительности. Но теперь, в сущности, речь идет даже не о тебе и не о твоей злополучной дуэли, но о моем Философском камне.

И усевшись на лежаке, он поведал изумленному Петру, что его неустанный труд, чему он совместно с братом Августином посвятил столько лет, сколько Петр прожил на свете, увенчался полным успехом, Философский камень готов, достиг полного, несравненного совершенства и доказал свою чудесную силу и великую мощь, позволив пану Янеку провести первую пробу, то есть превратить грубый свинец в чистейшее золото, так что после преждевременной смерти брата Августина, скончавшегося от неумеренной радости и восторга, он, пан Янек Кукань, является единственным обладателем и владельцем Великого магистериума и Мистериума, что почти равнозначно тому, как быть наибогатейшим и наимогущественнейшим мужем во всем мире.

— Господи Боже, — вздохнул Петр. — В нашем-то положении у вас еще не пропала охота шутить?

— Я не шучу, — серьезно возразил пан Янек.

И продолжил свой рассказ. Когда труд их был завершен, а Философский камень лежал перед его глазами, карминно-красный и ослепительно блестящий, он ощутил какое-то разочарование, ибо после стольких лет бдений, труда, хлопот и напряжения, после достижения конечной цели ему предстояло разрешить проблему, как воспользоваться этим открытием и сохранить его в тайне: четверть фунта Философского камня, которую он держал в руке, — это же нечто немыслимо огромное и невероятно опасное, и было бы преступлением отдать его в руки непосвященных; божеское и сатанинское начала, слившись в нем, образуют неделимое, прочное единство, — и это, разумеется, естественно, ибо в конечном счете Философский камень представляет собой не что иное, как материализацию принципа «все едино есть», едины сила и вещество, дух и тело и — следовательно — добро и зло.

— Ну ладно, — отозвался Петр, — а что дальше?

— На пороге старости, — продолжал пан Янек, — я отрекся от сумасбродных представлений своей юности и отказался от мысли, добыв Камень, окружить себя достатком, роскошью и довольством, дабы затем посвятить все время исключительно исследованию философских проблем; не отрекшись от этого, я тут же возбудил бы подозрения власть имущих, и они попытались бы вырвать у меня мою тайну. Долг мой, напротив, состоит в том, чтобы никто не заподозрил, какое богатство я укрываю под крышей своего дома.

— Ах, батюшка, — со вздохом проговорил Петр, — а зачем вы, собственно, все это делали?

— Для меня речь шла о подтверждении определенных философических принципов и об исходных позициях дальнейшего исследования, — ответил пан Янек, — важно было показать возможность превращения одной материи в другую, а тот факт, что этой другой материей оказалось золото, факт второстепенный: если бы с помощью Философского камня можно было бы обратить золото в грубый свинец — с философической точки зрения, он обладал бы одинаковой ценностью. Я это учел и спрятал Философский камень в надежном месте, где его никому никогда не отыскать, и со спокойной душой снова занялся изготовлением своих водичек и помад, чтоб снова пополнить свою копилку, ибо я задолжал повсюду — не только лавочнику и мяснику, что еще не столь тяжко, но аптекарю и золотых дел мастеру, — ибо понятно, что производство золота без сырья невозможно.

— Короче говоря, кошелек у тебя оказался пуст и сверх того — появились долги, — заметил Петр.

Да, долгов у пана Янека было выше головы и больше, чем он желал бы, но теперь, когда он уже не был занят сохранением Философского яйца и у него появилось достаточно времени, он — при определенном желании и старании — за относительно короткий период смог бы привести все в порядок, прежде чем приступать к дальнейшим исследованиям, точнее — к изобретению Алкагеста, эликсира вечной молодости, — некогда он мечтал, что Петр будет тем, кто свершит это, ибо сын должен был продолжить и закончить труд отца. И все уже успокоилось и пошло своим чередом, но тут до пана Янека докатилось ошеломившее его известие о том, что Петр на дуэли убил человека и за это брошен в узилище.

Алхимик умолк и некоторое время сидел неподвижно, прикрыв глаза, ибо до сих пор еще, как видно, не мог опомниться.

— Признаюсь, меня охватила паника. Я тут же отправился в Град [22], к императору, пал перед владыкой на колени и умолял его пощадить твою молодость, но владыка остался неумолим. Ваш сын, сказал он мне, пошел противу закона, противу буквы закона, и я бессилен ему помочь, так же как Господь Бог бессилен что-либо переменить в законах природы. Так он рассудил, и я ничуть не удивился, поскольку мне, бедному знахарю и парфюмеру, не дано оказывать на его мысли такого влияния, как, например, этому твоему Гамбарини, который может все, но ничем тебе не помог.

В последних словах, произнесенных паном Янеком, прозвучали такая горечь и гнев, что в устах этого мирного и терпеливого — в силу профессиональной привычки — мужа науки было просто удивительно.

— У императора мне не повезло, — продолжил пан Янек, — и я поочередно стал обращаться ко всем влиятельнейшим и высокопоставленнейшим господам — сколько их у нас ни наберется, но тоже — с одинаковым успехом. Лишь при посещении одного из них — я даже не хочу называть его по имени, поскольку оно слишком непристойно, — у меня блеснула кое-какая надежда. Да, сказал он мне, для вашего сына можно кое-что сделать, но это будет стоить больших денег, поскольку надобно дать взятку судьям и так далее. Таков был единственный положительный результат моих ходатайств. Но откуда мне было взять эти деньги? Сокрушенный, в полном отчаянии, я отбросил принцип осторожности и показной бедности, что перед тем вменил себе в обязанность, схватил тигелек с золотом, его мы получили еще вместе с братом Августином, и понес в Златницкую улицу, знакомому золотых дел мастеру, предложить на продажу. Тигелек золота — не такое уж крупное состояние, тигелек золота способен нажить кто угодно, тигелек золота, уверял я себя, — тут же нет ничего необыкновенного и сверхъестественного. Но, обратив его в деньги, я намерен был приготовить другой тигелек и продать еще какому-нибудь ювелиру, если удастся, в ином квартале или даже в другом городе, а потом и третий, и четвертый, пока не наберу необходимой суммы; что же касается самой этой суммы, то я полагал, что высокий сановник наверняка никому не станет разглашать, что принял от меня взятку, и таким образом все сохранится в тайне.