Икар - Васкес-Фигероа Альберто (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
— Удачи! Пристегните ремень, держитесь крепче и, пожалуйста, не двигайтесь! — напомнил Король Неба напоследок. — Кричите сколько угодно, только не дергайтесь.
Они устроились в креслах и пристегнулись. Их окутывал густой туман, который впитывался в кожаные комбинезоны, и в результате от тех разило козлятиной. Они неподвижно сидели минут пять — пилоту требовалось время, чтобы перебрать в уме последовательность действий, которые предстояло выполнить, как только самолет тронется с места.
Его можно было сравнить со спортсменом, готовящимся прыгнуть с трамплина, который, стоя на вышке, с закрытыми глазами, мысленно представляет себе каждый поворот и каждый пируэт, чтобы с их помощью вертикально — гвоздем — с легкостью войти в воду бассейна.
Наконец он глубоко вздохнул.
— Готовы? — спросил американец.
— Готов! — ответил ему спокойный голос.
— Хорошо! — крикнул он. — Поехали!
Старина «Бристоль-Пипер» белого цвета проехал сквозь облака, завладевшие вершиной тепуя, покатился вперед по черной поверхности с ее трещинами, камнями и бедной мшистой растительностью, заскрежетал, словно многострадальный пропеллер вращался вхолостую, поднатужился, робко подпрыгнул и наугад бросился в бездну.
Смерть раскрыла свой черный плащ и тоже сиганула вниз, пытаясь схватить самолет костлявой дланью.
Часть вторая
Ничего не было видно.
Совсем ничего.
Высоко в небе, наверно, ослепительно сияло солнце, однако здесь, у самой земли, в поезде, свет не был светом, скорее грязным полумраком, из которого предметы выплывали и тут же исчезали, словно в каком-то жутком калейдоскопе.
Джон МакКрэкен был поглощен созерцанием этой кошмарной картины.
Так прошло где-то около часа, и тут пожилая дама, сидевшая напротив, сняла очки в круглой оправе и, протирая их с величайшей осторожностью, проговорила, не глядя на него:
— Когда я была девчонкой, путешествовать на поезде в этих краях было одно удовольствие. Все вокруг было зеленое-зеленое, луга без конца и края, с россыпями цветов, ярко-голубое небо и белые облака, образующие причудливые фигуры — мы с братьями еще придумывали им названия. А иногда можно было увидеть стада бизонов…
Она долго молчала, потом вздохнула и, снова надев очки, подняла голову и пристально посмотрела на шотландца.
Тот не произнес ни слова, ограничившись вежливой улыбкой, в то время как она продолжала:
— Я тогда даже не могла себе представить, что люди способны столь варварски разрушить одно из самых прекрасных творений своего Создателя.
— Люди? — удивился ее единственный попутчик. — Чем провинились бедные люди, которые страдают от бесчинства ветра и пыли?
— Да всем.
— Всем? — насмешливо и в то же время недоверчиво переспросил Джон МакКрэкен.
— Всем!
— Что же все-таки они сделали? Дули изо всех сил?
— Полно, молодой человек, нечего насмехаться! — осадила его разговорчивая дама; впрочем, в ее тоне не было и тени суровости. — Я вам в матери гожусь, уже одно это о чем-то говорит, ведь вы тоже далеко не мальчик, и поверьте, я знаю, о чем толкую. Когда я путешествовала здесь впервые, на нас напали индейцы.
— Это невозможно!
— Говорю вам! Мой отец влепил одному из них пулю пониже спины.
— Никогда бы не подумал. В моем представлении последние мятежные индейцы исчезли…
— Когда я родила уже второго ребенка, молодой человек, — перебила его собеседница. — И не пытайтесь учить меня истории моей страны. Судя по акценту, вы англичанин.
— Шотландец.
— Да вы одним миром мазаны! Как вы понимаете, я вовсе не хочу вас обидеть… — Словно желая доказать свое дружеское расположение, дама протянула руку, взяла лежавшую рядом с ней коробку и, открыв ее, предложила собеседнику: — Хотите шоколада?
Джон МакКрэкен принял предложение — больше из вежливости, чем по какой-то другой причине, — однако, разворачивая конфету, не сводил взгляда со старушки и при этом почти безотчетно качал головой.
— Я вовсе не собирался учить вас истории вашей страны, — сказал он. — Я не вправе этого делать, однако я немало попутешествовал и пришел к убеждению, что человек ничего не значит по сравнению с огромной мощью природы. — Он кивнул в сторону окна, за которым не на чем было остановить взгляд, и добавил: — И если здесь и сейчас природа упрямо желает, чтобы ветер дул и дул, вздымая столько пыли, что она застилает даже солнце, мы-то, бедные, что можем поделать?
— А не буди лиха, — был лаконичный ответ.
— Это ветер, что ли? — хмыкнул шотландец. — Как его можно разбудить? Шаманским камланием?
Элегантная дама с короткой стрижкой — венчиком белых, как пух, волос, — в отлично сшитом сером шелковом платье с кружевной отделкой на груди и на рукавах смерила взглядом представительного иностранца в безукоризненном темном костюме, узорчатом жилете, с массивной золотой цепью от дорогих карманных часов и, вероятно решив, что он стоит ее внимания, с расстановкой спросила:
— Вам на самом деле хотелось бы это знать или просто стараетесь проявить любезность по отношению к бедной старухе, у которой, по-вашему, явно не все дома?
— Ехать-то нам долго, — сказал собеседник, словно они обговорили это заранее. — И раз уж во время длинного путешествия, когда из-за пыли не полюбуешься видами за окном, представился случай узнать что-то новое, с моей стороны было бы глупо им не воспользоваться, как вы считаете?
— Вы сами сказали… было бы глупо. — Неожиданно удивительная дама открыла сумочку, достала изящный портсигар, а из него — длинную сигару. — Курите? — спросила она.
— Нет, благодарю.
— Не возражаете, если я закурю?
Оторопевший собеседник с явным беспокойством посмотрел на необычную сигару: вид у нее был внушительный, — а затем воскликнул с деланым безразличием:
— Абсолютно!
Дама, которой, судя по всему, давно перевалило за восемьдесят, поискала спичку, откусила кончик сигары и закурила — с наслаждением, ловко и непринужденно, словно заядлый курильщик, отработавший каждое движение за свою страшно долгую жизнь.
— Вот, только эта вредная привычка у меня и осталась, — заметила она, выпуская дым после первой затяжки и на секунду прикрыв глаза, словно неожиданно впав в транс. — Мои внуки уверяют, будто табак постепенно меня убьет, но он явно проявляет терпение… — Она помолчала, с легкой улыбкой благодарности проследив за тем, как кольцо дыма возносится к потолку, и, вновь повернувшись к иностранцу, спросила: — Так на чем мы остановились? — Она ткнула сигарой в сторону почти невидимого пейзажа. — Ах да! Я пыталась доказать вам, что ужасная катастрофа, которая творится здесь и которая привела часть страны к полной разрухе, дело рук человеческих. — Она снова вздохнула — на этот раз очень глубоко — и добавила с оттенком гордости в голосе: — Мой муж, Царство ему Небесное, предсказал это больше тридцати лет назад.
— Ветер тоже виноват в разрухе и депрессии? — изумился Джон МакКрэкен, едва сдерживая смех. — Как это возможно? Он что, выдул в окно акции на нью-йоркской бирже во время краха в двадцать девятом?
— Не так буквально, конечно. В тот день в открытые окна бросались только люди вниз головой. Однако на практике так оно и вышло.
— И на чем же основано столь рискованное утверждение?
— Вам на самом деле интересно? Может, желаете продолжить чтение или пропустить рюмочку в вагоне-ресторане?
— Уверяю вас, я умираю от любопытства — так хочется узнать вашу теорию. Я действительно никак не мог взять в толк, как получилось, что экономика самой богатой страны в мире вдруг взяла и в одночасье рухнула в тартарары. В Великобритании подобное коллективное помешательство просто немыслимо.
— Потому что там ухаживают за газоном.
— Простите, что вы сказали?
— Что у вас в стране ухаживают за газоном — за травой, если точнее. А мы, в Соединенных Штатах, никогда не умели этого делать.
— Не понимаю, о чем вы.
— О газоне. О траве, сплошь покрывавшей эти луга, по которым мы едем уже несколько часов и которые, как я вам говорила, во времена моей юности были самым красивым и уютным местом на свете. — Дама вновь затянулась и откинулась на спинку кресла; казалось, она собирается вернуться в свое очень далекое детство. — Бог создал здесь рай для бизонов, — очень тихо проговорила она. — Здесь были несметные стада бизонов. Они паслись, как только они умеют это делать: щипали траву, а не вырывали ее с корнем, и постоянно кочевали, благодаря чему она успевала вырасти снова. — Рассказчица вытянула руку, словно пытаясь охватить безграничность невидимого пейзажа, и добавила: — А еще по всей территории текли широкие реки; глубокие озера вбирали в себя излишки воды, и она распределялась равномерно, с сохранением баланса. Так было испокон веков — до того времени, когда я стала взрослой.
