Избранные сочинения в 9 томах. Том 5 Браво; Морская волшебница - Купер Джеймс Фенимор (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗

Браво поклонился в знак согласия, а сенатор между тем снова зашагал по комнате, всем своим видом показывая, что он действительно очень обеспокоен.

— Слышал ли ты решение по делу генуэзца? — спросил синьор Градениго после минутного молчания. — Приговор трибунала был вынесен без всякого промедления, и, хотя кое-кто полагает, что между двумя нашими республиками существует вражда, мир может теперь убедиться в справедливости нашего правосудия. Я слышал, что генуэзец получит большую компенсацию, а значит, придется изъять много денег у наших граждан.

— Я тоже слышал об этом сегодня вечером, синьор, на Пьяцетте.

— А говорят ли люди о нашем беспристрастии и особенно о быстроте нашего решения? Подумай, Якопо, не прошло и недели с тех пор, как дело было представлено на справедливый суд сената!

— Да, республика быстро карает непокорных, этого никто не оспаривает.

— И при этом, надеюсь, справедливо, добрый Якопо? Государственная машина действует у нас так плавно и гармонично, что это невольно вызывает восхищение. Правосудие служит обществу и сдерживает страсти так мудро и незаметно, как если бы его решения посылались нам всевышним. Я часто сравниваю уверенную и спокойную поступь нашего государства с суетой, которая характерна для других итальянских сестер нашей республики; это все равно, что сравнить тишину и покой наших каналов с гулом и сутолокой шумного города… Так, значит, на площадях сегодня много говорят о справедливости нашего последнего постановления?

— Венецианцы, синьор, становятся бесстрашными, когда есть возможность похвалить своих хозяев.

— Ты действительно так думаешь, Якопо? А мне всегда казалось, что они более склонны изливать свои бунтарские настроения. Впрочем, в натуре человека быть скупым на похвалу и щедрым на осуждение. Это решение трибунала не должно пройти незамеченным. Было бы хорошо, если бы наши друзья в открытую и громко говорили о нем и в кафе и на Лидо. Даже если они будут говорить слишком много, им бояться нечего: справедливое правительство не осуждает разговоры о его действиях.

— Это правильно, синьор.

— Я надеюсь, ты и твои друзья позаботятся о том, чтобы народ не скоро забыл это решение. Размышление над подобными действиями правительства может вызвать к жизни семена добродетели, которые дремлют в народе. Если перед глазами людей все время будет пример справедливости, то они в конце концов полюбят это качество. Я надеюсь, генуэзец покинет нас удовлетворенный?

— Несомненно, синьор. Он получил все, что может утешить страдальца: с избытком вернул свое и наказал обидчика.

— Да, таково решение сената: полное возмещение убытков с одной стороны и карающая рука — с другой. Немногие государства могли бы вынести приговор против самих себя, Якопо!

— А разве государство в ответе за дела какого-то купца, синьор?

— За дела своего гражданина — конечно. Тот, кто наказывает своих, разумеется, страдает; никто не может расстаться со своей плотью без боли, не правда ли?

— Нервы очень чувствительны — больно, например, потерять глаз или зуб, но, когда мы стрижем ногти или бреем бороду, мы не ощущаем никакой боли.

— Тот, кто тебя не знает, Якопо, мог бы подумать, что ты сторонник монархии. Гибель даже маленького воробышка в Венеции отзывается болью в сердце сената… Ну, хватит об этом. А что, среди ювелиров и ростовщиков еще ходят слухи об уменьшении золота в обращении? Золотых цехинов теперь меньше, чем прежде, и хитрецы используют этот недостаток в расчете на большие прибыли.

— В последнее время я видел на Риальто людей, чьи кошельки, очевидно, пусты. И если христиане выглядят встревоженными, то нехристи расхаживают в своих балахонах веселее прежнего.

— Этого и следовало ожидать. Не удалось ли тебе установить имена ростовщиков, которые ссужают деньги под особенно большие проценты нашим молодым людям?

— Можно назвать любого ростовщика, когда дело касается кошелька христианина.

— Ты их не любишь, Якопо, но ведь они приносят пользу, когда республика в затруднительном положении. Мы считаем своими друзьями всех, кто в случае нужды готов нам помочь деньгами. Но, конечно, нельзя допускать, чтобы наша молодежь, надежда Венеции, проматывала свое состояние в сомнительных сделках с ростовщиками. И, если тебе доведется услышать, что кто-либо из знатных молодых людей завяз уж очень глубоко, ты поступишь мудро, если сразу же сообщишь об этом хранителям общественного блага. Мы должны учтиво обходиться с теми, кто является опорой государства, но мы не должны забывать и о тех, кто составляет его основу. Что ты можешь сказать мне об этом?

— Я слышал от людей, что синьор Джакомо платит им больше процентов, чем кто-либо другой.

— Дева Мария! Мой сын и наследник! Ты, может быть, обманываешь меня, чтобы утолить свою ненависть к иудеям?

— У меня нет к ним ненависти синьор, — всего лишь естественное для христианина недоверие. Надеюсь, это вполне позволительно для верующего, а вообще-то я ни к кому не питаю ненависти. Всем известно, что ваш наследник проматывает свое будущее наследство в не задумываясь платит любые проценты.

— Это дело серьезное! Мальчику нужно как можно скорее разъяснить все последствия его поведения и позаботиться, чтобы в будущем он вел себя благоразумнее. Ростовщик будет наказан, и, в качестве предупреждения всему их сословию, долг будет конфискован в пользу должника. Когда у них перед глазами будет такой пример, разбойники поостерегутся раздавать свои цехины под проценты. О святой Теодор! Да это просто самоубийство — видеть, как такой многообещающий юноша гибнет на глазах из-за того, что о нем некому позаботиться! Я сам займусь этим, и сенат не сможет упрекнуть меня в том, что я не соблюдал его интересов… А кто-нибудь искал за последнее время твоих услуг как мстителя за обиды?

— Ничего особенного не было… Правда, есть один, который очень хочет поручить мне что-то, но я еще не знаю толком, что ему нужно.

— Дело твое очень щепетильное и требует большого доверия, но ведь ты знаешь — ты будешь щедро вознагражден.

Глаза Якопо сверкнули таким огнем, что сенатор умолк. Но, выждав, когда бледное лицо браво снова приняло свое обычное выражение, синьор Градениго продолжал как ни в чем не бывало:

— Я повторяю, правительство наше щедро и милосердно. И если правосудие его сурово, то прощение искренне, а милости безграничны. Я приложил много усилий, чтобы убедить тебя в этом, Якопо. Но подумать только! Один из отпрысков старинного рода, опора государства, и вдруг растрачивает свое состояние на пользу нехристей! Да, но ты еще но назвал того, кто так усердно ищет твоих услуг!

— Я еще не знаю, что ему нужно, синьор, а мне следовало бы самому хорошенько разобраться в его намерениях, прежде чем договариваться с ним.

— Твоя скрытность неуместна. Ты должен доверять служителям республики, и меня бы очень опечалило, если бы у инквизиции сложилось неблагоприятное мнение относительно твоего усердия. Об этом человеке нужно донести.

— Я не стану доносить на него. Скажу лишь, что он желает тайно связаться с тем, с кем почти преступно иметь какие-либо отношения. Большего я сказать не. могу.

— Предупредить преступление лучше, чем наказывать за него, и такова истинная цель пашей политики,

Ну, так как же, ты не станешь скрывать от меня его имя?

— Это знатный неаполитанец, давно живущий в Венеции из-за дела о наследстве…

— Ха! Дон Камилло Монфорте! Я угадал?

— Он самый, синьор.

Последовало молчание, которое было нарушено только боем часов на Пьяцце, пробивших одиннадцать или, как было принято называть это время в Италии, четвертый час ночи. Сенатор вздрогнул, взглянул на часы, стоявшие в комнате, и снова обратился к своему собеседнику.

— Хорошо, — сказал он. — Твоя верность и точность не будут забыты. Итак, следи за рыбаком Антонио: нельзя допускать, чтобы ворчание старика пробуждало недовольство среди людей — подумаешь, какая важность: пересадили его потомка с гондолы на галеру! Но главное, слушай хорошенько все, что говорят на Риальто. Славное и уважаемое имя патриция не должно быть запятнано юношескими заблуждениями. А что касается этого иноземца… Скорей твою маску и плащ, и уходи, словно ты всего лишь один из моих друзей и готов отдаться беззаботному веселью.