Роковой бриллиант дома Романовых - Рэтклиф Джон (мир книг .TXT) 📗
Усталая и совершенно разбитая, Настя стала искать выхода на улицу. Ей, наконец, удалось найти его, и она отправилась на поиски Вольдемара. Но уже новая волна восставших хлынула с той стороны, где происходила борьба с броневиком. Настя в панике бросилась бежать от этой новой лавины обезумевших людей, пока не очутилась на более спокойных улицах. Настя, никем не потревоженная, добралась до своего пансиона недалеко от Невского проспекта. Она застала всех обитателей в состоянии дикого возбуждения. Часть пансионеров в поспешном бегстве успела покинуть Петроград, а другие с глухой озабоченностью ожидали конца этого тревожного дня. Насте рассказали, что какого-то немца арестовали матросы; они же и застрелили его на ближайшем перекрестке.
Настя упала на кровать, не будучи в состоянии думать ни о чем, полная только острой боли и ужасной мучительной заботы о Вольдемаре.
Вольдемару фон Бренкену посчастливилось избежать горькой участи солдат, из которых большая часть погибла при взрыве. Он получил удар прикладом и незначительную рану в шею. Кровь настолько обезобразила его, что красные сочли его мертвым и не обращали на него больше внимания. Он поднялся. Рану ему удалось перевязать платком. Но его голова отчаянно болела, и прошло некоторое время, пока он оказался в состоянии ходить. Он пошел, шатаясь, в полубесчувственном состоянии. Понемногу сознание возвращалось и он отправился к пансиону, где проживала Настя, в надежде узнать что-нибудь о судьбе, постигшей ее.
XI
Тем временем Александра, сделав большой круг, очутилась перед жилищем Бориса Яковлева. Это был многоэтажный дом с несколькими дворами. Александра миновала несколько мрачных коридоров и, не встретив никого, дошла до маленькой двери, к которой была прикреплена карточка:
Борис Ильич Яковлев
Студ. Импер. Петерб. Университета.
Он все еще был студентом. Улыбка нежности скользнула по лицу Александры. Что он делал за границей и что ему пришлось перетерпеть там? Она хорошо знала его бедность и бескорыстие. В то время, как она стояла перед дверью и раздумывала о том, что ей навеки придется проститься с Борисом, она услышала голоса. Совсем необычная для нее неуверенность в себе и страх заставили ее спрятаться в мрачном углу между стеной и дверью. Мимо проходили какие-то люди, странно возбужденные. Они бросали скороговоркой отрывистые фразы, полные страшного желания, и резкий смех какой-то женщины откликался им зловещим торжеством.
— Мы здорово задали им…
— Кто был этот тип, который вышел к нам навстречу с шашкой?
— Не знаю.
— Я ловко уложил его дубиной.
— Он тяжело ранил товарища Васильева.
— Ну, мы зато почистили их.
— Здорово! Мне одному удалось найти двадцать подсвечников из чистого серебра.
— А старик-то собирался держать речь…
Зловещий смех женщины покрыл на секунду отрывки разговора, но потом Александра услышала рассказ о том, как кухонный мужик в испуге валялся на полу в ногах у этих бандитов, а трое дворников заплатили жизнью за преданность своим господам.
Голоса замерли в отдалении.
"Они разграбили какой-то дом, — подумала Александра. — Так далеко зашло уже дело?" Она подумала, не следует ли ей сейчас же поспешить к своему женскому батальону, но сердечная тоска оказалась в этот момент сильнее чувства долга. Александра и не догадывалась, что сейчас она слышала рассказ о нападении на дом графа Мамонова.
На секунду ей пришло в голову, не подвергается ли Борис Яковлев серьезной опасности, прибив к своим дверям визитную карточку. Но потом она сама посмеялась над собой.
"Я мысленно все еще представляю себе порядки старого режима, — подумала она. Царя уже нет и Керенский, во всяком случае, не будет докучать человеку, так яростно боровшемуся с царизмом". Она постучала. Но только тогда, когда она нетерпеливо несколько раз ударила кулаком в дверь, голоса, раздававшиеся внутри, замолкли, послышались быстрые шаги, — ах, как хорошо они были ей знакомы! — и кто-то приблизился в дверям.
Борис распахнул дверь, и Александра увидела наведенное на нее дуло парабеллума. Но когда она в удивлении подняла глаза к своему возлюбленному, то увидела, что его лицо залила густая горячая краска. Тут она заметила седину на висках — седину у двадцатисемилетнего — и ее охватила горячая волна сострадания.
— Борис! — порывисто вырвалось у нее, и она протянула ему руку. Борис, я еще раз должна поговорить с тобой!
Свет в его карих глазах потух.
— В подвенечном платье? — насмешливо спросил он. — Прошло уже много времени с тех пор, как ты переодетая была у меня. Тогда мы поехали на праздник в Яхт-клуб.
Он тихо усмехнулся, как бы издалека, измученный и, как показалось Александре, ослабевший и беспочвенный. Она беспомощно смотрела на свое платье и не знала, что ответить на эти слова. Он взял ее за руку и увлек к себе. Они прошли мимо открытой двери в какую-то комнату. Сквозь папиросный дым она разобрала полдюжины людей со зверскими, угрожающими лицами.
— Нет, не сюда! — воскликнул Борис и открыл другую дверь. Это была его спальня. Александра увидела неприбранную постель и задрожала.
— Голубка, должно быть, боится перед вступлением в буржуазный брак быть оскверненной? — раздался в ее ушах знакомый металлический голос. Она высоко подняла брови и немного пришла в себя. Потом она решительно вошла, держа вуаль на руке. Но она остановилась, когда Борис движением руки указал на единственный стул.
— Кожаных кресел и стульев с гобеленами здесь нет, — злобно заметил он.
Она стояла у стены во всем свадебном великолепии, ее серые, умные, энергичные глаза пронизывающе глядели на него. Ее рот вздрагивал от заглушенных рыданий.
— Не будем сентиментальны, Александра, — сказал Борис после того, как он несколько минут молча разглядывал ее. Он глубоко вздохнул. — Теперь у меня не будет больше времени интересоваться тобой. — Он поднял руку, как бы желая указать на шум, который доносился издалека, усиливаясь с минуты на минуту. — Ты поклялась мне в верности, когда ты в последний раз стояла там, в той комнате, — сказал он, движением плеча указывая на дверь, — мне пришлось ночью скрыться. Друзья доставили меня через границу. Потом я больше ничего не слыхал о тебе. Только несколько дней тому назад я узнал кое-что. Я вернулся из Америки, вызванный Троцким, с которым вместе работал за океаном, и застал тебя невестой другого. Твои клятвы развеялись. Буржуазная сволочь!
Ее рука коснулась его плеча. Она крепко держала его, и их взгляды скрестились.
— Как ты смеешь говорить так? Какое ты имеешь на это право? Теперь дай мне говорить — о! — Ее речь оборвалась. Где-то послышался вой взрыва. Оконные стекла разлетелись со звоном. В разбитое окно ворвался ветер.
— Да, да! — иронизировал Борис. — Завтра Керенский конченый человек. Виселица для него уже готова.
Она презрительно усмехнулась.
— Ты не знаешь Керенского. Но и это не главное. Ты не знаешь народа, и твои друзья не хотят понять, что насилие приносит только гибель. Так уже было однажды. Но дай мне говорить! Я поклялась тебе в верности. Это правда. И я сдержала свое слово и осталась тебе верной, Борис, такому, каким ты был тогда. Ты, как я потом узнала, принимал участие в покушении на Сазонова.
Он кивнул головой.
— Ты знаешь, что я всегда осуждала покушения, — страстно продолжала она. — Я ненавижу тех, кто без особой необходимости убивает людей. Своих братьев, Борис! Мы все рождены русскими матерями. И все-таки… я же ничего больше не могла тебе сказать.
— Они охотились за мной, как за диким зверем.
— И я соблюдала тебе верность, несмотря на все, что о тебе писалось в газетах, — а ведь я тогда была полуребенком, восемнадцатилетняя девушка. Видит Бог, мне не следовало бы тогда знать о всех тех вещах, с которыми нас знакомили перед войной. Но вдруг я услыхала: Борис Яковлев — умер. Я не хотела верить этому. Только тогда, когда эти слухи дошли до меня, я почувствовала, как сильно я любила тебя. Я прислушивалась, искала, читала… все одно и то же: во время нападения шайки преступников на денежный транспорт в Москве ты был разорван на куски. Только тогда я согласилась последовать за доктором Ларионовым в качестве его жены в холерные области. Моя любовь с этого дня принадлежала только отечеству.
