Религия - Уиллокс Тим (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Тангейзер обдумал услышанное. Религия победила. А он, оказывается, пытался сбежать с острова как раз в тот момент, когда в побеге уже не было нужды. Людовико пошевелился, свет упал ему на глаза, и Тангейзер заметил, что от него тоже не укрылась подобная ирония судьбы.
— Все так и есть, даю честное слово, — сказал Людовико. — Вы вряд ли могли бы найти более неподходящее время для побега.
— Я полагаю, ты пришел сюда не просто для того, чтобы сообщить мне радостные новости, — ответил Тангейзер.
Людовико посмотрел куда-то ему за спину, потом уселся на стул, придвинутый к краю Гувы.
— Насколько я знаю из рассказов о вас, вы — человек, способный отказаться от своего прошлого, когда того требуют обстоятельства. От семьи, страны, религии, правителя, дела. Даже от вашего горячо любимого «Оракула».
Тангейзер не мог привести убедительных доводов, противоречащих этому утверждению.
Людовико улыбнулся.
— Даже от Сабато Сви.
Зловещий оттенок этой фразы едва не вынудил Тангейзера возразить. Но он вернее добьется поставленной цели, если Людовико будет считать его беспринципным негодяем.
— Значит, Сабато так и не вернулся в Венецию.
— Он вообще не покидал Мессины, чем обязан, насколько я знаю, некоему Димитрианосу. — Рот Людовико дернулся от омерзения. — Доносить на иудеев — всеобщее увлечение.
Тангейзер думал, что давно уже невосприимчив к страху и жалости. Он закрыл глаза. Если бы он не сделал этого, то мог бы, пожалуй, обогнуть яму и разодрать черного монаха на куски. Или же открыть настоящую глубину своего горя. Ни то ни другое не сослужило бы ему доброй службы.
Людовико предоставил ему некоторое время предаваться безмолвной скорби.
После чего продолжил:
— Этого жида вы забудете. Точно так же, как должны забыть леди Карлу.
Тангейзер принял необходимый сейчас бездушный вид.
— Моя женитьба на Карле должна была стать платой за оказанные услуги. Я мечтал сделаться графом. Речь никогда не шла здесь о делах сердечных.
— Но с ее стороны, кажется, все иначе.
— Женщины склонны к пылким увлечениям, особенно по отношению к своему защитнику. А уж защитник ее ребенка обладает в глазах женщины особенной притягательностью.
— Я рад слышать, что вы сами сказали это, — произнес Людовико. — Эти слова подтверждают мои собственные наблюдения, но вы более умудрены в подобных вопросах.
— Я и сам был некоторым образом монахом.
— Но вы никогда не влюблялись.
— Этой пропасти я никогда не преодолевал. Моя слабость относится к сфере телесной, а не духовной.
— Эта испанка, Ампаро, без ума от вас.
— С ней все хорошо?
— Как и Карле, ей обеспечено уважение и максимальные удобства.
— Мне бы не хотелось узнать, что ее каким-нибудь образом обидели, — произнес Тангейзер.
— Ведите себя рассудительно, и ни одна рука не коснется ее, кроме вашей собственной.
Тангейзера беспокоила змеиная изворотливость, звучащая в его ответах, но он не чувствовал за ними никакой лжи. Но лгал он или нет, все козыри все равно были в руках инквизитора.
— Почему вы вообще вернулись в Эль-Борго? — спросил Людовико.
Людовико рассчитывал, что этот вопрос приведет его в замешательство. Тангейзер только пожал плечами.
— Я оставил здесь небольшое состояние, заключенное в опиуме и драгоценных камнях. Достаточное, чтобы основать какое-нибудь прибыльное дело, будь то в Италии, Тунисе или на побережье Стамбула. Кроме того, мысль о том, что моих товарищей турки в итоге закуют в цепи, не давала мне покоя, я воображал, что смогу уберечь их от подобного конца.
Людовико подался вперед.
— Карла ненавидит меня?
Вопрос вырвался у него так, будто мучил всю его жизнь.
— Она никогда не говорила мне об этом, — ответил Тангейзер, — и не потому, что не представилось такой возможности или не было повода. Просто в ее душе нет той почвы, на которой может прижиться ненависть. Она просто не в силах постичь твоей жестокости. Женщины в основном считают дикость неразрешимой загадкой. Сомневаюсь, что она оценит, если ты попытаешься отправить меня на костер. Но, должен признать, она ощущает скорее скорбь, глядя, как человек, которого она когда-то любила, творит злодеяния.
Людовико кивнул, будто бы на данный момент скорбь его вполне устраивала.
— Все эти годы, пока я был тесно связан со смертью, я не хотел, чтобы кто-то умирал. Но долг и благополучие церкви требовали обратного. Хотя, должен признать, временами я желал смерти вам, и с большой страстью.
— Признаю, я и сам испытывал не менее страстное желание на твой счет, — сказал Тангейзер.
— Как бы то ни было, теперь, когда мы встретились лицом к лицу, оказалось, что мой гнев испарился.
— Как говорят арабы, лучше избрать мудрого человека врагом, чем глупца — другом.
— Я пришел сюда предложить сделку.
— Кажется, мне нечего предложить со своей стороны.
Людовико произнес:
— Я хочу, чтобы вы убили Ла Валлетта.
Тангейзер сумел и глазом не моргнуть. Он никогда даже не задумывался, что Людовико может ставить перед собой именно такую цель, но, поразмыслив всего мгновение, признал это вполне закономерным. Предательство высшего разряда, однако он лучше кого-либо другого знал, что у государства нет более действенного орудия, чем убийство.
Он только спросил:
— Когда?
Людовико ответил:
— Сейчас.
— Значит, адмирал дель Монте — человек Папы.
— Он станет человеком Гислери, хотя сам пока что не подозревает об этом. У адмирала нет никаких недостатков, за исключением разве что неспособности разглядеть обман.
— Я согласен, что дель Монте с готовностью склонится перед Папой, но не перед инквизитором.
— Не успеет завершиться этот год, как «кольцо рыбака» будет сиять на пальце Гислери.
Тангейзер дернул бровью.
— Если ты планируешь убить еще и Папу, мне кажется, глава Религии — слишком мелкая дичь.
Дело надо сделать быстро, пока окончательный исход войны еще не ясен и страсти накалены до предела. И гибель Ла Валлетта станет прекрасным завершением драмы. Доблестный великий магистр убит перед самой победой безымянным наемным убийцей-турком. Эту роль вы более чем способны сыграть. И когда всех захлестнет волна искреннего горя, а заодно и всеобщего торжества, никто не посмеет оспаривать кандидатуру преемника Ла Валлетта, одобренную им самим. Дель Монте унаследует его трон. А имя Ла Валлетта будет жить вечно.
— Потрясающе, — сказал Тангейзер.
Людовико кивнул, в кои-то веки польщенный.
— А наша сделка? — спросил Тангейзер.
— Если вы откажетесь, — сказал Людовико, — вам прямо здесь перережут горло, а тело на рассвете выбросят в море.
— Я поддавался и менее убедительным доводам, — сказал Тангейзер. — Но, когда эта сделка будет скреплена рукопожатием, а может быть, и не только им, мне будет необходимо вернуть свободу, следовательно, это предложение потребует изрядной доли уверенности с твоей стороны.
— Значит, у вас нет никаких сомнений?
— Ла Валлетт — не невинная овечка. Турки будут носить меня на руках, если я уничтожу злобного демона, и у них будут на то основания. Но где гарантии, что я останусь в живых после подобной эскапады?
— Мое главное желание, чтобы вы остались в живых. Если вас убьют во время покушения, ваша личность будет тут же установлена, что нарушит всю мою стратегию. Подобная загадка породит множество вопросов, будет проведено расследование. Конечно, все подобные препятствия можно преодолеть, но я бы предпочел, чтобы они не возникали.
— Но каким способом я смогу совершить убийство?
— Ваше нарезное ружье приведено в порядок, к нему прилагаются отличный порох и стальные пули.
— А мой пистолет?
— Как пожелаете. Ваша лошадь будет оседлана и полностью в вашем распоряжении. Калькаракские ворота открыты, бастион пуст. Обеспечить все это — для меня дело чести. Ла Валлетт, как и всегда, беспечно относится к собственной безопасности. Он приходит в придел Марии Филермской без доспехов, в одной только рясе. Сегодня он будет в Сан-Лоренцо и останется до конца благодарственной мессы. Доберитесь до церкви, пока еще темно. Когда на заре он будет выходить из Сан-Лоренцо, вы сможете застрелить его с сотни футов и оказаться за стенами города раньше, чем поднимется солнце и тревога. Судя по его виду, ваш Бурак легко обойдет любую лошадь в городе. После того как дело будет сделано, вы вольны поступать по своему усмотрению: отправиться к туркам на залив Марсамшетт или же к своей фелюке в Зонру.