Свидетель с копытами - Трускиновская Далия Мейеровна (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Ройтман, впрочем, полагал, что на первое время хватит и супруги. Они со вдовушкой походили друг на дружку – оба невысокие, толстенькие, белокурые. И они уже поторопились обновить супружеское ложе. А вот Вессель даже не был похож на немца – того классического немца, который считается в Санкт-Петербурге образцовым. Он был не просто темноволос, а даже несколько смахивал то ли на итальянца, то ли на испанца, то ли еще на какого южного жителя. На этом основании он считал себя мужчиной темпераментным.
Засиживаться в погребке Ройтман и Вессель не стали – даже в потреблении пива должен быть свой порядок и регламент. Они выбрались на улицу и пошли рядышком, скользя и спотыкаясь на подтаявшем снегу, причем Вессель поддерживал Ройтмана под локоть, а Ройтман пытался спеть песенку о Катарине, продающей башмаки за поцелуи.
Возле дома, где они оба квартировали, дорогу им заступил высокий плечистый детина в армяке и с преогромной бородой. Он чуть ли не рухнул на пьяненьких немцев из-за угла и так взмахнул руками, что стало ясно: сейчас будет грабить и убивать.
Следовало бы завопить по русскому обычаю «караул!», чтобы прибежали делающие положенный обход кварталов десятские. Но у Весселя вдруг в горле пересохло. Более того – руки-ноги отнялись.
Зато пухленький Ройтман с воплем не человеческим, а скорее кошачьим, ринулся в атаку и тюкнул детину кулачками в грудь и в живот.
Он сам удивился, когда детина от этого наскока рухнул наземь.
– Генрих, ты убил его! – воскликнул Вессель.
– О мой Бог, нет, я не мог его убить!
Немцы опустились на корточки и стали тормошить детину. Но чуть не сели в снег, когда он заговорил на чистом немецком языке.
– Я болен, я умираю… Дайте мне поесть, ради всего святого… Бог наградит вас…
– Это что за чудо? – спросил Ройтман.
Немец в армяке и с бородой – это было воистину чудо.
– Кто вы, сударь? – спросил Вессель.
– Я несчастный человек, помогите мне…
Ройтман и Вессель решили проявить милосердие. С немалым трудом они поставили детину на ноги и ввели в свое жилище.
Под армяком на нем были два старых драных кафтана, один – солдатский мундирный, другой обыкновенный, штаны на манер крестьянских, заправленные в валяные сапоги, рубаха – почерневшая от грязи. К тому же гость завшивел. Это было отвратительно, однако выставлять его на улицу немцы не стали, только растопили печку и сожгли там жуткую рубаху.
– Его нужно помыть, – сказал Ройтман.
– Но как?..
Время было позднее. Квартирные хозяева обычно снабжали немцев по требованию горячей водой, могли нагреть хоть ведро, но будить их Ройтман и Вессель опасались. У них была бульотка со спиртовкой, чтобы утром готовить себе кофе, был кувшин с водой, но воды там оставалось немного, и потому Вессель только обтер краем полотенца лицо и руки гостя. Тот благодарил слабым голосом, но в изысканных выражениях, и наконец назвал себя – Карл-Отто Эрлих. Ему приготовили кофе и дали булку – одну из двух, что немцы припасли для завтрака. Он оказался столь голоден, что и вторую съел.
Вессель, не будучи врачом, все же немного разбирался в хворобах. Он определил болезнь как запущенную простуду, достал из шкафчика бутылочки с целебными бальзамами и напоил Эрлиха. Потом его, побоявшись укладывать в постель, устроили на полу возле печки и выдали полотенце – вытирать нос. Наконец гость задремал.
– Кажется, мы своими руками устроили себе неприятность, – сказал Ройтман.
– Похоже на то, – согласился Вессель. – Я завтра принесу более подходящих лекарств, мы напоим его и отведем на постоялый двор, снимем ему там конурку.
– Милосердие, оказывается, вещь обременительная, – признался Ройтман.
– И дорогостоящая… – вздохнул Вессель.
На следующий день оказалось, что еще и опасная.
Эрлиху стало полегче, и он попросил у Весселя нож с острым кончиком. Взяв кушак, которым был подпоясан армяк, он подпорол шов и вытащил панагию на довольно толстой золотой цепочке. Панагия же была размером чуть ли не с кофейное блюдце.
– Вот это надо продать, – сказал Эрлих. – Если бы я попытался – меня бы связали и доставили на съезжую, вы знаете, как русские относятся к этим украшениям. И мой вид доверия не внушает. А вы тут живете, вы знаете, кто бы мог без лишнего шума приобрести эту вещь. Тут одного золота с четверть фунта.
Вессель и Ройтман уставились на лик Богородицы, потом – друг на друга, потом – на Эрлиха.
– Это носят на груди православные священники, – сказал Ройтман.
– Да, я знаю. Видимо, священник потерял эту вещицу, а я нашел. И вот вынужден просить вас о помощи. Поищите покупателя или хоть отнесите к ростовщику, возьмите денег под заклад. Только не продешевите, – строго велел Эрлих.
Разговор этот был рано утром. Вессель и Ройтман снабдили гостя едой, горячей водой, мылом, чтобы сам о себе позаботился, и ушли: один – в портняжную мастерскую, где пока что хозяйничала вдова Пфейфер, другой – в аптеку. И у обоих на душе кошки скребли – гость нравился им все менее и менее.
– Никакой священник не терял эту вещицу, – угрюмо сказал Ройтман.
– С чего ты взял?
– Цепочка цела. Потерять это священник мог только вместе с головой…
Вессель назвал приятеля паникером и трусом, но Ройтман стоял на своем: приютили какого-то грабителя с большой дороги, невесть как научившегося немецкому языку. Оказалось, толстенький портняжка очень упрям и с перепугу способен на подвиги.
Ройтман решительно потребовал от вдовы Пфайфер торжественного бракосочетания, пока про их тайные встречи никто не проведал, не то сплетен не оберешься. Вдовушка, одновременно деловитая и сентиментальная, прикинула – сплетни ей не нужны, мужская рука в деле нужна, нежные чувства все еще кажутся сомнительными, но страсть в постели изобразить нельзя – или она есть, или ее нет, а как раз страсти у Ройтмана пока хватало. И она отправилась вместе с суженым в кирху апостола Петра, что на Невском. Там жених и невеста быстро уговорились с пастором, благо препятствий к браку никаких не имелось. А до бракосочетания, назначенного через неделю, Ройтман решил пожить у закройщика Вольпе.
– Я не желаю однажды оказаться в каземате из-за этого Эрлиха, – сказал он Весселю, когда увозил свое имущество. – Ты мне не веришь, а я доподлинно знаю, это – грабитель. А может, даже убийца.
Вессель сам уже был не рад своему милосердию. Он понятия не имел, как немец может продать в Санкт-Петербурге дорогую панагию. Все, кто дает деньги под заклад, так или иначе связаны с полицией и поставляют ей сведения. В том числе и старый Каценеленбоген. Он постоянно делает подношения частному приставу. И впрямь – отданная в ручной заклад вещица вполне может оказаться ворованной, и от пристава зависит, дать ли делу ход, или закрыть на него глаза. Опять же – пристав дает приметы украденных драгоценностей, когда такая попадется – приходится сдавать полицейским того, кто ее принес. Вессель вовсе не желал впутываться в дело об убийстве попа.
Эрлих, узнав, что дорогая вещица все еще у Весселя, изъявил недовольство.
– Я же просил вас, сударь… – проворчал он.
И Вессель понял: этот человек привык командовать и распоряжаться. Догадка совершенно не вязалась с армяком и бородой, но бороду отрастить нетрудно, это дело времени, армяк приобрести – да на том же Сенном рынке у перекупщиц любой найдется. А вот повадку за деньги не купишь.
Человек, назвавшийся Карлом Эрлихом, пока Вессель трудился в аптеке, лежал на постели Ройтмана и мечтами уносился в будущее. Легкий жар, который все не удавалось истребить, этому способствовал. В будущем мнимый Эрлих видел себя по меньшей мере полковником, но это – для начала, потому что сразу ему больших чинов не дадут из обычной осторожности. Зато лет через пять не будет при дворе более уважаемого человека!
И, видимо, придется жениться. Многие впрягаются в брачную телегу ради приданого и чиновной родни невесты. Опять же – если есть имущество, должен быть и наследник.
Вот как раз о семейной жизни мнимый Эрлих не мечтал. Женщины в его судьбе значили очень мало – все, кроме одной.
