Всадники - Яновский Юрий Иванович (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
– Старики металлурги сказывают, – продолжал Чубенко, – что сталь сварить, как жизнь прожить, – и тяжело, и страшно, и конец трудный. А мы ведь не сталь варим, а революцию, и до чего же сильно нужно накалить печь, каким быть мастером, чтобы, получив плавку, отлить прекрасную форму, и встанет тогда стальная держава, пролетарская твердыня. А нам, рядовым бойцам, нужно любить будущее и отдавать за него жизнь.
– Нас троих вытащили из огня, – сказал кузнец, – меня, Ляшка и Сербина. Вот мы и выкрасили тачанку в красный цвет. Чтоб махновцы узнавали.
– Они нас и на том свете узнают, – хмуро отозвался Сербии, – до того мы им, собакам, в печенки въелись.
Красная тачанка пробивалась с Донбасским полком к Днепру. Полк выполнял приказ армии. Издалека повеяло влагой, цель была уже близка. В четвертом часу утра остановились на высоком берегу. Дул холодный ветер. За Днепром на равнине лежала Каховка. Внизу у воды продвигались части Шестой армии, саперы наводили мост.
– Спасибо за компанию и бывайте здоровы.
Чубенко сел на коня, отдал приказ остановиться, а сам поехал вперед и стал смотреть в бинокль. Перед ним за Днепром лежала Каховка. Забрезжил рассвет октябрьского дня, хмурый и туманный. Нескончаемая молочная равнина распростерлась до горизонта, который едва светлел на востоке.
Это был знаменитый каховский плацдарм Красной Армии, арена ожесточенных августовских боев с корпусом генерала Слащева и кавалерией генерала Барабовича. Несокрушимый островок в степях Таврии, упирающийся в широководье Днепра, несколько рядов колючей проволоки, окопы, опорные точки, плацдарм занимала легендарная сибирская дивизия. Натиск кавалерии генерала Барабовича разбился о заграждения и о мужество защитников плацдарма, атаки корпусов генералов Слащева и Витковского не смогли разгрызть этот каховский орех.
На глазах у Чубенко плацдарм ожил. В сером туманном рассвете разгорался бой. В сером рассвете где?то далеко в степи ползли несколько черепах, и каждая стреляла из пушек и пулеметов… “Танки”, – подумал Чубенко. За черепахами покатились волны пехоты, броневики, земля ухала от взрывов тяжелых снарядов, тысячи пулеметов, казалось, сшивали пулями гигантские стальные листы.
Одиночные выстрелы и даже залпы бойцов терялись в этом хаосе, Чубенко подумал о тех, кто сидел в окопах под этим смертоносным ливнем, наперекор неистовству белой гвардии, наперекор танкам врангелевского поставщика – мирового капитализма.
В окопах сидели горняки Кизила, рабочие Урала, сибирские партизаны – победители Колчака.
– Они еще не видели танков, им не выдержать такого штурма, – вслух произнес Чубенко, – мне хочется быть там, умереть с ними.
Тем временем понемногу светлело, белые возобновили атаку на плацдарм, Чубенко видел, как под прикрытием танков и бронемашин подтягивались резервы, как выбегали им навстречу из окопов маленькие человечки и бежали прямо на танки, падали и снова бежали.
– Таких не испугаешь, – прошептал Чубенко, и сердце его переполнилось великой радостью и нежностью к бойцам.
Становилось светлей и светлей, и тогда на небе показались самолеты. Чубенко насчитал их семнадцать. Они летели с юга, развернулись к атаке и принялись бомбить плацдарм. Страшно было смотреть, как вздымались взрывы их бомб. Чубенко весь трясся от ярости, было невыносимо видеть, как гибнут его товарищи, он выхватил револьвер и выстрелил, сам не понимая, что делает.
– За мной! – крикнул он, – за мной! – словно его отряд мог тут же взмахнуть крыльями и перелететь расстояние до врага.
Донбасский полк задержался у переправы. Бойцы принесли Чубенко кожушок – “ты слабый после тифа”. Днепр катил свои тяжелые серые волны, понтонный мост то поднимался, то опускался под ногами. Шла переправа войсковых частей на плацдарм, наконец дошла очередь и до Чубенко. Поздним осенним утром, выполняя приказ, перешел он с полком на другой берег, бой на плацдарме то потухал, то опять разгорался с яростью вулкана, но где?то далеко.
Чубенко не довелось принять участие в сражении: плацдарм отразил все атаки, захватил двенадцать танков и бронемашин, разгромил в пух и прах белый корпус. Это была блестящая победа. На поле боя остались танки. Они безжизненно стояли перед телами своих господ. Трупы офицеров – на рукавах черных гимнастерок нашиты белые черепа и кости над ними, с надписью. “Не боюся никого, кроме бога одного”, – прочитал Чубенко.
Танки стояли бок о бок, вокруг лежало много трупов красных бойцов, которые мужественно пошли в неравный бой и победили.
На свежей озими в стороне от окопов сидел белый офицер. Ему по колени оторвало ноги. Перевязать его еще успели, но в паническом бегстве его сбросили с повозки. Бинты на коленях пропитались кровью, офицер сидел, зажмурив глаза, и покачивался, не то без памяти, не то пьяный. “Наш отец – широкий Дон, наша мать – Россия, всюду нам ведь путь волен, все места родные”, – донеслось откуда?то.
И еще Чубенко повстречался небольшой конный отряд, который вез хоронить своего командира.
Это была совсем иная смерть, вот так бы умереть – суровая торжественность и печаль бойцов отряда взволновали Чубенко, не раз смотревшего в глаза смерти. И он присоединился к отряду, сопровождавшему с шашками наголо своего командира.
А командир лежал на тачанке и глядел в небо, голова его покачивалась в такт рессорам, казалось, он твердил, покачивая головой: “Как же это я дался смерти, товарищи, как же это я дался?” – и кудрявый чуб его колыхал ветер.
Над перекопской равниной несутся осенние тучи, журавли – нескончаемыми ключами, холодная земля, степной октябрь. Пятидесятитысячная армия барона Врангеля бросает в бой офицерские бригады дроз?довцев, корниловцев, марковцев, подтягивает резервы кубанцев, донцов, концентрирует танки и бомбовозы, на нее нацелились пять армий красного Южного фронта. Осень тысяча девятьсот двадцатого года гремит в степях глотками тяжелых орудий, цокает сотнями тысяч конских копыт, рокочет моторами танков и штурмовой авиации, ворочает армиями двух исторических эпох.
– Если уж говорить о Ватерлоо, – сказал молодой генерал, – то я не вижу здесь Наполеона Бонапарта.
Он засмеялся, этот вчерашний кубанский есаул, рыжий и рябой, грубый и задиристый. “Вот он, наш новый генералитет”, – подумал его собеседник, седой генерал, стриженный ежиком.
– А дело все?таки идет к Ватерлоо, – продолжал молодой, – красные будут разбиты и истреблены.
Беседующие сидели в штабе, молодой потягивал коньяк, старый – молоко.
– Собственно, – сказал старик, поставив стакан, – под Ватерлоо никакого сражения не было.
– Как не было? А история?
– Первое сражение произошло под Линьи, где Наполеон разбил вдребезги прусскую армию Блюхера, а сам Блюхер – старый рубака, неподкупный, мужественный генерал, хоть и с весьма скудным образованием, – во время переполоха свалился с лошади, и его долго не могли найти. Но начальником штаба у него был Гнейзенау, товарищ Шарнгорста, не знаю, говорят ли вам что?нибудь эти имена…
Молодой промолчал, с остервенением хлебнув коньяку.
– И Гнейзенау, блестящая голова, отдал верный приказ, в каком направлении отступать разбитым прусским войскам. А Наполеон тем временем ввязался у горы святого Жана в бой с английскими войсками Веллингтона и, сломив сопротивление, готовился разбить их наголову. Но тут подоспели, уже однажды битые, Гнейзенау с Блюхером и помогли богине Победы перейти от Наполеона на противную сторону. А Ватерлоо – это просто деревня, где стоял штаб армии Веллингтона восемнадцатого июня в тысяча восемьсот пятнадцатом году.
В штабе наступила пауза, во время которой слышалась далекая канонада, ржание лошадей и завывание ветра.
– Боевая операция, приводящая к уничтожению неприятеля, – это Канны, – продолжал старый генерал, – вам не приходилось этого изучать, ваше превосходительство?
Залихватский рябой есаул в генеральских погонах покраснел от злости. Он взглянул на старого генерала и подумал, что ничего не стоит перерубить его, как лозу.
