Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Шевердин Михаил Иванович (версия книг txt) 📗
Чувство отчуждения холодком разлилось где-то под сердцем. Его, Иргаша, не хочет признать Асад тупица и трус. Что же тогда скажут старейшины, те самые старейшины, которые одержали в бою верх над Энвербеем, главнокомандующим, те самые старейшины, по приказу которых курусайцы перерезали ночью джигитов шайки Батыра Болуша, те самые старейшины, которые сумели «мужеством своим, храбростью и умением охранить очаги курусайцев от басмаческого разорения в течение трёх долгих лет смятения и войны. Что скажут они, когда увидят его, Иргаша?
Он остановился и облизал пересохшие губы. Мимо него шли стайкой женщины и девушки с глиняными кувшинами, с медными кумганами и старенькими жестяными вёдрами. Тяжёлые мониста из серебряных висюлек и монет позвякивали у них на груди, чёрные косы ниспадали по малиновым рубахам ниже колен. Шагнув в их сторону, Иргаш пробормотал: — Пить!
Но тут же отшатнулся, и что-то заклокотало у него в горле.
Ни одна из женщин и девушек не остановилась, не налила в чашку ему воды. Так они шли, гордые и странно молчаливые, только каждая, проходя мимо Иргаша, вскидывала ресницы и взглядывала на него с явным недоброжелательством.
Даже мальчишки, любопытный и смелый народец, не побежали за ним. Они медленно шли на приличном расстоянии и молчали. «Пусть кричат! — свирепствовал в душе Иргаш. — Пусть кричат! Всё равно, пусть бранят, пусть говорят чёрные слова, но только не молчат!»
Но они шли молча, и в их молчании чувствовалась угроза.
Он вдруг встал, наклонился и, схватив камень, швырнул в ребят. Иргаш так ослаб, что камень не долетел до ребятишек, и они, ничуть не испугавшись, продолжали идти за ним...
Красный диск солнца, похожий на круглый медный поднос, коснулся нижним краем синих холмов, когда Иргаш добрался, наконец, до ворот Шакира Сами. Иргаш стоял перед знакомыми до боли, серыми досками, щелястыми, растрескавшимися, но всё ещё крепкими, и тяжело с присвистом дышал. Сердце его колотилось в груди, но не столько от усталости и слабости, сколько от волнения. Он стоял и слушал, стараясь угадать, что творится во дворе и в доме.
Донесся резкий старушечий голос: «Принесите чумич. Сало перегорит!» Что-то зашипело и заскворчало. Застучали кауши по твёрдой глине. Совсем близко голос Шакира Сами сказал:
— Наточите серпы... Завтра в поле...
И перед глазами Иргаша встал большой тяжелый серп, с полированной ручкой, принадлежавший, по семейным преданиям, ещё деду Шими и служивший уже много поколений семейству. Ужасно захотелось Иргашу ощутить в своей руке холодноватое ласково-гладкое дерево рукоятки.
— Пойдем завтра к старой мельнице. Зерно уже там затвердело!
— Хорошо, исполню, дедушка, — сказал молодой голос.
«Дильаром! Она!» — подумал со смертной тоской Иргаш. Так близко и так далеко почувствовал он себя от семьи.
Он поднял руку и злобно кулаком постучал в сухие шершавые доски ворот.
Шум во дворе словно бы стих. Но никто не подошел, не окликнул.
Тоскливая мысль мелькнула в голове Иргаша: «Не ждут».
Он снова постучал. И снова никто не открыл ему. Он так и стоял у ворот, а мальчишки за его спиной безмолвно смотрели на него.
Стыд пронизал Иргаша, и он постучал в третий раз. Удивительно, но он не догадался, а быть может, не решился толкнуть калитку.
— Кто там? Входи! — прозвучал стариковский голос. Скрипнули петли. Иргаш поднял глаза. В открытой калитке стоял дед его Шакир Сами.
Он взглянул на Иргаша прямо и просто, без малейшего удивления, точно знал, что Иргаш придёт. Старик молчал и ждал.
— Здоровья вам! — пробормотал Иргаш. Он опустил голову и смотрел на босые ноги старика, черные, загрубевшие ноги дехканина, ноги, твёрдо стоявшие на земле.
На приветствие старик не ответил. Он смотрел с окаменевшим лицом через плечо Иргаша куда-то вдаль и молчал. Проследя его взгляд, Иргаш увидел, что Шакир Сами смотрит на приближающегося всадника. Что-то знакомое было в его облике.
— Здесь моя жена Дильаром? — закричал Иргаш и ринулся вперед.
Он увидел Дильаром, стоявшую в глубине двора, но только на какое-то мгновение. Дико вскрикнув, молодая женщина метнулась и исчезла в тёмном провале двери михманханы.
Старик молча преградил Иргашу дорогу.
— Я пришел за ней. Она пойдет за мной!
Почти не шевеля губами, Шакир Сами сказал глухо и тихо:
— Уйди!
Тут безумная догадка мелькнула в голове Иргаша: а вдруг он так изменился, что Шакир Сами не узнал его.
— Дедушка, это я, Иргаш.
Всё так же глухо, но ещё тише, чеканя слова, Шакир Сами заговорил:
— Был когда-то такой Иргаш. Отцеубийца. Он погубил моего сына и своего отца. И я сказал: «Братья, сыновья, внуки! Кто брат мне, кто сын, кто внук, — тот пойдёт, найдет человека по имени Иргаш-отцеубийца, тот убьёт его... и пусть нацедит его крови в чашку и принесёт мне, чтобы я смог выпить её».
Он смолк. И вдруг воскликнул громко, чтоб слышала вся улица:
— И тогда замкнется круг крови. Я дал свою кровь, чтобы породить сына своего Файзи, а Файзи дал кровь и породил тебя, Иргаш-отцеубийца. Да вернется кровь его ко мне!
Калитка захлопнулась, и засов загремел.
Пошатываясь, Иргаш все еще смотрел на трепещущие и дребезжавшие доски ворот. Обрывки мыслей кру-ились в его мозгу. Он безмолвно открывал и закрывал от, но ничего не мог произнести, кроме сдавленных всхлипов.
За спиной он услышал шум, похожий на ропот. Иргаш стремительно обернулся.
На него смотрело много пар глаз, мрачно, презрительно. Курусайцы толпились на краю улицы. С коня слезал Юнус.
— Откуда он взялся? — пробормотал Иргаш. Вытащив дрожащей рукой из-за пазухи маузер, он стоял, покачиваясь на обмякших ногах, и угрожающе скалил зубы.
— Подойдите... кто... хочет...
Шагнул вперед и подошел Юнус. Глядя прямо в глаза Иргашу, он всё так же неторопливо взял у него из руки оружие.
— Так вот где я тебя нашёл.
Иргаш с рычанием опустился на землю и, упершись головой в доски ворот, остался так лежать...
Глава тридцать девятая. ВОДНЫЙ СПОРТ
Любви не было бы в мире, если бы не было красивого лица.
И если бы не цвела роза, не пел бы соловей в ветвях.
Саади
— Вперёд!
В сияющем воздухе мелькнула чёрная фигура, метеором промчалась в небе так быстро, что за ней не удалось проследить глазами.
— Что это? — Гриневич соскочил с коня и, прыгая по камням, подбежал к краю скалы и заглянул вниз.
В то же мгновение над голевой прозвучал крик, сквозь цветную радугу, перекинувшуюся над щелью, мелькнуло что-то тёмное, и Гриневич успел только заметить обнажённую фигуру, скользнувшую в бешено мечущуюся пучину. В мозгу запечатлелся человек, точно вылепленный из красноватого камня на ослепляющем фоне сверкающей пены. Река ревела, сжатая утёсами-гигантами, мокрыми от брызг, взметнувшихся резко вверх.
— Вниз скорее, — подбежал к конникам Гриневич, — там человек упал.
Он одним прыжком оказался в седле и, невзирая на опасность, помчался по головоломной тропинке, полагаясь на стальные мускулы коня и ловкость его стройных ног. Через минуту всадник с конем уже съехали, вернее скатились, в лавине песка и щебенки на зелёную луговину. Понадобилось несколь-ко мгновений, чтобы подскакать к берегу широко раскинувшегося плёса реки.
Только здесь осадив коня, Гриневич начал всматриваться. Налево поднимались к небу исполинские красного гранита скалы, с которых только что он спустился столь стремительно, рискуя сломать шею себе и своему коню. Ска-лы перегораживали гигантской природной плотиной долину. Сквозь неё, через узкое ущелье, шириной не более двадцати-двадцати пяти саженей, вырывалась, словно из жёрла туннеля, блистающей могучей струей вся огромная река в золотом ореоле мельчайших брызг, в которых дрожала, переливаясь, радуга. С неслыханной силой мчался освобождённый из теснины поток и, оказавшись на просторе, вдруг смирялся; вспрыгнув затем несколькими крутыми, всё сокращающимися волнами, он разливался на две-три версты в тихое прозрачное озеро, в котором отражались фиолетовые с белыми маковками вершины горного хребта...
