Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
— Говорите, сударь!
— Ваше высочество, — звучным ровным голосом начал тот, — мой приговор обжалованию не подлежит. Даже у вас нет права помиловать меня, мне этого и не нужно. Но ваш долг — добиваться справедливости, и я требую справедливости!
На лицах почтенных старцев каким-то чудесным образом мгновенно изобразилось жадное внимание, их напудренные парики задрожали. Президент де Ламуаньон невольно пришел в волнение, видя перед собою два столь непохожих лица, Лагардера и Гонзаго, и по какому-то удивительному наитию, сам того не желая, произнес:
— Чтобы отменить приговор Огненной палаты, требуется признание виновного.
— У нас будет признание виновного, — ответил Лагардер.
— Тогда поспеши, друг мой, — проговорил регент, — я тороплюсь.
Лагардер отозвался:
— Я тоже, ваше высочество. Позвольте, однако, сказать вам следующее: я всегда выполняю данные мною обещания. Я поклялся своим честным именем, что верну принцессе Гонзаго ее дитя, которое она доверила мне, поставив тем самым под угрозу мою жизнь, и я сделал это.
— И будь тысячу раз благословен за это! — тихо сказала Аврора де Келюс.
— Я поклялся, — продолжал Лагардер, — предстать перед вашим правосудием через сутки, в назначенный час, и я отдал свою шпагу.
— Это верно, — заметил регент, — и с тех пор я приглядывал за вами — и за другими тоже.
Гонзаго заскрипел зубами и подумал: «В заговоре участвует сам регент!»
— И в-третьих, — снова заговорил Лагардер, — я обещал публично доказать свою невиновность и разоблачить истинного преступника. И вот я здесь — свое последнее слово я тоже сдержал.
Гонзаго не выпускал из рук документ с тремя печатями из красного воска, похищенный им из комнаты на Певческой улице. Сейчас этот лист бумаги был его щитом и шпагой.
— Ваше высочество, — резко заметил он, — по-моему, комедия затянулась.
— А по-моему, — возразил регент, — вас еще никто ни в чем не обвинил.
— Вы говорите об обвинении из уст этого безумца? — с деланным презрением воскликнул Гонзаго.
— Этот безумец скоро умрет, — ответил регент, — а слова умирающего священны.
— Если вы до сих пор не поняли, чего стоят его слова, ваше высочество, — вскричал итальянец, — тогда я умолкаю. Но поверьте, что все мы — знатные, благородные вельможи, принцы, короли можем ступить на весьма зыбкую почву. Сегодня ваше королевское высочество показывает прискорбный пример очень опасного времяпрепровождения. Сносить, чтобы какой— то несчастный…
Лагардер медленно повернулся к принцу.
— Сносить, чтобы какой-то несчастный, — продолжал Гонзаго, — выступал против меня, владетельного принца, без свидетелей и доказательств…
Лагардер сделал шаг в его сторону и проговорил:
— У меня есть и свидетели, и доказательства.
— Где же они, ваши свидетели? — вскричал Гонзаго, обводя взглядом залу.
— Не ищите, — ответил приговоренный, — их двое. И первый из них — это вы!
Гонзаго попытался снисходительно улыбнуться, но лицо его исказилось страшной гримасой.
— Второй свидетель, — продолжал Лагардер, чей пристальный ледяной взгляд опутывал принца, словно сеть, — второй свидетель лежит в могиле.
— Те, кто лежит в могиле, не говорят, — возразил Гонзаго.
— Говорят, если угодно Господу! — ответил Лагардер. От наступившей в зале мертвой тишины сжимались сердца и кровь стыла в жилах. Заставить замолчать всех этих скептических и насмешливых людей было не так-то просто. В любом другом случае девять из десяти присутствующих встретили бы презрительным смехом подобную защиту, до такой степени выходящую за рамки общепринятого. Эпоха пребывала в неверии: оно царило везде, то приобретало фривольные манеры, задавая тон в салонных беседах, то облекалось в мантию ученого, добираясь до высот философского мировоззрения. Мстительные призраки, открывшиеся могилы, окровавленные саваны, заставлявшие прошлый век трепетать, теперь возбуждали лишь дикий хохот. Но на сей раз говорил Лагардер. Ведь драму делает актер. И внушительный тон шевалье доходил до самой глубины мертвых или просто оцепеневших сердец. Строгая, благородная красота его бледного лица леденила любую готовую сорваться с губ насмешку. Его глубокий взгляд, под действием которого зачарованный Гонзаго крутился, как уж, вселял страх.
Он мог позволить себе бросить с высоты своей страсти вызов миру язвительности, он мог в восемнадцатом веке, веке неверия, поднимать призраков из могил перед лицом самого регента. В зале не было ни единого человека, кто не поддался бы ужасу этой грозной борьбы. Все сидели, разинув рты и напряженно внимая; когда Лагардер умолкал, в наступившей тишине слышно было, как люди переводят дух.
— Вот мои свидетели, — снова начал Лагардер, — и мертвый заговорит, клянусь; порукой в том — моя голова. Что же касается доказательств, то они здесь, у вас в руках, господин Гонзаго. Моя невиновность покоится в этом конверте с тремя печатями. Вы сами извлекли на свет Божий этот документ, и он вас погубит. Теперь уже вы не можете его спрятать, он принадлежит правосудию, которое наступает на вас со всех сторон. Чтобы достать это оружие, которое вас же и сразит, вы проникли ко мне в дом, словно ночной воришка, сломали замок моей двери и разбили мою шкатулку — вы, принц Гонзаго!
— Ваше высочество, — взмолился принц, глаза которого налились кровью, — велите этому несчастному замолчать!
— Защищайтесь, принц, — во весь голос вскричал Лагардер, — и не просите, чтобы мне заткнули рот! Нам обоим — и вам и мне — будет разрешено говорить, потому что между нами стоит смерть, а его королевское высочество сам изволил сказать, что слова умирающего священны!
Лагардер стоял, высоко подняв голову. Гонзаго машинально взял в руки конверт, который положил было на стол.
— Вот доказательство! — воскликнул Лагардер. — Время настало — сломайте печати. Ломайте, говорю вам! Чего вы боитесь? В конверте лежит всего один лист — свидетельство о рождении мадемуазель де Невер.
Скрюченные руки Гонзаго дрожали. То ли намеренно, то ли случайно Бонниве с двумя гвардейцами подошел к принцу. Они встали между столом и судьями, лицом к регенту, словно ожидая его распоряжений. Гонзаго медлил: печати оставались пока нетронутыми. Лагардер сделал еще один шаг в сторону стола. В глазах его блестела сталь.
— Принц, вы наверное догадываетесь, что там есть что-то еще? — тихо проговорил он, и собравшиеся вытянули шеи, чтобы лучше слышать. — Я скажу вам — что. На обороте свидетельства есть три строчки — три строчки, написанные кровью. Так говорят те, кто лежит в могиле!
Гонзаго уже дрожал с головы до ног. В уголках его рта выступила пена. Регент наклонился над головой де Виллеруа, упираясь рукой в стол, за которым сидел президент. В напряженной тишине вновь зазвенел голос Лагардера:
— Господу было угодно, чтобы эта тайна была покрыта мраком в течение двадцати лет. Господь не хотел, чтобы голос мстителя раздался в пустоте. Теперь Господь собрал здесь первых вельмож королевства под началом главы государства — теперь пора. В ночь своей гибели Невер был рядом со мной. Это случилось за несколько минут до схватки. Он уже видел, как блестят в ночи шпаги убийц, сгрудившихся на дальнем конце моста. Он помолился, а затем пальцем, смоченным в собственной крови, написал на обороте этого листка три строчки, в которых сообщил о готовящемся преступлении и назвал имя убийцы.
Гонзаго застучал зубами. Он попятился к столу; казалось, его скрюченные пальцы вот-вот сотрут в порошок ненавистный конверт. Оказавшись рядом с одним из канделябров, он, не ог^ лядываясь, трижды поднял и опустил его. Это был условный сигнал для его клевретов.
— Смотрите! — шепнул кардинал де Бисси на ухо господину Мортемару. — Он совсем обезумел!
Остальные молчали, затаив дыхание.
— Имя здесь! — продолжал Лагардер, указывая связанными руками на конверт. — Подлинное^ имя убийцы, красным по белому. Вскройте конверт, и мертвый заговорит!
Гонзаго, потеряв голову от ужаса и обливаясь потом, бросил затравленный взгляд в сторону судей. Их отгораживали от него Бонниве и гвардейцы. Тогда он повернулся спиною к подсвечнику и дрожащей рукой, в которой был зажат конверт, поднес его к пламени. Конверт занялся. Лагардер видел все это, но вместо того, чтобы тут же уличить врага, воскликнул:
