Кругосветное путешествие юного парижанина - Буссенар Луи Анри (читать книги полные .txt) 📗

— От судьбы не уйдешь, — философски заметил Ибрагим.

Караван на следующее утро отправился в путь, оставив за собой непогребенные изуродованные останки человека, деспотически правившего более чем десятью тысячами обитателей речных берегов в Верхнем Огове!

Кстати, неподалеку сновали красные муравьи невероятных размеров и неслыханной прожорливости, способные за одну ночь оставить от крупного животного одни лишь кости.

— Безумный Бикондо, — ни к кому не обращаясь, произнес Фрике, — голова у него годилась лишь для того, чтобы носить шляпу, и пил он не в меру.

Это была единственная похоронная речь.

Страшная смерть огорчила наших друзей; вид человеческой крови сам по себе пугает, а любое насилие противоречит природе.

Невольники сушили обагренные кровью руки. Фрике с отвращением наблюдал за тем, как кое-кто обсасывал собственные пальцы, испытывая при этом наслаждение. Европейцы не сомневались, что дикари съели бы труп, если бы им это позволили.

Великодушный Андре с плохо скрываемым раздражением осудил каннибализм и, как обычно, отстаивал принципы цивилизации.

Доктор, полный скепсиса [106], как и все, кто долгое время жил в колониях, пропагандировал с завидным усердием тезис знаменитого антрополога [107] Жоржа Поше, гласивший: негры принадлежат к отдельной от белых расе [108], может, менее развитой, но совершенно иной!

Фрике, чувствительный, как все парижане, обрадовался свободе, позволявшей посмотреть мир, о чем страстно мечтал, но он все время жалел стонущих в тяжких колодках рабов, многие из которых не прочь были бы отобедать и юным французом, и его друзьями.

Ибрагим же искренне полагал, что негры существуют лишь для работы на плантациях другого континента, чернокожие — всего лишь вьючные животные о двух ногах. Он безоговорочно верил: никому на свете за редким исключением не придет в голову называть эти существа людьми.

Кто становился рабом, был для торговца хуже слона. Эту теорию он высказывал, время от времени умолкая, чтобы затянуться пахучей смесью, набитой в длинную трубку из жасминовой ветки.

Хотя беседа и прерывалась для перевода на французский, от этого не становилась менее оживленной.

— Ты сердишься на меня за торговлю неграми, — обратился абиссинец к Андре. — Но ведь это разрешено Пророком. Я не требую от них многого, — добавил он. — Да и где они найдут более великодушного хозяина… Я их кормлю и никогда не бью. Женщины свободны, дети тоже. Ибрагим — хозяин добрый.

— Черт побери, — заметил доктор, — у меня нет в этом сомнений! Есть места, где с неграми обращаются хорошо — Бразилия, Египет, Гавана, — но когда ты говоришь, что не требуешь от них многого, то позволь усомниться в твоих словах. «Я не требую многого». Послушай-ка, Андре, забавно, но наш друг ни секунды не сомневается в праведности содеянного.

— Действительно забавно. И, между прочим, прав, когда утверждает, что закон Магомета разрешает торговлю рабами.

— Ну, тут он стоит на твердой почве, поскольку здесь полное совпадение с нормой христианской морали.

— Вы полагаете, я мало искушен в текстах отцов церкви? — спросил Андре.

— Милый мой, да разве апостол Павел не говорил: «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу…»

Ибрагим обрадовался, когда узнал, что христианские тексты находятся в согласии с Кораном. Уважение его к доктору выросло до невозможного.

— Я вам докажу: рабы не желают свободы, а, напротив, жаждут находиться в чьем-либо владении, — вновь заговорил торговец.

Андре и Фрике были искренне обескуражены цинизмом этого утверждения, зато доктор с любопытством принял участие в психологическом эксперименте.

Ибрагим приказал остановиться, подозвал помощника, распорядился отобрать пять рабов — мужчин и освободить, снабдив каждого съестными припасами, топором, ножом и связкой дротиков [109].

Привыкший к беспрекословному повиновению, помощник быстро снял колодки у двух юных братьев, одному из которых было примерно восемнадцать лет, а другому шестнадцать. У троих спросил, есть ли у них в караване жены и дети. Получив отрицательный ответ, помощник тотчас же освободил их от колодок.

— Вы свободны! — крикнул Ибрагим, восседая на слоне.

Четверо из отпущенных на волю, казалось, вовсе не удивились доброму известию, только замерли на мгновение и тотчас же дали стрекача, не сказав ни слова.

И лишь юноша негр шестнадцати лет улыбнулся, открыв сверкающие белые зубы, затем, громко смеясь, пробормотал длинную благодарственную фразу, подпрыгнул, точно молодой бабуин [110], отвесил два глубоких поклона и присоединился к группе свободных.

Ибрагим до предела изумился. Фрике откровенно радовался.

— Какой этот юноша воспитанный, безусловно, благородного происхождения. Поглядите, как держится! Превосходно! Прекрасно, что его освободили.

После двухчасового привала на берегу ручья отряд вновь отправился в путь. Не прошло и часа, как вошли в деревню с просторными хижинами, где работорговец знал многих из местной знати.

И когда слон очутился всего лишь в двадцати метрах от ближайшего жилища, у Андре и Фрике вырвался крик ужаса, доктор напустил на себя иронический вид, а Ибрагим дьявольски улыбнулся.

Двое братьев, три часа назад получивших свободу, шли по дороге. Младший едва волочил ноги; он то и дело падал под градом ударов, безжалостно наносимых старшим братом, который, получив свободу, не терял времени даром. Он отнял у младшего брата топор и нож, надел ему рогатку на шею, а колодку — на ногу и собирался теперь как можно выгоднее продать своего родственника [111].

Фрике тотчас же съехал со слона и кинулся молотить кулаками и ногами этого выродка, оказавшегося живым, жестоким подтверждением правдивости слов Ибрагима.

Мерзавец опомнился и рванул во весь опор, издавая нечто нечленораздельное. Об остальных троих не было ни слуху ни духу.

— Бедный! — сказал гамен, обращаясь к младшему брату дикаря. — У тебя действительно нет шансов. Пошли к нам, не надо больше бояться… Я не сделаю тебе ничего плохого, напротив… Вот если бы у меня был брат, пусть даже кожей чернее твоей, пошел бы за него в огонь и воду, и не один раз, а все десять!

— Молодец, Фрике! — сказал Андре.

— Браво, матрос! — добавил доктор.

— Он теперь со мной, — ответил гамен, — слышите, он свободен, и я буду его опекуном… правильно, патрон?

Ибрагим согласился.

— Кстати, а где остальные? — сказал он. — За глоток «алугу» они продадут и топоры и ножи. Сегодня вечером напьются допьяна, а что будет завтра, посмотрим.

Не прошло и суток, как предсказание работорговца исполнилось.

Когда после следующего отрезка пути разбили лагерь на поляне и убедились в безопасности избранного места, все расположились отдохнуть, появилась группа из трех человек. Это были получившие свободу негры. Каждый нес сработанные собственными руками колодки, и они смиренно положили их у ног Ибрагима, то есть добровольно становились рабами [112].

Не прошло и часа, как, еще более униженно, брат-выродок совершил подобную же церемонию.

И лишь негритенок, подопечный Фрике, остался свободным.

ГЛАВА 5

Школа стрельбы. — Двое соперников. — Гамен парижский и гамен экваториальный. — Черный брат, белый брат. — Большая охота и дрянная дичь. — Теплица площадью в семь квадратных лье. — Внимание!.. Обезьяна!.. — Нахальство, катастрофа, отчаяние. — Фрике пропал. — Тщетные поиски. — А вдруг он мертв? — Безумные скачки на высоте ста пятидесяти футов над уровнем моря. — Ужасное падение. — Идея «его величества». — Слон, распознавший охотничью собаку. — Новая опасность. — Две гориллы. — «Хочу есть».