Власть меча - Смит Уилбур (книги полностью бесплатно txt) 📗

Сантэн сидела у огромного каменного камина в высоком кресле с подлокотниками. В белом летнем платье с широкой желтой лентой на поясе она выглядела совсем девочкой. Ей уже исполнилось тридцать девять, но в густых темных волосах не было ни одного седого, а кожа была чистая, тонкие морщинки в углах глаз сглажены постоянным использованием дорогих кремов и мазей. Она локтем опиралась на ручку кресла и, касаясь щеки пальцами другой руки, не отрывала взгляда от сына.

По длинной комнате, по натертому паркету с разбросанными на нем восточными коврами Шаса прошел к большому концертному роялю, стоявшему у стены из книжных полок в дальнем углу, потом повернулся и быстрыми тревожными шагами пошел обратно, держа руки за спиной и сосредоточенно наклонив голову.

Сантэн думала: как он похож на отца. Хотя Майкл был старше и не так красив, но в Шасе то же изящество. Она вспомнила, что считала Майкла бессмертным, молодым богом, и почувствовала, как ужас, все тот же беспомощный калечащий ужас снова проникает в ее душу, когда в своем прекрасном доме, который она построила как крепость против всего мира, звучат страшные слова войны.

«Безопасности не существует, – думала она, – убежища нет. Вот оно, опять, и я не могу спасти тех, кого люблю. Шаса и Блэйн – они оба уйдут, и я их не удержу. В прошлый раз это были Майкл и папа, теперь – Шаса и Блэйн. Боже, как я это ненавижу. Ненавижу войны и тех злых людей, которые затевают их. Боже, пощади нас на этот раз! Ты забрал Майкла и папу, пожалуйста, пощади Шасу и Блэйна. Они все, что у меня есть. Не отнимай их у меня».

В комнате звучал низкий глубокий голос. Шаса застыл посреди комнаты, повернув голову и глядя на приемник, из которого неслось:

– И поэтому я с глубочайшим сожалением сообщаю вам, что отныне между Великобританией и Германией война.

Передача закончилась. Зазвучала медленная, печальная камерная музыка.

– Выключи, chеri, – негромко сказала Сантэн, и в комнате наступила полная тишина.

Много секунд никто не шевелился. Неожиданно Сантэн вскочила. Весело улыбаясь, она взяла Шасу под руку.

– Всех ждет ланч! – жизнерадостно воскликнула она. – В такую прекрасную погоду мы будем есть на террасе. Шаса откроет бутылку шампанского, а я сумела раздобыть первые в сезоне устрицы.

Она продолжала веселый безмятежный монолог, пока все не уселись за стол и не наполнили бокалы вином. Тут Сантэн не смогла продолжать игру и с мучительным выражением повернулась к сэру Гарри.

– Мы ведь не ввяжемся в это, папа? Генерал Герцог пообещал не втягивать нас в войну. Он говорит, это английская война. На этот раз нам не понадобится посылать наших людей на фронт, правда, папа?

Сэр Гарри взял ее за руку.

– Мы оба знаем, чего нам это стоило в прошлый раз… – его голос пресекся, он не мог заставить себя выговорить имя Майкла. Немного погодя он взял себя в руки. – Я хотел бы успокоить тебя, моя дорогая. Хотел бы сказать то, что ты хочешь услышать.

– Это несправедливо, – жалобно сказала Сантэн. – Нечестно.

– Да, согласен, несправедливо. Однако в мире возникла чудовищная тирания, страшное зло, которое проглотит нас и наш мир, если мы не будем ему сопротивляться.

Сантэн вскочила и убежала в дом. Шаса быстро встал, чтобы пойти за ней, но сэр Гарри остановил его, взяв за руку, и десять минут спустя Сантэн вернулась. Она умылась, подкрасилась и улыбалась, но когда заняла свое место во главе стола, ее глаза лихорадочно блестели.

– Будем веселиться, – рассмеялась она. – Это приказ. Никакой печали, никаких тоскливых мыслей или слов – будем радоваться… – она замолчала и перестала смеяться. Она собиралась сказать: «потому что это, возможно, последний раз, когда мы можем радоваться».

4 сентября 1939 года, через день после объявления Великобританией и Францией войны нацистской Германии, генерал Барри Герцог обратился к парламенту Южно-Африканского Союза.

– Моя печальная и тяжелая обязанность – сообщить парламенту, что правительство разделилось в вопросе о политике нашей страны в войне, которая в данный момент идет между Великобританией и Францией с одной стороны и Германией – с другой.

Он помолчал, вернул на нос очки, осмотрел лица людей, сидевших перед ним в первом ряду, а потом с серьезным видом продолжил:

– Я твердо убежден, что ультиматум, предъявленный Германии британским правительством в связи с оккупацией Польши вермахтом, ни к чему не обязывает нашу страну и что немецкая оккупация Польши не представляет угрозы безопасности Южно-Африканского Союза…

Со скамей оппозиции донесся одобрительный гул, и доктор Дэниэл Малан, похожий в очках на лягушку, благосклонно улыбнулся; в то же время Сматс и его сторонники на правительственных скамьях столь же громко выразили протест.

– Это локальный спор между Германией и Польшей, и он не дает нашей стране повода к объявлению войны, – продолжал Герцог. – Соответственно, я предложил Южно-Африканскому Союзу сохранять нейтралитет; мы уступим военно-морскую базу в Саймонстауне [81] Великобритании, но во всем прочим продолжим существующие отношения со всеми воюющими державами, как будто никакой войны нет.

Стареющий премьер-министр был красноречив и убедителен, и Блэйн Малкомс во время его речи украдкой наблюдал за реакцией сторонников Сматса.

Он знал, кто из них твердо, как он сам и оу баас, намерен поддержать Британию, а кто не уверен и может дрогнуть. Герцог продолжал говорить, и Блэйн отмечал реакцию слушателей; с недоверием и растущим стыдом он предчувствовал позорное решение, которое готов был принять парламент. Вместе со стыдом рос и его гнев.

Генерал Герцог продолжал говорить. Блэйн слушал его только краем уха, потому что одновременно писал записку, собираясь передать ее оу баасу, но вдруг с новым вниманием прислушался к словам премьер-министра.

– Наконец, говоря об этической стороне вторжения Германии в Польшу, я склонен оправдать это действие, учитывая соображения безопасности германского государства…

Блэйн воспрянул; он скорее почувствовал, чем увидел неожиданный шок и отвращение, охватившее тех, кто начал склоняться к нейтралитету.

«Он зашел слишком далеко, – написал Блэйн на чистом листке. – Он защищает агрессию Гитлера. Мы победили».

Он вырвал листок из блокнота и протянул генералу Сматсу. Тот прочел записку и молча кивнул. Потом встал, чтобы представить свои доводы.

– Британия – наш друг, наш старейший и лучший друг. Мы должны быть с нею до конца, – сказал он высоким голосом с отчетливым малмсберийским [82] акцентом.

– Вторжение Германии в Польшу – вовсе не локальный спор, его последствия выходят далеко за рамки спора о Данцигском коридоре, они затрагивают сердца и души всех свободных людей в каждом уголке земного шара.

Когда наконец вопрос об участии в войне или сохранении нейтралитета был поставлен на голосование, националистическая партия доктора Малана единодушно проголосовала за нейтралитет, как и треть партии самого Герцога и три его министра.

Однако в тот день победили генерал Сматс и его сторонники: Рейтц, Малкомс, Статтафорд, и другие, – и большинством в восемьдесят голосов против шестидесяти семи Южная Африка объявила войну нацистской Германии.

В последнем отчаянном усилии генерал Герцог призвал к роспуску парламента и общим выборам, но генерал-губернатор [83] сэр Патрик Дункан отказал в этой просьбе, принял отставку старого генерала и предложил генералу Яну Кристиану Сматсу сформировать новое правительство и вести страну к войне.

– Оу баас не отпускает меня, – с горечью сказал Блэйн. Сантэн побежала к нему через спальню коттеджа, встала на цыпочки и обняла.

– Слава Богу, Блэйн, дорогой. Я молилась и молилась, и Он ответил на мои молитвы. Я не могу потерять вас. Ни тебя, ни Шасу – я этого просто не переживу.