Короли Вероны - Бликст Дэвид (полные книги txt) 📗
Пьетро уставился на мальчика.
– Что?
– Ты любишь смешные шляпы.
– Как ты только это запомнил? – Пьетро не смог сдержать улыбку.
– Заткнись, – рявкнул Патино и вгрызся в кусок грудинки.
Пьетро вздрогнул.
– Ничего, если я немного пошевелю поленья? – спросил он.
Патино поразмыслил и снова прижал нож к щеке Ческо.
– Шевели, только без фокусов.
Пьетро взял наполовину обуглившуюся ветку и стал разгребать пепел. Над костром взвилась стая искр, и скрылась под земляным потолком. Пьетро как бы невзначай обратился к Ческо:
– Как ты себя чувствуешь?
– Устал как собака, – ответил мальчик.
«Устал как собака?»
Что бы это значило? Откуда вообще Ческо знает это выражение? Вдобавок мальчик вовсе не выглядел усталым. Глаза его сверкали, как угли. Что он пытался сказать?
Замешательство Пьетро не укрылось от Патино. Кинжал плотнее прижался к щеке ребенка.
– А ну-ка сядь. Сядь, говорю.
Пьетро медленно шагнул назад, опустил ветку, которую использовал в качестве кочерги, так, чтобы в ее положении нельзя было заподозрить угрозу. Он оставил ветку наполовину в огне, наполовину на земле, поближе к себе. Щеку Ческо холодила сталь, однако его взгляд выражал то же презрение, что и накануне, когда Пьетро не смог разгадать головоломку. Медленно мальчик опустил глаза – теперь он смотрел на тело собаки. Кровь все еще сочилась из головы Меркурио…
Пьетро увидел, что грудная клетка пса тихонько вздымается. Удары Патино оказались не смертельными.
Наконец до Пьетро дошло. Он взглянул на Ческо, тот улыбнулся.
Теперь весь вопрос был: когда?
Джаноцца свернулась калачиком, дождь барабанил по ее голове и спине. Она промокла до нитки, несмотря на плащ с капюшоном, и озябла. Разбитая лодыжка не позволяла ей согреться ходьбой; все, что Джаноцца могла делать, – это раскачиваться, словно маятник.
Она начинала понимать, где находится. Неподалеку должна быть пещера, которую она показывала Антонии, пещера, возле которой они с Марьотто стали супругами по-настоящему.
Джаноцца решила допрыгать до пещеры. Там, по крайней мере, сухо. Может, ей удастся разжечь костер. Но потом девушка вспомнила о неведомом звере, который так напугал их с Антонией. Пожалуй, зверь и сейчас в своем логове. Кроме того, если Джаноцца спрячется, Антония, вернувшись, не найдет ее. Да и вряд ли она сможет добраться до пещеры с такой ногой.
В нехарактерном для нее приступе благоразумия Джаноцца решила ждать там, где ее оставила Антония. Девушка гладила верного Роландо, который свернулся вокруг нее, чтобы согреть. Дождь совсем не походил на теплый и быстрый летний ливень. Пожалуй, так же лило во время Потопа, когда Господь решил смыть с лица земли все зло. Джаноцца закрыла глаза.
«Может быть, дождь смоет и мои грехи».
Открыв же глаза, она увидела невдалеке, на опушке, мужчину. Верхом на коне. Мужчина был крупный, плотный, широкий в кости, с ручищами, как лопаты. На нем была соломенная шляпа, словно подтверждавшая его крестьянское происхождение. Шляпа промокла и сползла на лицо.
Спешившись, мужчина пошел прямо к Джаноцце. Девушка кое-как поднялась на ноги, проклиная лодыжку, и взяла нож.
– Назад! – крикнула она, размахивая своим жалким оружием. – У меня нож!
Роландо зарычал, обнажив клыки.
– Джулия, я никогда не причиню тебе зла, – произнес мужчина.
Джаноцца медленно опустила нож.
– Антонио, это ты?
– Что ты здесь делаешь, да еще в такую непогоду? – В голосе Капуллетто слышалось возмущение.
Джаноцца спрятала нож и прислонилась к дереву.
– Я… Антонио, я узнала, что ты вызвал Марьотто на дуэль. – Капуллетто весь сжался, однако утвердительно кивнул. – Я искала тебя, я хотела просить тебя отменить дуэль. Но моя лошадь попала ногой в кроличью нору. Антония поехала за подмогой.
Антонио снял плащ и закутал Джаноццу.
– Значит, ты пустилась в путь, чтобы найти меня? Она ощущала запах его пота – настоящий мужской запах.
Она сморщила нос и заглянула Антонио в глаза.
– Ты должен помириться с Марьотто. Я сделаю все, о чем ты попросишь, только отмени дуэль. Марьотто твой друг.
– Друзья так не поступают.
– О нет! Поступок Марьотто был продиктован его человеческой сущностью. Это так естественно! Если ты ему друг, ты простишь его.
– Ты не понимаешь.
Джаноцца погладила его по плечу.
– Понимаю. Правда-правда. Это я во всем виновата.
У Антонио перехватило дыхание.
– Я никогда ничего такого не испытывал. Никогда ни к одной женщине не чувствовал того, что чувствую к тебе. В тот вечер – в тот единственный счастливый вечер я был таким… таким хорошим. Никогда в жизни, ни до, ни после, я не был таким хорошим. Я был таким, каким всегда мечтал быть. – Антонио запрокинул голову, и дождь залил ему лицо.
– Разве ты будешь хорошим, если убьешь Марьотто? Марьотто, моего мужа? Разве человек, желающий мне счастья, повел бы себя подобным образом? – Антонио передернуло. Джаноцца погладила его по щеке. – Сир Капуллетто, я отвергла вас не из-за ваших недостатков, настоящих или мнимых. Я просто полюбила вашего друга.
– Еще бы тебе его не полюбить! – с горечью произнес Антонио. – Марьотто красавчик, у него имя, друзья, добряк-отец. Он – единственный сын; ему не придется довольствоваться объедками с братнина стола да обносками с братнина плеча. Вот ты и вышла за Марьотто! Потому что у него все. А теперь он еще и дружить хочет. Со мной! Нет уж, моей дружбы ему не видать как своих ушей! У него есть все, одного не будет – моей преданности!
Джаноцца отступила на шаг – лишь для того, чтобы вскрикнуть от боли.
– Ой! Моя нога!
Антонио тотчас размяк и бережно усадил девушку на землю. Когда он встал на колени рядом с ней, она спросила:
– Антонио, чего в твоем поведении больше – любви или уязвленной гордости?
Он дышал тяжело, с надрывом.
– Ты не понимаешь.
Дыхание Джаноццы, напротив, было легким, неслышным на фоне шумов, вырывающихся из груди Антонио. Молодые люди почти касались друг друга. Поцелуй оказался самым мягким и нежным из когда-либо полученных Джаноццей. То был почти благоговейный поцелуй, как будто Антонио боялся оскорбить девушку.
– Я хочу тебя, – прошептал он ей на ухо. – Я люблю тебя, Джулия.
Джаноцца отпрянула.
– Джулия? – Ее так никто не называл.
– Ты моя Джулия. Мой идеал. – Он снова потянулся к ее губам. Второй поцелуй был более страстным, и Джаноцца неожиданно для себя на него ответила. Ах, какое блаженство! Какое счастье! Она была…
Франческой. Да, они с Антонио – Франческа и Паоло, прелюбодеи. Любовники, обреченные на вечные муки. Она вырвалась и с ужасом воззрилась на Антонио.
– Нет! Это не… Нет, Антонио. Послушай меня. Мы… мы должны стать друзьями. Друзьями, и только.
– И только? Вот как ты заговорила! – Антонио нахмурился, в голосе послышался металл. – Значит, для тебя это игра! А я не шучу: кроме тебя, мне ничего в жизни не надо! Ты для меня все!
Джаноцца отодвинулась. Антонио целую секунду смотрел ей в глаза. Затем закричал:
– Проклятье! Почему все всегда только ему?.. Ладно, пусть и это забирает!
Выхватив серебряный кинжал, Антонио подался к Джаноцце. Слезы текли по его щекам.
Что он собирался сделать, Джаноцца так и не узнала, сколько ни думала об их встрече после. Она не сомневалась: Антонио никогда не причинит ей зла – или уверила себя в этом. Значит, он хотел отдать ей кинжал? Или убить себя у нее на глазах?
Что бы ни задумал Антонио, Джаноццу от его действий спас топот копыт. Антония наткнулась на разъезд во главе с Бенвенито.
Джаноцца воззрилась на Антонио, который не сводил с нее глаз. Затем он отвернулся.
– Джаноцца! – позвала Антония. – Ты цела?
Антонио не ушел, пока не убедился, что Джаноцца в безопасности; потом взгромоздился на коня и поскакал прочь. Джаноцца смотрела ему вслед. Незадолго до того, как Антонио скрылся из виду, пальцы его разжались, и из огромной пятерни, облаченной в перчатку, выпал серебряный кинжал и вонзился в размокшую землю.
