Тени пустыни - Шевердин Михаил Иванович (чтение книг .TXT) 📗
Старый Непес понимал, что его не очень слушают, что от него хотят избавиться. Но Настя–ханум заинтересовала его. И не потому, что была красива. Нет, капитан Непес вдруг решил, что туркменские женщины красивее. У этой русской совсем светлые брови, да и руки слишком нежные. Разве с такими белыми руками смогла бы она ткать шерстяные ковры или доить верблюдиц?.. Но подумал Непес одно, а сказал другое:
— Мутность не беда. Зато вода вкусная, полезная. Муть воды Аму не влияет на здоровье. Красавица, даже если у нее темная кожа, не перестает быть красавицей…
Настя–ханум с испугом посмотрела на капитана. Не хватает, чтобы он начал говорить любезности. И она почти простонала:
— Лодка! Где, наконец, лодка?
— Хорошо, что нет каимэ, — вдруг совершенно неожиданно резко, точно отрубил, проговорил капитан Непес.
Чуть не плача, Настя–ханум закричала:
— Не ваше дело! Вам приказано, и все… Не ваше дело!
— Ну вот, я же сказал — потемнела вода, забурлила кровь и… берегись, капитан Непес! Впереди мель, — с усмешкой проговорил капитан. Нет каимэ — хорошо. Течение быстрое, очень быстрое. Еще снесет. Аллах милостив: перевернет каимэ… утонешь… Хорошо разве? Хорошая русская женщина, красавица не убежит за границу, не поступит плохо…
— Плохо… Да вы думаете, что говорите, старый вы, бестолковый человек? Плохо? Плохо не хотеть увидеть мужа? Да вы понимаете… У меня там муж. У меня… Я не видела его вечность… А вы говорите, что я бегу за границу, что плохо делаю. Да вы знаете! Меня обманули. Гадина Хамбер меня обманул… О! Они играли мной как куклой…
Совершенно непонятно, почему Настя–ханум рассказала все капитану Непесу. Старый туркмен не располагал к откровенности. Он совсем не походил на человека, который годится для интимных излияний молодой женщины. Настя–ханум совершенно не знала капитана Непеса, видела его впервые. Настя–ханум забыла, начисто забыла строжайшее предупреждение Петра Кузьмича — не разговаривать. «За вами придет лодка. Вам помогут сойти в нее. Вас отвезут на берег. Притворитесь немой. Поймите, одно слово, и вы все испортите, бесповоротно испортите. Никто ничего не должен знать». А она поступила наоборот. Она все рассказала капитану Непесу, человеку, которого видела первый раз в жизни. Она вдруг поняла, что ему нужно все рассказать…
Солидное положение, уважение, известность, серьезность не исключают самого простодушного любопытства. Без любопытства в пустыне не узнаешь новостей, без новостей проживешь жизнь черепахой в норе. Новости в пустыне узнают от встречных караванщиков, а караванщики любят, чтобы им задавали вопросы. В пустыне любопытство — не порок.
Капитан Непес за десятки лет жизни на реке растерял многие привычки кочевника, но только не любопытство. Он был любопытен, как верблюжатник, и он с вниманием слушал рассказ незнакомки, уезжающей за границу. Капитан Непес сразу же поднялся в собственных глазах. Такая красавица избрала его своим наперсником. А рассказ ее походил на сказку. Много бы ночей капитан Непес ворочался на своей жесткой койке, в своей капитанской каюте, если бы Настя–ханум не рассказала ему своей истории. Впрочем, он и теперь все равно будет ворочаться и плохо спать. Бессонница будет мучить старого Непеса. Но так он и не узнает, что же случилось потом с золотоволосой красавицей.
Рассказывала Настя–ханум беспорядочно. Слова рвались из души. Давно они накопились, и ей некому было излить накопившуюся горечь. Старый туркмен смотрел так добродушно, так сочувственно! Старый туркмен так умел слушать! Настя–ханум рассказала все.
Ее обманули. Вежливые, вылощенные, такие благовоспитанные английские джентльмены с благообразными любезными физиономиями. Они говорили приятные слова, целовали ей руку, заверяли в глубочайшем уважении. И лгали. Еще в Мешхеде, в доме губернатора, Анко Хамбер всем своим видом, словами выпячивал свою англосакскую порядочность, благородство европейца. Он заставил поверить Настю–ханум, что сын ее болен, что ребенок при смерти. Она поверила и забыла обо всем, забыла, что муж ее, Гулям, в опасности. Будь она поспокойнее, одна мимолетная, но странная сцена приоткрыла бы ей обман еще в Мешхеде. Ей показалось, что господин генгуб подмигнул Анко Хамберу и в невыразительных рыбьих глазах англичанина запрыгали смешливые огоньки. Рука генгуба вдруг задергалась, словно у него внутри все сотрясалось от смеха. Но нет, генгуб не смеялся. Его лицо сохраняло невозмутимость, подкрашенную вежливой улыбочкой. Улыбался он ровно столько, сколько требуется персидскому вельможе в разговоре с молодой красивой женщиной. Настя–ханум поняла, что и генгуб и Анко Хамбер неискренни. На мгновение приподнялся полог и брызнул свет. Однако тут же полог опустился и свет погас. И Настя–ханум снова окунулась в свои истерические переживания… Она поняла все только в маленьком доме на тихой ашхабадской улице. Сын ее был здоров. С тех пор как привезли его к бабушке, он не болел. Радость встречи с Андрейкой вытеснила у Насти–ханум все неприятное. И только позже она подумала: Анко Хамбер — подлец. Анко Хамбер увез ее из Баге Багу, чтобы… Она даже мысленно не могла представить себе, зачем он это сделал… И, стуча в дверь и слушая спокойную песню, она поняла, что дело не в ней, Насте–ханум, не в ее сыне. Джентльмен и благородный рыцарь, генеральный консул его величества Анко Хамбер использовал любовь Гуляма к ней, чтобы заставить его совершить что–то чудовищное. «Рыцарь» шантажировал Гуляма. В орудие шантажа Анко Хамбер превратил любовь Гуляма и Насти–ханум.
Настя–ханум все рассказала капитану Непесу: и про улыбочку генгуба Хорасана, и про сына, и про подлость Анко Хамбера… Зачем она рассказала, она и сама не знала. Но у нее стало легче на душе. И хоть лодка все еще не показывалась, она вдруг поняла, что увидит Гуляма, и скоро… Она повернула разгоревшееся лицо к Непесу и воскликнула:
— Помните, у Хафиза: «Слабость пронизала меня от муки ожидания». Мне нельзя было полюбить его. Но поздно, уже поздно. Я его люблю, я его жена, и мой путь с ним…
Она смотрела на желтый чужой берег. В ее словах звучали отчаяние и надежда. Старый капитан Непес смотрел искоса на слабый нежный подбородок, на дрожащую в дуновении ветра золотую паутину волос, на удивительно тонкую кожу ее щек. И нежность росла в нем к этой совсем чужой, такой непохожей на туркменок русской женщине, с такими понятными и близкими переживаниями. Он смотрел и вдруг еще больше удивился. Лицо Насти–ханум вдруг загорелось нежными красками, и волосы сделались цвета меди, и Непес вздохнул, пораженный этой сказочной красотой.
Настя–ханум отвернулась к реке. На ресницах ее пламенели маленькие рубины слез.
И тут хрипло, сдавленно капитан Непес пробормотал:
— Не надо плакать, женщина…
— Лодки нет, а солнце… солнце…
Рыдание перехватило горло молодой женщины.
Только теперь Непес понял: солнце выкатилось из–за гор и облило цветом красной меди и воду, и далекий берег, и лицо Насти–ханум…
Он повернулся и с силой, по–капитански приказал:
— Спускай шлюпку, эгей!
Но шлюпка не понадобилась. От далекого берега отделилось что–то черное, неуклюжее. Течение сносило это нечто к пароходу. Скоро сделалась видна большая бревенчатая лодка–плоскодонка. Перевозчики в лохматых шапках надрывно вертели веслами, подымая тучи алых брызг.
— Смотри: вон перевозчики Парпи–отец и Парпи–сын. Вечность веслами бьют по воде, — пробормотал капитан Непес, — ловко плывут, смело плывут. Не оглядываются. Ничего не боятся. Значит, стражникам руки позолотили, кто–то позолотил, сильно позолотил.
Он усмехнулся и посмотрел на Настю–ханум:
— Собирайтесь, ханум!
Каимэ подплывала быстро. Неуклюжее и громоздкое сооружение чрезвычайно легко и точно пришвартовалось к борту судна…
Пароход уже усердно шлепал колесами по воде, а капитан Непес все стоял на своем капитанском мостике и провожал глазами каимэ. Вот она сделалась совсем маленькой и исчезла с глаз у самого берега, желтого и скучного.
Капитан Непес с облегчением испустил вздох, похожий на вихрь пустыни. И не потому он вздохнул так громко, что все обошлось благополучно и афганские пограничники не устроили скандала, не открыли по шлюпке огонь, на что они имели полное право.
