Карнавал обреченных - Бирюк Людмила Д. (книги полностью TXT) 📗
– Вот это другое дело. Наконец-то, Серж, я услышал от тебя подобающие моменту слова!
Шевалдин от удивления окаменел. А потом с радостным криком бросился на шею Репнину.
– Кирюша!
Репнин, стиснув друга в объятиях, не мог выговорить ни слова. Рядом хохотали гусары, довольные удавшейся шуткой.
– Боже мой! – восторженно говорил Шевалдин. – Ты здесь! Это чудо! Но что означает твой мундир? Ты флигель-адъютант?
– Именно так.
– Не могу представить тебя в императорской свите, старый вояка!
Репнин покачал головой.
– Что делать? Сейчас уже не 12-й год… А бесконечная Кавказская война кажется мне самой бессмысленной из всех, какие я знаю. Да и тоскливо стало после того, как всех близких друзей перевели в Петербург. Сколько лет мы не виделись?
– Около трех.
– Это первая причина, из-за которой я принял предложение государя служить при его особе.
– А другая?
Репнин рассмеялся.
– Ты не догадываешься? Должен же я, наконец, жениться!
Шевалдин приказал денщику принести шампанского, и все дружно выпили за возвращение Репнина с Кавказской линии.
– Судя по всему, Серж, ты не слишком-то жалуешь брата царя! – заметил Репнин.
– А кто его любит? Государь в упор его не замечает, цесаревич Константин над ним смеется, в Военной коллегии его презирают… Вчера великий князь заставил полкового барабанщика исполнять подряд все колена барабанного боя. Целый час слушал. А когда тот стал сбиваться от усталости, выхватил у него палочки и стал избивать ими солдата.
– Откуда в нем столько злобы?
– От зависти. Он не может смириться со своим незавидным положением в императорской семье.
Вскоре изрядно подвыпившие гусары разошлись. А Репнин и Шевалдин еще долго разговаривали о том, какие дикие порядки стали царить в армии. Солдат всегда был бесправным существом, а ныне его положение стало просто невыносимым. Жизнь солдата – сплошная цепь невероятных страданий. Нравственных и физических. Каждый офицер мог его избить и унизить. Малейшая небрежность, самый невинный проступок карались со всей жестокостью.
– Так жить больше нельзя, – убежденно говорил Шевалдин. – Необходимость перемен очевидна всем. И, поверь, они скоро грянут. Прежде всего, нужно свергнуть монархию.
– Каким образом?
– Любым, вплоть до военного революционного переворота.
– Переворот… – медленно повторил Репнин. – Всё это уже было во Франции. Опыт якобинцев показал нам, что в конце концов революция пожирает своих детей. Нет, Серж! Нужны реформы…
– А кто их проведет? Ни одно из начинаний Александра не было доведено до конца. Куда подевались его честные советники? Державин был изгнан, Радищева довели до самоубийства, Каразина заключили в Шлиссельбургскую крепость, Сперанского отправили в провинцию. А кто теперь любимцы царя? Всеми проклинаемый временщик Аракчеев, военный карьерист Дибич, глупый, но послушный Нессельроде…
Репнин не мог не признать правоту Сергея. Он и сам замечал, как постепенно изменился император. Молодой романтик уступил место умеренному либералу. Либерал – консерватору. Консерватор – реакционеру… Александр окружил себя посредственностью, которую стал ценить выше таланта. Не только потому, что на фоне бездарности ярче блистала его собственная личность, а потому, что так ему было спокойнее. Средние умы безобидны, а талант – всегда источник раздражения, вносящий в жизнь смуту и беспокойство. «Неужели я тоже оказался в этой свите ничтожеств?» – невольно подумал князь и внимательно прислушался к словам друга:
– России необходима сильная встряска, чтобы очнуться от летаргического сна. И мы скоро встряхнем ее, будь уверен!
– Кто это – мы?
– От тебя у меня секретов нет, Кирилл. Я – член тайного революционного общества. Наши помыслы чисты, мы хотим только одного: свободы!
– Ценою крови невинных людей?
– Да пойми ты, наконец, что иначе нельзя! «Но где, скажи, когда была без крови куплена свобода?»
– Насколько я помню, это из Рылеева?
– Верно! Признаюсь, я не поклонник творчества сего пиита и считаю, что до Пушкина ему далеко, но не могу не согласиться со многими его мыслями.
Репнин молча глядел на него. Кровавый переворот мог привести к гражданской войне. Не приведи Господь! Не мог он понять также и того, зачем нужны тайные общества. Почему бы заговорщикам в открытую не обратиться к царю, чтобы убедить его ввести в России конституцию и добровольно поделиться властью с парламентом? Разве государь не желает блага своему народу? Репнин знал, что Александр Павлович благосклонно выслушивал многих талантливых реформаторов.
– Вы хотите свергнуть царя и вместо него посадить собственного диктатора, который, возможно, станет еще худшим тираном. Предположим, вы победили. Что дальше? У вас нет даже смутного представления о том, как вы будете управлять страной. Ваши проекты полны противоречий. Возможно, народ, о благе которого вы так печетесь, попадет в еще большую кабалу и проклянет ваши «благодеяния».
Шевалдин встал и прошелся по ковру гостиной. Кирилл следил за ним, пытаясь по выражению лица понять, как он воспринял его слова. Но мысли Сергея, казалось, витали где-то далеко. Он долго шагал из угла в угол, потом, наконец, остановился и неожиданно улыбнулся открыто и простодушно.
– Прав я или нет – рассудит время. Но моя судьба уже решена. Из всех жизненных дорог я выбрал одну, свою. Остальные – чужие.
Утром Репнин покинул полк. Расспросив дорогу, он нетерпеливо помчался на дачу Печерских, предвкушая радостную встречу с Натали. К черту политику! В конце концов, есть только одна радость в жизни – любовь! Все остальное – второстепенно. Без многого можно прожить, только без любви нельзя. Так думал Репнин, без устали пришпоривая своего несущегося во весь опор коня.
А в это время в Красное Село с очередной инспекцией прибыл великий князь Николай.
Появившись внезапно перед строем во время учений, когда полк уже изрядно устал, он отстранил командиров и сам заставил гусар выделывать немыслимые экзерсисы, щедро раздавая подзатыльники. Так продолжалось несколько часов: войдя в раж, великий князь не знал усталости.
Наконец, окончательно вымотав солдат, он дал команду: «Во фрунт!», а потом вдруг припал к земле, чтобы проверить, насколько выровнен строй. К несчастью, чьи-то носки выбивались из общей линии. Расправа не заставила себя ждать. Николай упруго поднялся и пошел вдоль строя, зловеще вглядываясь в застывшие лица.
– Как фамилия? – грозно спросил он, поравнявшись с провинившимся солдатом.
– Зубов, ваше императорское высочество! – отчеканил тот.
– Ну так и получай зуботычину! – рявкнул Николай и, выбросив вперед руку, жестоко ударил солдата кулаком.
Несчастный упал. Его лицо было залито кровью. Командир эскадрона Печерский невольно шагнул ему навстречу, но был остановлен холодным взглядом великого князя. Все молчали. Николай несколько мгновений глядел на молодого офицера. Потом перевел взгляд на свою окровавленную перчатку. Рывком стащил ее с руки и брезгливо отбросил. По случайности перчатка упала прямо под ноги Печерскому. Ни минуты не колеблясь, Володя поднял ее и смело взглянул в глаза великому князю. Со стороны это выглядело, как принятие вызова на дуэль. Так они стояли несколько мгновений, пристально глядя друг на друга. Лицо великого князя покраснело от гнева.
– Это опять вы? – раздраженно спросил он.
Первым нашелся Шевалдин.
– Ваше императорское высочество! Во всем происшедшем вижу только свою собственную вину. Разрешите отправить солдата в лазарет и увести полк с плаца?
Николай, казалось, его не слышал. Он не мог отвести глаз от офицера, поднявшего его перчатку.
Бакланов почтительно ждал распоряжений.
– Это не полк! – в злобе воскликнул великий князь. – Сборище профосов! Видеть вас не желаю!
Он круто повернулся и, не прощаясь, направился к ожидавшей его карете. Уже собираясь поставить ногу на ступеньку, Николай вдруг помедлил и обернулся.
