Тени «Желтого доминиона» - Рахим Эсенов Махтумович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Вечером, когда все уснули, Джунаид-хан долго лежал в темноте с открытыми глазами, перебирая в памяти все, что пришлось увидеть и услышать в пути.
Неспокойно нынче в Афганистане. Какой тут покой, когда два коня залягались – англичане и немцы. Правду говорят, два дервиша на одной подстилке улягутся, два шаха и на всей земле не уместятся. Да и в народе смута, голытьба глаз не отрывает от Советского Туркестана, где большевики раздали байские земли, и в родном селе Бедиркенте его, ханские, угодья отвели под колхоз. И в самой королевской семье разлад, вот-вот, гляди, старший сын Надир-шаха свергнет отца и воцарится на престоле. Обошлось бы без отцеубийства. Дурной пример, как черную оспу, ветром разносит… Вообще-то не мешало бы самую малость проучить короля, чтобы смилостивился к туркменам, живущим на афганской земле. Не то им и дыхнуть нельзя, налогами давят – смотри, скоро всех туркмен афганцами запишут, на родном языке не всюду заговоришь…
Джунаид-хан перевернулся на другой бок, пытаясь уснуть. Завтра трудный день: впереди – Кабул, встречи, обеды, беседы… Хорошо бы без выкрутас, а то каждый куражится – устал хан от таких игр. Живо представил перед собой Сейид Алим-хана: поди, все такой же круглый да гладкий, как откормленный кот, наверное, как и прежде, не расстается с царскими эполетами генерал-адъютанта – о, страсть как любил ими щеголять! Всю жизнь пытался удержать в одной руке два арбуза: то подлизывался к падишаху, то становился на задние лапки перед англичанами. Недаром на него обижался Ибрагим-бек. Вот это джигит! Высокий, плечистый, с короткой сарбазской бородой. Взглянет, будто кинжалом пронзит, но упрям как осел. Погубит его характер.
Джунаид-хан встрепенулся – за окном мелькнула тень. Кто это? Уж не подослал ли Кейли убийц? За что? Может, пронюхал о Мадере? Откуда? Немцы народ деловой, солидный, без них даже шахиншахская династия теперь и шагу сделать не смеет, англичанам они давно пятки отдавили, даже в иранском правительстве своих людей расставили, до афганцев добрались, глядишь – и ставленников Кейли вытеснят.
Снаружи что-то завозилось; рука Джунаид-хана невольно потянулась под подушку, к прохладной рукояти маузера. Да это же стража, нукеры, их еще с вечера расставил Эшши! Хан подосадовал на себя: стареешь и труса праздновать стал…
Но сон, проклятый, не шел, в голову продолжали лезть какие-то путаные мысли… Кто приедет – Лоуренс или Кейли? Когда в Афганистане вспыхнул мятеж этого самозванца Бачаи Сакао, провозгласившего себя афганским эмиром, то Лоуренс отирался здесь. И года не прошло. Джунаид-хану вовсе не было жаль сверженного с трона и бежавшего в Италию Амануллу-хана. Поделом собаке! В двадцать первом с Советской Россией дружественный договор заключил, к Ленину послов своих снарядил… Показалось мало, и в двадцать шестом с Советами еще один договор подписал – о нейтралитете и взаимном ненападении. Это тогда, когда он, хивинский владыка, загнанным зверем метался по Каракумам, бился, как шип, выброшенный на амударьинский лед. Выскочка Бачаи Сакао продержался недолго, как пришел, так и ушел. Его сменил Надир-шах – не обошлось без англичан.
Завтра, если будет угодно Аллаху, Джунаид-хан увидится с Надир-шахом, новым королем Афганистана. Встретится и с англичанами. Но какой Кейли, к шайтану, англичанин? Большеротый, волосатый, как обезьяна… Полковник британской армии, он был родом из Львова, сыном владельца ювелирного магазина, крупного коммерсанта. Перед Первой мировой войной Кейли – его тогда звали Изей Фишманом – по воле отца поехал в Лондон, но война, то ли еще что-то помешало ему вернуться на родину. Там он женился на богатой англичанке, принял британское подданство и взял фамилию тестя, матерого разведчика Интеллидженс сервис, друга военного министра Уинстона Черчилля.
Настоящий Кейли разглядел в своем зяте незаурядные задатки шпиона – хитер, изворотлив, владеет языками, много поездил по России, бывал в Туркестане, знает обычаи, нравы тамошних народов. Это была находка. И вот уже новоявленный Кейли, покидая берега Туманного Альбиона, устремляется к берегам желтых миражей, чтобы помочь своему коллеге Томасу Эдуарду Лоуренсу, носившемуся с идеей создания на арабских землях «первого цветного доминиона» в составе Британской империи. Но Кейли мыслил крупнее и масштабнее своего шефа: надо пристегнуть к «цветному» еще и «желтый доминион», куда вошли бы территории Афганистана, Ирана, Турции, Хивы, Бухары, Туркестана. Пусть мусульмане называют эти земли как угодно – Ираном или Тураном, но они обязательно должны быть под протекторатом Англии. Эту идею поддержал сам Черчилль.
В ту ночь Джунаид-хан уснул со вторыми петухами. До самого пробуждения ему снилось, что он, скинув калоши, в одних мягких желтых ичигах, без тельпека – мохнатой барашковой папахи, катался по бесконечному заледенелому полю. Да так быстро, что устал, хотелось остановиться – и не мог. Его, одинокого, все носило и носило по ледяному безмолвию так, что охватывала жуть: немудрено окоченеть, свалиться – никто даже не отыщет твой хладный труп. Упасть бы на бок, на пушистый снежок, чтобы не разбиться… Но он не совладал с погрузневшим телом, шлепнулся в какую-то жижу лицом вниз. Рыжая с густой проседью борода стала серовато-черной. «Смотри, хан, по скользкому льду ходишь… Опасно, если он еще и тонок…» – ехидно зудил Кейли. Но почему вдруг в грязи барахтался не он, Джунаид-хан, а его сын Эшши? Он проснулся в холодном поту, губы невольно зашептали: «Прибегаю к Аллаху от сатаны, побиваемого камнями…»
По изумрудной долине, окруженной заснеженными вершинами гор, маленький отряд въехал утром следующего дня на полусонные улочки Пагмана – резиденции афганского короля. Осень еще не коснулась этого живописного уголка, утопавшего в зелени садов, хотя ледниковые глыбы Гиндукуша, будто сползшие к самому подножию гор, дышали уже зимним холодом.
Джунаид-хан зябко передернул плечами – то ли от утренней прохлады, то ли от неизвестности, ожидавшей его по ту сторону железных ворот дворца, у которых застыла почетная королевская стража, выстроенная по случаю приезда бывшего хивинского владыки.
Агенты хана донесли правду: в королевской резиденции, расположившейся в полуестественном парке с зеркальными прудами и звонкими родниками, собрались Надир-шах, бухарский эмир Сейид Алим-хан, курбаши Ибрагим-бек и Кейли. Все было пышно, торжественно. Под кронами кряжистых ильмов – ярко-зеленые атласные шатры с белыми султанами. В воздухе, напоенном ароматом цветов и фруктов, летали пчелы, суматошно носившиеся между столами, уставленными серебряной и золотой посудой с пряностями и сластями.
Молчаливые слуги бесшумно разносили чай, соки, засахаренные фрукты. На больших столах высились поджаренные на вертеле барашки, запеченные в тандыре горные куропатки, заправленные шафраном, в глубоких глазурованных мисках – аппетитные горки плова, словно облитые расплавленным янтарем.
Надир-хан занимал гостей, рассказывал о прошлом Кандагара, Кабула – излюбленного места отдыха Бабура, основателя династии Великих Моголов, делал экскурсы в историю завоевания Азии арабами, вспоминал о нашествии татаро-монголов, указывал на роль ислама в истории Афганистана… Заметив, как Кейли нетерпеливо забарабанил пальцами по плетеным подлокотникам венского кресла, а Джунаид-хан заклевал носом, тщетно пытаясь перебороть навалившуюся дремоту, король сделал едва заметный знак высокому офицеру – начальнику своей охраны. Тот сказал что-то полному усатому афганцу в штатской одежде, и вскоре гости остались наедине. Надир-шах поднялся с кресла и, вздув ноздри крупного хищного носа, обворожительно улыбнулся:
– Я осмелюсь пригласить высоких гостей в наш хрустальный шатер. – Надир-шах склонил голову в полупоклоне, вытянул руку по направлению к стеклянной галерее, высившейся в конце широкой аллеи. Идея провести секретную часть переговоров в хрустальном шатре принадлежала Кейли: расположение помещений галереи исключало всякую возможность проникновения туда посторонних. – Там, если будет угодно Аллаху, мы продолжим нашу беседу.
