Религия - Уиллокс Тим (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗

Сабато уловил произошедшую в нем смену настроения, он положил ладонь на мощное предплечье Тангейзера и сжал.

— Меланхолия тебе не идет. К тому же она вредит печени, как и воздух в этой грязной дыре. Давай-ка поскачем в Палермо, узнаем, какое прибыльное дельце можно там затеять.

Тангейзер накрыл ладонь Сабато своей рукой и усмехнулся.

— Ах ты, чертов жид, — сказал он. — Всего через неделю я по твоей милости буду истекать потом на греческой посудине. И ты это прекрасно знаешь.

Тангейзер поднял голову, когда в открытом дверном проеме потемнело и массивный силуэт заслонил собой свет. Это был Борс Карлайлский, de facto управляющий таверны, последний из странной троицы, державшей в своих руках «Оракул». Этим утром во время их обязательного тренировочного боя Тангейзер ударил его в скулу рукоятью меча. Борс ни слова не сказал, но собственная ошибка испортила ему настроение, а опухоль под глазом, цвета индиго, теперь была заметна всем. На таможенных весах Борс вытягивал десять пудов, и большая часть этого веса приходилась на ляжки, бицепсы и грудную клетку. И поскольку лицо у него было такое, будто его использовали в качестве наковальни, синяк смотрелся на нем очень естественно. И все же, входя нынче в таверну, он услышал чью-то негромкую шуточку по поводу своего фингала. Хуже всего было то, что за ней последовал взрыв бездумного пьяного смеха. Не замедляя хода, Борс направился к обидчику и заехал ему по шее своим колоссальным кулаком. Его жертва пошатнулась и, задыхаясь, свалилась на руки приятелей, а Борс пошел дальше через комнату, чтобы занять свое обычное место слева от Тангейзера. Когда он сел, Дана поставила перед ним кувшин и его личный кубок.

Кубок был мастерски вырезан из человеческого черепа. Борс наполнил череп вином, осушил, наполнил снова, затем, запоздало вспомнив о хороших манерах, вылил то немногое, что оставалось в кувшине, в кружку Тангейзера. Толкнул кувшин к Дане, и она отправилась наполнить его заново. У Борса были седые, стального оттенка волосы, а большую залысину компенсировали огромные брови, короткая бородка и пучки волос, торчавшие из ноздрей. Он кивнул Сабато Сви и повернулся к Тангейзеру.

— Красный корабль причалил, — сказал Борс, — к верфи госпитальеров.

— Вот видишь? — обратился Тангейзер к Сабато. — Железо Религии еще горячо. Золото течет к нам.

Борс продолжал:

— Я оставил Гаспаро грузить повозки и седлать наших коней. — Он посмотрел на Сабато Сви. — Твоя лошадь тоже у него?

Сабато отрицательно покачал головой.

— Деньгам Религии я рад, но они считают меня одним из убийц их Христа.

— Они священные рыцари Иоанна Крестителя, — возмутился Борс и перекрестился.

— Рабы в бараках Религии стонут заодно с левантийскими евреями, у которых вся надежда на турок. И у меня тоже, — сказал Сабато Сви. — Уже поползли слухи, что евреи Стамбула финансируют вторжение, и, хотя это ложь, как и все подобные сплетни, хотел бы я, чтобы было так. Когда Мальта падет, каждый оставшийся в живых еврей вознесет хвалы Господу.

— Поскольку они все равно обречены отправиться в ад — пусть возносят хвалы кому угодно.

Сабато посмотрел на Тангейзера.

— Я сам выкупил двух пленников, захваченных в Александрии, заслужив таким образом расположение Моше Моссери.

— Но ты с удовольствием продаешь рыцарям оружие, — заметил Борс.

— Да я просто счастлив нажиться на них перед тем, как их сотрут с лица земли, — заявил Сабато. — Каким фанатиком надо быть, чтобы умирать за кусок голой скалы?

— Они пришли сюда воплотить волю Господню, благородно сражаясь с оружием в руках, — поправил его Борс. — И если мы не станем сражаться с мусульманами на Мальте, в один прекрасный день нам придется биться с ними в Париже, потому что главная их цель — завоевание мира.

— Мы? — изумился Сабато Сви.

— И твое время придет, уж поверь мне, — сказал Борс. — Скажу больше: рыцари, собравшиеся на острове, — самые доблестные воины, каких кто-либо видел в таком количестве разом. — Он посмотрел на Тангейзера. — Этот остров превратят в ад, а нас с тобой там не будет, чтобы пройти проверку на храбрость. — Он в волнении сжал похожие на бочонки кулаки. — Это грубо нарушает естественный порядок вещей.

— Матиас покончил с убийствами и войной. Мне казалось, что и ты тоже.

Борс пропустил слова Сабато мимо ушей и надулся, словно гигантский ребенок.

— По сравнению с этим заварушка в Сент-Квентине покажется плясками на Майский день.

— Нет, — сказал Тангейзер. — Поминальными свечами, какие ставят в церквях старушки.

— Значит, ты согласен со мной! — воскликнул Борс; надежда затеплилась у него в груди. — Этот красный корабль для нас — последний шанс сыграть свою роль. Давай упакуем экипировку и погрузим на телеги прямо сейчас. Судьба зовет. И не говори мне, будто бы ты ее не слышишь.

Тангейзер шевельнулся, потому что в нем тоже взыграла кровь, ему было тяжело видеть в глазах Борса упрек. На лице же Сабато, напротив, отражался ужас: он предвидел полное крушение своих планов. Тангейзер поигрывал кольцом — собственно, кубиком из русского золота, в центре которого была выпилена дыра. Тяжесть кольца придала ему рассудительности.

— Борс, — сказал он, — ты мой самый старый и самый надежный компаньон. Но мы трое уговорились вместе сделаться богачами, этим мы и занимаемся, этим и будем заниматься. Поднимемся ли мы или падем, сейчас мы заняты битвами совсем иного рода. Помнишь, какой ты придумал для нас девиз? Usque ad finem. Вместе до конца. До самого конца.

Борс оставил при себе свои мысли, вместо ответа осушив череп с вином.

— Однако, — продолжал Тангейзер, — Английский ланг будет рад по уши твоему приезду. Если ты хочешь воспользоваться этой последней возможностью — поезжай. Никто из нас не встанет у тебя на пути.

Тангейзер посмотрел в глаза Борсу — серые глаза, обведенные желтым вокруг радужки, глубоко посаженные на покрытом шрамами и морщинами лице. Если бы Борс решился отправиться на войну креста против полумесяца, Тангейзер отправился бы с ним. Борс этого не знал, он был не из тех людей, которые ждут от других жертв в свою пользу; зато Сабато слишком хорошо все понимал и сидел затаив дыхание. Дана принесла новый кувшин вина, прекрасно сознавая, что ее прелести будут высоко оценены этим собранием. Борс издал невнятное рычание и снова наполнил свою кружку.

— Может быть, это не случайно, — заметил Борс, — что я единственный необрезанный за этим столом.

— Подобное несовершенство хотя бы можно запросто исправить, — сказал Тангейзер.

— Сначала тебе придется отрезать мне голову.

— Любая из этих процедур наверняка улучшила бы тебе настроение, — заявил Тангейзер. — Ну давай же, выдай нам свой ответ, старина. Ты с нами или с этим фанатиками?

— Как ты уже сказал, у нас соглашение: подняться или пасть вместе, — проворчал Борс. Он поднял кружку. — Вместе до самого мрачного конца.

Сабато Сви облегченно выдохнул.

Тангейзер поднялся.

— Что ж, пойдем займемся доставкой товаров.

У себя в комнате Тангейзер переоделся в шелковый камзол цвета бургундского вина, отделанный золотыми полосками. Прицепил меч работы Джулиана дель Рея с серебряной головой леопарда на рукояти, потер рукой отросшую щетину, вместо того чтобы побриться. У него не было зеркала, но он точно знал, что будет самой заметной фигурой на берегу. Борс прокричал его имя снизу, с улицы, прибавив несколько ругательств, и Тангейзер поспешил к нему присоединиться.

Восемь двухколесных повозок, запряженных волами, ждали на улице. Огромные животные стоически переносили жару. Повозки были нагружены порохом, бронзовыми ядрами, ивовым углем и свинцовыми чушками. Борс нетерпеливо ждал, сидя на своем гнедом, а Гаспаро держал под уздцы Бурака.

Тангейзер спросил:

— Гаспаро, как дела сегодня?

Гаспаро был крепкий парень шестнадцати лет, застенчивый и безгранично преданный хозяину. Он широко улыбнулся в ответ, сконфузившись от чести быть спрошенным. Тангейзер похлопал его по спине и повернулся к Бураку, чья искренняя любовь наполняла его бесконечной радостью. Бурак был теке-туркменский конь из оазиса Ахаль; эта порода издавна почиталась священной и именовалась нэсэн — сам Чингисхан ездил на таком скакуне. Подвижный, очень выносливый, удивительно грациозный, конь держал голову высоко, с прирожденной величественностью. Он был цвета только что отлитой золотой монеты, а хвост и короткая, собранная в кисточки грива — пшеничного оттенка. Тангейзер растил его на бараньем жире и ячмене и держал бы коня прямо в таверне, если бы на это согласились его партнеры. Бурак опустил голову, и Тангейзер нежно погладил его.