Дуэль в Кабуле - Гус Михаил Семенович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
В Катче и провел Бернс год, продолжая готовиться к странствиям по тем местам, где в древности побывал его великий тезка.
«Я повесил свою саблю в зале и вступил в кабинет как штатский, — писал он домой. — Мое честолюбие в том, чтобы путешествовать».
Английские путешествия издавна были предприятиями особого рода, и по следам неутомимых «глобтроттеров» двигались купцы и завоеватели…
7
Орск — город лишь по названию. А Оренбург — настоящий город и притом город европейский, ибо лежит на западном берегу реки Урал, отделяющей Европу от Азии.
Прямые, ровные, широкие улицы, перекрещивающиеся под прямым углом; дома ампирного стиля, кремовые и розовые, с белыми колоннами; Дворянское собрание, губернаторский дом, присутственные места, гауптвахта, казармы. На окраине города — Татарская слобода с мечетями, глиняными стенами-изгородями, отделяющими кривые переулки от таких же глиняных с плоскими крышами домиков.
Таков внешний облик столицы обширного края, простирающегося на тысячи верст к востоку от Урала. Здесь — опорный центр политики Российской империи в необозримых пространствах Центральной Азии. Здесь средоточие русской торговли с ханствами между Сыром и Аму, с Афганистаном и далее с Индией.
В городе — отделения богатых купеческих фирм. А за Уралом, в Илецке, длинное невысокое здание Менового двора, где принимаются торговые караваны и производится торговля.
Общество в Оренбурге — военно-чиновничье и купеческое, и заметное место в нем принадлежит ссыльным полякам.
Томаш Зан — поэт, ученый, умница, друг Мицкевича — принят как свой в лучших домах города. Военный губернатор Сухтелен высоко ценит его труд по изучению природы, естественных богатств, этнографии и истории Оренбургского края и степей. Адам Сузин — бухгалтер Пограничной комиссии — также на отличном счету в оренбургском обществе.
Председатель Пограничной комиссии полковник Григорий Федорович Генс — образованный, умный, сердечный человек, глубокий знаток жизни, быта, политики не только подвластных России казахов, но и государств Центральной Азии и даже Афганистана. В Пограничной комиссии Генс собрал людей живых, деятельных, пытливых.
Встретил он Виткевича дружелюбно и определил его переводчиком для особых поручений…
Устроившись на отведенной ему квартире, Ян написал записку Зану, с которым был знаком лишь заочно, и попросил свидания.
Оно произошло под вечер на земляном валу, окружавшем Оренбург и служившем местом прогулок для горожан. Глазу открывалась за Уралом необозримая степь, но в отличие от Орска в степи этой были разбросаны лесочки, рощи, невысокие холмы, на которых расположились военные лагери, дачи оренбургской знати. Вал в четырех местах прерывался железными воротами, у которых стояли казармы для несших охрану воинских частей.
Томаш Зан пришел на свидание во всем черном, с белым шейным платком, заколотым голубой булавкой. Он сердечно пожал руку Виткевичу, потом обнял его, крепко прижал к груди…
Так приветствовали Виткевича впервые после многих-многих лет…
Виткевич же, давно отвыкший от теплоты и сердечности человеческих отношений, сразу почуял в этом сухощавом, затянутом в черное, похожем на филина человеке необыкновенное обаяние, которому когда-то подчинился и Мицкевич и которое сделало Томаша Зана духовным наставником и руководителем молодежи в Вильно.
Виткевич и Зан медленно прогуливались по широкому и пустынному в этот час валу.
— Старайтесь лучше узнать языки татарский, киргизский, — говорил Зан. — Изучайте все, что относится к Бухаре и Хиве. Узнайте край этот. Дайте узнать себя—и участь ваша переменится к лучшему. Поверьте слову моему, здесь замышляются большие предприятия, и предстанет и перед вами арена, на коей вы отличитесь!
Ян внимательно слушал. Когда Зан замолк, Виткевич, скрестив руки на груди, повернулся к собеседнику.
— Верю вам, — чуть глуховатым голосом произнес Виткевич. — Уже шесть с лишним лет под солдатской лямкой вопрошаю я судьбу: что сулит она мне далее, и во тьме грядущего я доселе ничего не различил… Ворочусь ли туда, где сердце мое осталось, — в отчизну, или суждено здесь окончить свои дни… И что делать мне с собою, с силами моими, знаниями?
Зан остановился и положил руку на плечо Виткевича, приглашая его замедлить шаг.
— Мой милый Ян, вы молоды, но уже многое испытали. Судьба закалила вас. Обстоятельства теперь складываются благоприятно. Так не мучайте себя напрасными сомнениями, отдайтесь на волю обстоятельств, коими и мы, друзья ваши, способны управлять в ваших интересах, да и вы можете направлять к своей пользе. Учитесь, работайте, там видно будет.
Министерство иностранных дел проявляло большую озабоченность получением сведений «о Бухарин, преимущественно о торговле сего государства и его внешних отношениях между прочим, и в Хиве», — так писал Нессельроде в инструкции Грибоедову, поручая ему производить «разыскания о древнейших и новейших известиях, относящихся до торговых караванных путей, идущих от берегов Каспийского моря в Индию и в сопредельные оной земли».
Точно такие же инструкции преподал Азиатский департамент и Генсу, назначая его председателем Пограничной комиссии.
Генс тщательно изучал земли между Сыром — Яксартом и Аму — Оксусом через своих агентов: торговцев, бродячих дервишей паломников. Дабы ввести Виткевича в курс дела, он приказал ему познакомиться с накопленными материалами.
— Средняя Азия для России много важнее, чем Африка для англичан, — сказал Генс Яну, — и нам надобно сперва хорошо узнать ее!
Виткевич погрузился с головой в богатый архив Пограничной комиссии, собранный неустанными трудами Генса: тут были материалы о Хиве, Бухаре, Коканде, Ташкенте, о кочевниках — туркменах и казахах, об отношениях между ханствами Средней Азии и об их сношениях с Россией и со странами по ту сторону Аму — Афганистаном, Пенджабом, Кашмиром, Индией.
Внимание Яна привлекли многочисленные записи расспросов выходцев из этих стран — купцов, паломников и возвращавшихся из плена русских подданных. Они рисовали живую, яркую картину быта и нравов, столь отличных от европейских, и возбуждали желание самому окунуться в жизнь столь пеструю, полную неожиданностей, опасную и вместе с тем увлекательную…
Но Ян разглядел и прозаическую, сугубо деловую сторону в том, что читал: российская торговля уверенно проложила дорогу через пески и пустыни до Бухары и далее в Кабул и устремилась к Инду. Караванный путь этот существовал с незапамятных времен, по нему ходили послы Бабура к Ивану Грозному. Степные кочевники-разбойники грабили караваны, угоняли людей в рабство. Средоточием этого разбойничьего промысла была Хива. На двенадцать-четырнадцать миллионов рублей товаров проходило из России и в Россию по этим путям, и оборот торговли неизменно возрастал от года к году. Поэтому и убытки от хивинцев становились чувствительнее, тем более, что хан хивинский обложил русские товары вчетверо большей, чем обычная, пошлиной…
Об экспедиции Муравьева Виткевич знал из прочитанной еще в Орске его книги. А в архиве Пограничной комиссии он познакомился с докладной запиской Ефремова, в 1806 году представившего министру иностранных дел Румянцеву план экспедиции для «замирения Хивы».
Румянцев, невзлюбивший Ефремова, никакого хода записке не дал. Так же поступил и сменивший его Новосильцев…
— Новосильцев! — воскликнул Ян. — Никак не думал я, что снова мы повстречаемся…
Отложил в сторону бумаги и задумался… И снова перед ним толстый, плюгавый человек, весь трясясь, кричит:
— Попался, попался! В Сибири сгною!
Тысячи верст и сотни дней легли между тем памятным вечером в кабинете Новосильцева в Вильно и нынешним днем в архиве Пограничной комиссии в Оренбурге…
«Разве я тот же Ян, с таким же пылом юности? Двадцать два года — не шестнадцать… Что же я приобрел взамен потерянного?»
Ян не успел ответить на вопрос, который не раз задавал самому себе. Генс потребовал его к себе и сказал: