Дитя Всех святых. Цикламор - Намьяс Жан-Франсуа (полные книги .TXT) 📗
– Это еще что?
Померещится ведь такое… Все пьянство виновато. Рано или поздно нечто подобное должно было случиться. Берзениусу вдруг почудилось, будто в окне его хибары появился Филипп де Сомбреном в ночной рубашке.
Берзениус сперва хотел налить себе еще, но все же решился посмотреть внимательнее. Он встал, вышел качаясь и остолбенел, вытаращив глаза.
Нет, ему вовсе не почудилось! Это точно он, мартышка, гаденыш, из-за которого все рухнуло, из-за которого он впал в немилость. Малец, правда, изрядно подрос, стал почти взрослым, и все же это он, в рубашке, в штанах с буфами, босоногий, идет как заведенный к фасаду собора!
Но что он делает? Хватается руками за одну из статуй портала и начинает карабкаться наверх. С ума, что ли, сошел?
Некоторое время Берзениус стоял истуканом. Блаженная ухмылка расплылась на его багровом лице. Нет, Филипп де Сомбреном не сошел с ума, он попросту лунатик! Как-то раз Берзениус уже видел одного такого верхолаза. Подоспел ночной дозор, стражники дружно закричали, и тот, проснувшись, брякнулся оземь. Расшибся в лепешку – и всех дел.
Верить ли глазам своим? Неужели такое возможно? Берзениус мечтал о мщении, и вот – дьявол отдает на его милость одного из врагов! Что там мэтр Фюзорис говорил перед смертью о везении? Берзениус уже позабыл, ну да и неважно.
Берзениус хотел было сразу завопить и пробудить спящего, но сдержался. Слишком рано. Грянувшись с такой высоты, мальчишка всего лишь сломает себе что-нибудь. И шепотом жирный церковник принялся подбадривать спящего верхолаза:
– Лезь повыше, милок! Выше, выше… Отлично! Еще чуточку…
В этот самый миг в доме Вивре внезапно проснулся Анн. Ему привиделся ужасный кошмар: Мышонок погиб. Он оглядел комнату и вскрикнул: тот и в самом деле куда-то пропал. Дверь была заперта, но окно осталось открытым. Мальчишка вылез наружу через окно, оставив в комнате свою одежду, латы и оружие.
Анн яростно ударил себя в грудь кулаком. Глупец! Глупец и преступник, вот кто он такой! В полном восторге оттого, что проведет ночь в доме Вивре, он даже не прислушался к бессвязным речам своего товарища. Нельзя было оставлять Мышонка здесь на ночлег. Анн самолично подверг юношу смертельной опасности!
Анн вскочил на ноги. Поздно сожалеть, надо действовать. Но где же Мышонок? Где искать его в этом незнакомом городе? Внезапно Анна осенило: Зефирин! Он посадил сокола себе на плечо и выбежал вон, прихватив с собой только меч.
Едва оказавшись на площади, Анн сорвал колпачок с головы птицы. Сокол взвился в воздух, сделал круг, чтобы осмотреться, и устремился к собору Богоматери…
Филипп Мышонок продолжал карабкаться по северному фасаду собора под розой, круглым витражом. Теперь он находился на головокружительной высоте, быть может, раз в десять превышавшей человеческий рост. Этого было достаточно.
Берзениус завопил:
– Ме-е-е-сть!
Очнувшийся наверху Мышонок как-то странно подпрыгнул и разжал руки. Но у мальчишки была невероятная реакция. Падая вниз и пролетев уже половину высоты, он успел ухватиться за горгулью, каменную образину, украшавшую водосток.
Берзениус изрыгнул проклятье, но потом снова заулыбался: гаденышу все одно конец. Мышонок пытался уцепиться за водосток и второй рукой, но было очевидно, что этого он сделать не сможет. Мальчик тихонько постанывал от бессилия и ужаса.
Берзениус захохотал…
Какой-то шум за спиной заставил жирного церковника обернуться. Прямо на него бежал Анн де Вивре, тоже в одной рубахе.
Берзениус поспешно юркнул в собор.
Анн слышал его вопль и видел, как тот проскочил в двери, но не узнал давнего знакомца. В любом случае, он займется мерзавцем позже. Сейчас надо спасать Мышонка.
А тот высоко, ужасно высоко держался одной рукой за горгулью, которая по иронии судьбы изображала обезьяну. Зефирин кружил над своим дружком, весело хлопая крыльями.
Оставалось только одно.
– Держись, Мышонок, я лезу!
Анн оперся ногой о статую и начал восхождение. Сверху до него донесся голос его товарища:
– Стойте! Слишком поздно, монсеньор! Вы только зря убьетесь!
Но Анн продолжал подниматься, и тогда Мышонок разжал пальцы. Анн закрыл глаза, чтобы не видеть, как тот разобьется…
Затем поспешно спустился и побежал к неподвижному телу. Склонился над ним. Бедняга не шевелился. Все было кончено.
Анн прошептал:
– Мышонок… Мышонок…
Мальчик пожертвовал собой ради него, и Анн знал это! Он нарочно выпустил опору, когда Анн полез за ним наверх. Мышонок знал о его головокружении.
Анн выпрямился, потрясая мечом.
Но кто? Кто стал виновником случившегося?
Раскатистый хохот донесся из собора:
– Что, сдохла гнусная обезьяна?
Анн узнал этот голос! Он бросился к боковому входу и ворвался в собор. Берзениус в своей черной сутане стоял, покачиваясь, с глумливой ухмылкой на багровой роже. Увидев Анна, он опять расхохотался.
– Да это же молодой Вивре!
– Будь ты проклят! Сейчас я тебя…
Берзениус попятился к главному алтарю, где пели в это время полуночницу. Он прервал богослужение, заплетающимся языком призывая на помощь священника и его служки:
– Убежища! Спасите меня! У него меч!
Священник посмотрел на Берзениуса с отвращением, но все же преградил Анну путь.
– Назад, сын мой! Вы что, обезумели?
– Святой отец, это же чудовище! Он…
– Только Бог решает, кто чудовище, а кто нет. Господь сам будет судить этого человека, когда тот предстанет пред ним. А пока он под защитой церкви. Назад!
Анн поник головой и направился к выходу. Берзениус опять начал хохотать.
– Мой привет малышу Филиппу, сир де Вивре!
Анну понадобилось нечеловеческое усилие, чтобы не слушать. Он вышел. Берзениус, пошатываясь, брел следом.
– Не так быстро, сир де Вивре, не так быстро…
Анн уже собирался притворить за собой тяжелую дверь, когда его щеки коснулась стремительная тень. Повинуясь внезапному порыву, Анн схватил сокола за крыло и, не оборачиваясь, бросил назад.
– Отомсти, Зефирин! Отомсти!
За его спиной раздался яростный вопль.
– Пусти, проклятая тварь!
Зефирин вцепился Берзениусу в лоб. Тот, тщетно пытаясь освободиться, закружил неподалеку от алтаря, словно увенчанный странным головным убором.
– Да помогите же мне! На помощь, Бога ради!
Берзениусу удалось схватить птицу, и он попробовал свернуть ей шею, но Зефирин вырвался и вонзил ему когти прямо в глаза. Берзениус жутко взвыл, вызвав эхо, и, не разбирая дороги, бросился вперед по центральному проходу.
Из-за опьянения и хромоты он дважды спотыкался, чуть не растянувшись во весь рост. Пытаясь оторвать от себя Зефирина, не желавшего выпускать добычу, жирный церковник все же не смог удержаться на ногах. Со всего маху он налетел головой на колонну – и больше уже не вставал.
Священник и те немногие прихожане, кто присутствовал в соборе на полуночнице, медленно обступили тело. Анн раздвинул их, взял сокола, покорно давшегося в руки, надел ему колпачок на голову и посадил к себе на плечо. Потом перевернул лежавшего на животе Берзениуса…
Нечасто доводилось видеть столь ужасную смерть. Череп предателя раскололся, перепачкав волосы мозгом. Развороченные когтями глаза вытекли, а все лицо, в глубоких бороздах от когтей, превратилось в сплошную рану. Разверстый рот застыл в последнем вопле.
Анн покачал головой… Нет, не он убил Берзениуса. Он не нарушил право убежища. Он даже не натравил сокола – просто бросил назад, не глядя. Зефирин сам набросился на негодяя. Точнее, Бог направил полет сокола, превратив птицу в своего ангела-губителя. Да, да, сам Бог покарал Берзениуса!
Анн вновь поднял голову и увидел кюре, запретившего ему входить в собор. Молодой человек пристально посмотрел на священнослужителя, словно спрашивая того мнения о случившемся и прося об отпущении грехов. В конце концов, священник осенил себя крестным знамением, сложил руки и закрыл глаза. Анн молча вышел из собора…
