Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1 - Борн Георг Фюльборн (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
— Мои подозрения оправдались! — коротко и сухо сказал Ришелье, как говорил всегда, когда был взволнован. — Мы не должны никому говорить о том, что видели. Нам следует осторожно заколотить этот ящик. Да, это дело серьезное. Королева тайно посылает свой портрет герцогу… Ну, теперь в моих руках есть верное оружие, и я одержу полную победу!
— По вашему мнению, мне следует отвезти портрет в Лондон?
— Вне всякого сомнения. Он только тогда и будет иметь для нас настоящее значение, когда достигнет своей цели. Он станет моим страшным оружием именно тогда, когда будет в руках герцога Бекингэма.
— Но, скажите, пожалуйста, за что вы так страшно мстите красавице-королеве? — с легкой насмешкой спросила Габриэль де Марвилье.
— За то, что она не хотела быть моей союзницей, — отвечал Ришелье, бледнея. — Я знаю, что при дворе у меня есть еще враги, но я хочу всех их уничтожить, обессилить! Я заставлю их почувствовать и признать мое значение! Мне нужно сделать на этом портрете какую-нибудь метку, так, чтобы ее не могли подделать и заменить другой.
— Так что же вы думаете сделать?
— Видите на оборотной стороне маленькую золотую пластинку со штемпелем ювелира! На ней я сделаю свою отметку.
Ришелье снял с пальца кольцо с большим бриллиантом.
— Ваша правда. Бриллиантом можно писать по золоту совершенно четко. Отчего это вы написали букву А? Это значит Анна?
— Оно может означать и Арман.
— Значит, первую букву имени вашей эминенции?
— Ну, теперь дело сделано! Никто не знает, что я поставил здесь эту букву, а благодаря ей всегда можно будет узнать этот портрет.
Ришелье уложил портрет обратно в ящик, осторожно опустил крышку так, что гвоздики приходились как раз над самыми отверстиями и при небольшом давлении снова вошли в них.
— Не беспокойтесь, ваша эминенция! Я сама позабочусь, чтобы он был закрыт по-старому. До свидания, и желаю вам всякого успеха. Завтра я буду уже на дороге в Лондон, а как только доставлю портрет герцогу Бекингэму, — тотчас же извещу вас о том.
— Хорошо, хорошо, друг мой, — ответил Ришелье, — я же сумею доказать вам свою благодарность. Очень может быть, что отсюда будут сделаны попытки возвратить этот портрет обратно. Я, разумеется, устрою так, чтобы это оказалось невозможным. Но все-таки при дворе есть люди, совершающие в подобных случаях истинные чудеса быстроты, храбрости и решительности.
— Кто же это, ваша эминенция?
— Некоторые из мушкетеров.
— А кто именно?
— Трое или четверо очень дружных между собою молодых людей. Зовут их Маркиз, Каноник, Милон и виконт д’Альби.
Габриэль де Марвилье гордо и самоуверенно улыбнулась.
— Не беспокойтесь, ваша эминенция! Опасаться этих людей нечего. Если они поедут в Лондон…
В комнате послышался тихий шорох, Габриэль смолкла. Ришелье стал пристально всматриваться в окружающий полумрак.
— Что это? Вы слышали, ваша эминенция, — проговорила Габриэль тревожно, — мне показалось, что шорох слышался оттуда. И она указала на дверь в комнату Жозефины.
— Комнаты с серебром всегда тщательно закрываются, — успокаивал ее Ришелье, — в коридоре на страже стоит ключник. Это, вероятно, затрещало рассыхающееся дерево.
— Нет, нет, я не могла ошибиться, — настаивала Габриэль, — и твердыми шагами подошла к двери с окошком.
Занавеска слегка шевельнулась, но Габриэль не заметила этого и взялась за ручку.
— Дверь закрыта, — проговорила она, — и заглянуть туда невозможно, потому что окно занавешено.
— Уверяю вас, что вы встревожились совершенно напрасно, — сказал Ришелье, — это, вероятно, затрещало сухое дерево! Ведь совершенно невозможно, чтобы кто-нибудь вошел сюда. Все двери закрыты, а у тех, что ведут в коридор, стоит ключник. Уверяю вас, что нигде мы не были бы в такой безопасности от непрошенных свидетелей, как здесь. Скажите мне лучше, почему вы думаете, что мушкетеры для нас не опасны!
— Уже совсем темно, ваша эминенция, разойдемся лучше. Скажу вам только, что если мушкетерам придется быть в Лондоне, то они прежде всего явятся к Габриэль де Марвилье.
— Должен признаться, что вы — настоящая волшебница! — польстил ей Ришелье.
— Скажите лучше, что я хороший тайный агент и умело веду свое дало! Прощайте же! Выходить отсюда вместе нам нельзя. Ведь никто не должен даже подозревать о нашем свидании.
— Так позвольте пожелать вам доброго пути и попросить вас не оставлять меня без известий о том, как идут дела, — закончил Ришелье и проводил свою собеседницу до дверей, выходивших в коридор.
Несколько минут спустя после ухода Габриэль он также вышел из комнаты с серебром, где ему удалось получить такие важные сведения. На лице его запечатлелось гордое выражение торжества. Он думал о том, что ему теперь предстоит делать.
Пипо все еще стоял в коридоре.
Он низко раскланялся с незнакомой ему дамой и согнулся еще ниже, когда проходил кардинал.
— Закрыть! — приказал Ришелье по своему обыкновению коротко и сухо, и, не останавливаясь, прошел мимо ключника. Но Пипо считал неудобным возражать таким высокопоставленным лицам и промолчал, хотя ему следовало сказать:
— Ваша эминенция, эта дверь не закрывается. Он только молча поклонился кардиналу.
— Так и знал, так и знал! — ворчал ключник, плотно затворяя дверь, оставленную Ришелье полуотворенной. — Они устроили здесь любовное свидание. Да и то сказать, отчего бы такому важному и еще молодому господину не поболтать иногда о любви с хорошенькой женщиной! Это очень естественно и совершенно понятно! Ну, вот теперь я стал поверенным великого и знаменитого кардинала! Никому ни за что не скажу, что здесь было! Может быть, они часто станут приходить сюда! И кто знает, ведь бывало, что на таких делах люди могли построить свое счастье. А ведь он может, пожалуй, сделать меня гофмейстером или егермейстером.
Преисполненный такими смелыми надеждами, Пипо тихо вышел из Лувра.
Когда Ришелье ушел, Жозефина, подслушавшая весь разговор, тяжело вздохнула.
— Благодарю тебя, Боже! — прошептала она, отодвигая занавеску, чтобы убедиться-, что в зале действительно уже никого нет. — Уже совсем темно, дверь заперта, значит, я свободна! Боже ты мой, что я слышала! Жаль, не все поняла! И кто такая эта черная госпожа? Однако мне нужно хорошенько припомнить все их слова, а то у меня голова идет кругом. Да… портрет! То был портрет королевы. Они еще разговаривали и о Милоне. Кажется, дело идет о каком-то герцоге. Только как же его зовут-то? Ах, пресвятая Богородица! Вот я и забыла! Говорили они еще и про герцогиню де Шеврез. Черная-то госпожа представляется, что дружна с нею, а между тем все это только одна фальшь. Чует мое сердце, что затевается что-то недоброе, какое-то несчастье, только я не могу понять, какое именно. Что бы мне сделать такое?
Жозефина задумалась.
— А! Вот что мне нужно сделать! — вдруг спохватилась она и осторожно отворила дверь своей комнаты, — разыщу Милона и спрошу у него совета. Когда я расскажу ему все, что слышала, он, наверное, поймет в чем дело.
Она тихо вышла в коридор и направилась к караульному помещению. Дойдя до того места, откуда можно было заглянуть в окно дежурной комнаты, молодая девушка убедилась, что за столом сидели все незнакомые ей люди. Милона среди них не было.
XXV. ИЗМЕНА
Двадцать седьмого сентября был день рождения короля, и в этом году собирались отпраздновать его с особой торжественностью. В Лувре уже шли по этому поводу роскошные приготовления.
В ночь с девятнадцатого на двадцатое сентября король неожиданно возвратился из Сен-Жермена в Париж. Никто не нашел в этом ничего странного, потому что Людовик вообще любил поражать неожиданностями. Утром он ездил к кардиналу Ришелье и, как передавали друг другу приближенные, оживленно беседовал с ним несколько часов. Но о чем именно совещались они, было неизвестно. Затем король выслушал доклады гофмаршалов и церемонимейстеров и вдруг, совершенно один, без свиты, уехал на улицу д'Ассаз, в дом номер 21. Все знали, что в этом доме жил знаменитый живописец Рубенс, но зачем был у него Людовик, опять никто не знал.
