Сын шевалье - Зевако Мишель (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
— Да ни за что! — с негодованием вскричал Парфе Гулар. — Здесь прескверно! Я тут рядом знаю одно местечко — такое уютное… а кормят — лучше не бывает.
И он потащил приятеля туда — в тот самый кабачок, где Равальяк две недели назад сидел с Жеаном.
Пардальян шел за ними по пятам. За экю, подаренный служанке, его впустили в отдельную комнатку с окошком в залу. Оттуда он мог видеть и слышать Равальяка с монахом.
— Ну, брат Равальяк, — проревел Парфе Гулар, заказав завтрак, — будешь меня благодарить за такую трапезу!
— А почему вы меня называете «брат»? — кротко возразил Равальяк. — Вы же знаете: отец Мари-Мадлен сначала хотел было взять меня в монастырь послушником, но потом, как и многие, осудил мои видения и прогнал.
— Ах, да! А я все забываю…
Завтрак монах заказал роскошный; деньги у него действительно были, он не скупился. Вин множество самых лучших; из блюд — все больше мясо: и простое жаркое, и тушеное под coyсом. Равальяк заявил, что в пятницу вкушать мясо — смертельный грех. Гулар от такой нелепой отговорки пришел в ярость:
— Я же тебе дал разрешение! Я имею такое право, провались вы все! А ты не имеешь права меня ослушаться. В другой день постись сколько хочешь — хоть вообще не жри.
Равальяку пришлось уступить, чтобы не спорить до бесконечности. Впрочем, совесть его была спокойна: он свято верил, что монах и впрямь имеет какие-то особые права.
Во время еды собеседники говорили о чем-то совсем неинтересном. Другой на месте Пардальяна разочаровался бы и бросил подслушивать. Но Пардальян думал так (и был прав):
— Вон как монах ему подливает — ждет, пока тот разомлеет от вина, а там и раскроет свои карты.
Скоро Равальяка и вправду было не узнать: на щеках его загорелся румянец, тусклые глаза оживились. Он смеялся и шутил напропалую. «А ведь он совсем не глуп», — заметил про себя Пардальян.
Выпил Равальяк не так уж много, но поскольку привык к совершенной трезвости, ему и такая малость сильно ударила в голову. Он весь преобразился — словно после долгого кошмара в нем пробудилась жажда жизни. С восторгом и любовью глядел он на цветы и зелень кругом…
— Что? — добродушно сказал ему Парфе Гулар. — Видишь, как переменяются все мысли после доброго завтрака под старое вино?
— Вижу, — признался Равальяк. — Я словно другим человеком стал.
— А ответь-ка мне, — вдруг переменил разговор монах, — что тебе сказал на исповеди отец иезуит д'Обиньи?
Вопрос был, мягко говоря, нескромный. Равальяк помрачнел и огорченно пробурчал:
— Он сказал, что видения мои ложные и надо обо всем этом позабыть. Дал совет хорошо наесться, напиться и вернуться домой в Ангулем. А еще вернул мне су, которое брал в долг.
— Верно сказал! — ответил Парфе Гулар. — Хороший человек этот отец д'Обиньи!
Он задрал сутану, вытащил оттуда кошелек и высыпал его содержимое на стол. В кошельке было десятка два экю — немалая сумма для бедного монаха. Гулар подвинул ошеломленному Равальяку десять монет и без предисловий сказал:
— На одно су до Ангулема не доедешь. На вот десять экю. Дарю!
— Что это? — не верил своим глазам Равальяк.
— Как это что? Вот чудак! Деньги на дорогу, говорю тебе!
— Ты слушай, слушай отца д'Обиньи — он тебе дело сказал, Равальяк. Выкинь-ка ты из головы все это бесовское наваждение!
И он продолжал с глубочайшим сочувствием, тронувшим Равальяка:
— Поезжай, Жан-Франсуа! Право, поезжай! Совесть успокоишь, счастье найдешь… Будут там у тебя жена, дети, дом свой — заживешь, как все люди.
Приятели заспорили. Равальяк упирался; он никак не желал признаться, что его удерживает в Париже. Парфе Гулар расточал красноречие. Наконец пара стаканов доброго вина все-таки убедила Равальяка.
Он принял от монаха десять экю и пообещал завтра же отправиться в Ангулем. Парфе Гулар, добившись своего, немедленно встал, расплатился по счету, довел приятеля до его «гостиничного заведения» и на прощание расцеловал…
Было около половины одиннадцатого. Как раз в этот час Жеан Храбрый выходил из каморки на улице Арбр-Сек.
Пардальян с мрачным лицом продолжал следовать за монахом.
«Странное дело! — размышлял он. — Я бы присягу дал, что он подбивал несчастного юношу убить короля — а теперь вдруг посылает его домой! Неужто я ошибся?»
Он и так и этак думал, в чем тут дело, и наконец сообразил:
— Быть может, Равальяк им больше не нужен? Стало быть, у них в руках есть другое орудие? Кто-то другой, кто надежнее, решительнее, кто готов на дело… а не то уже и совершает его? Как бы разузнать? Вот дьявол!
Парфе Гулар медленно, словно ожидая кого-то, вернулся к воротам города. Он больше не пел — напротив, старался держаться неприметно.
Когда он подходил к воротам, из города выехала карета без свиты. Парфе Гулар посмотрел ей вслед. Карета проехала вдоль известной нам площадки для игры в шары и остановилась за холмом, прямо под двумя мельницами на вершине.
Парфе Гулар опять вернулся к «Трем голубям». Как мы говорили, почти прямо напротив харчевни стояла часовня Сен-Рок.
В те времена, о которых мы ведем свой рассказ, капелла находилась на обширной четырехугольной насыпи. Со стороны предместья и городской стены края насыпи были полностью застроены. На стороне же, обращенной к холму Сен-Рок, дома стояли только до середины, ближе к городу. Дальше по этой стороне и по всей той, что выходила на улицу Гайон, насыпь была и вовсе не застроена. Там ее подпирала довольно высокая стена без парапета, так что подучалось нечто вроде террасы. С нее были, видны все окрестности до самого капуцинского монастыря и даже дальше, ибо на западе простиралось открытое поле.
На террасе было кладбище; путь в часовню проходил через него. Снизу, с улицы Гайон, на террасу вела лестница.
Парфе Гулар поднялся по этой лестнице и зашагал к часовне. Пардальян по-прежнему не отставал от него.
Монах обошел капеллу кругом, желая убедиться, что поблизости никого нет. Так, по крайней мере, понял Пардальян, упорно державшийся за спиной у брата Гулара.
Осмотрев все снаружи, Парфе Гулар зашел в часовню и проверил там все еще дотошнее — даже в исповедальни заглянул.
«Скоро, кажется, мое терпение вознаградится!» — весело подумал шевалье.
Убедившись, что ни в капелле, ни на насыпи никого нет, Парфе Гулар встал наверху лестницы. Теперь никто не мог забраться на насыпь, миновав его.
Увы! Нежелательный свидетель уже проник в капеллу! На плечах противника, говоря военным языком, Пардальян вошел в столь тщательно охраняемое помещение…
В тот самый миг, когда Парфе Гулар начал осмотр, ворота капуцинского монастыря открылись, словно все тут было заранее расписано по минутам. Из монастыря вышел Аквавива. За ним стали появляться друг за другом попарно тайные его телохранители — двенадцать дюжих монахов.
Подойдя к лестнице, Парфе Гулар увидел: Аквавива уже в двух шагах от улицы Гайон. Монах повернулся и с каменным лицом быстро направился обратно в часовню. Несколько секунд спустя туда вошел и Аквавива.
Пардальян спрятался в темном углу. Он увидел, как величаво держится вошедший. Глаза шевалье сверкнули во мраке.
«Ну вот! — подумал он. — Теперь я наверняка узнаю, что тут делается!»
Парфе Гулар ответил шепотом на немой вопрос:
— Никого нет.
— Все равно… — и Аквавива выразительно приложил к губам палец. Но как бы тихо они ни шептались, Пардальян услышал все от слова до слова:
— Лошадей напоили.
— Верно ли?
— Совершенно верно.
— Куда поехал?
— В Сен-Жермен-де-Пре.
— Что рыжий?
— Завтра уедет в Ангулем.
— Хорошо. А дама?
— Ждет вас в карете за холмом.
И более не слова. Аквавива тотчас вышел и направился к карете с опущенными занавесками. Там его ожидала Леонора Галигаи. Мы уже знаем, куда они направились и зачем.
Парфе Гулар немного подождал и тоже ушел. Как нам известно, он всегда следовал за хозяином.
А разъяренный Пардальян выскочил на улицу с громкими проклятьями:
