«Глухой» фармацевт - Спектор М. Б. (книги хорошего качества txt) 📗
— И что вы, Саша, посоветовали Николаю? — спросил Горожанин.
— Зайти к барышнику. Узнать, как обстоят дела с мотоциклом. Николай обещал. Дня через два он сам приедет в город. Матвея хотел навестить.
— Отлично, — похвалил Сашку Горожанин. — Подход к этому Дахно вы нашли, по-моему, правильный. Когда появится Николай, скажите Бойченко, чтобы он вместе с ним зашел ко мне. А пока идите, отсыпайтесь. Ночь у нас будет тревожная.
Саша отправился в столовую, где неожиданно встретил Матвея.
— Нечего разлеживаться! — объяснил свое появление здесь Бойченко.
— А Костя где? — поинтересовался Троян.
— Дома. Я потихоньку ушел. Зубрит Костя.
Но когда они вместе с Касьяненко возвратились на Спасскую, Решетняка в квартире не оказалось. Матвей глянул на диван и глазам не поверил: кожа с сиденья была срезана.
— Дворник! — воскликнул Бойченко.
— Ну, я покажу этой контре! — не выдержал и Касьяненко. Сашка кинулся было за Ферапонтом, но в дверях столкнулся со смущенным Костей Решетняком. В руках тот держал узелок из наволочки.
— Смотри, что Филя наделал! — крикнул Троян, кивая на ободранный диван,
— Это я, — потупился Костя, — Я кожу срезал...
— На базаре со спекулянтами якшаешься!
— Не-ет. Я не якшался. Я к Кочубееву букинисту пошел. Объяснил, хочу, дескать, подкормить Матвея. Сначала старик ни в какую. Потом сходил — выменял.
— Так... — Касьяненко взял у Решетняка узелок и выложил из наволочки на рояль две буханки хлеба, большой кусок сала, лук, чеснок и три банки рыбных консервов. — Осваиваешь, значит, политическую экономию?.. И правильно сделал! — он грохнул кулаком по жалобно отозвавшемуся инструменту, и, взяв одну из банок, стал читать этикетку: — «Так... «Д» плюс «Т» равняется «Бычки в томате».
— Безобразие, — возмутился Бойченко. — А еще чекист. Комсомолец! Шкурничество это! Не стану я ничего этого есть, — и отошел к окну.
Хлеб был свежий, пахучий, а сало цвета бледной зари так аппетитно, что говорить Матвей больше не мог — слюна забила. Касьяненко снова бухнул кулаком по крышке рояля.
— Какое там шкурничество? Мебель — негодная. А Филя все одно содрал бы, черт ему в печенку! И жрать это, Кочубей, ты станешь. Ясно?
Матвей зло огрызнулся:
— Не буду один!
— Это другое дело. Отличная, братва, еда! А тебе, Матвейка, з самый раз сальца погрызть.
Вечером, когда ребята ушли на задание, Бойченко, лежа на матерчатой оранжевой подкладке дивана, думал, что спать стало даже лучше — раньше кожа холодила, а теперь спине теплее, сытый желудок охотно «поддерживал» подобную версию.
Через несколько дней с дивана исчезла стараниями того же Кости оранжевая подкладка, потом добротная парусина. Нетронутой осталась лишь последняя оболочка — мешковина, зато энергии у ребят стало хоть отбавляй.
Диван «обглодали» за неделю, а Николай, сын дьяка, из Большой Коренихи все не появлялся. Горожанин сказал Трояну, что, если тот не приедет через два-три дня, Сашке придется самому навестить его. Но Николай ворвался утром в квартиру на Спасской, вытащил из корзины большой пирог с мясом — подарок от дьячихи хворому Матвею. Обитатели комнаты отдали дань кулинарным способностям Николаевой матери с великой радостью.
Потом они с Сашкой отправились к Горожанину.
Задержал приезд Николая очередной вояж Андрея Дахно в Одессу, на базар. А потом Николай помог ему перепрятать покрышки в более надежное место — под старую копну, в тайник. За это Дахно обещал Николаю продать пару покрышек по льготной цене. Конечно, когда Николай купит мотоцикл.
— Ну и скряга же ваш благодетель, — посмеялся Валерий Михайлович. — И много у него покрышек?
— Сорок четыре.
— С шестью проданными Шульцу — пятьдесят, значит. Где же он их приобрел?
— Говорит, у какого-то дядьки. А тот подобрал их в брошенном обозе, когда еще греки бежали из Николаева.
— Что же он так встревожился теперь? Перепрятывать их вздумал. Вы не интересовались?
— Жаловался, что в городе у него родственника арестовали. Но кого именно, я не спрашивал. Неудобно.
— Резонно... Так вы, Николай, при первой же встрече поинтересуйтесь у Дахно про мотоцикл. Как до дела дойдет, свяжитесь с Трояном или Бойченко. С кем будет удобнее. Кто-либо из них к вам и заедет.
Едва за Николаем закрылась дверь, как нетерпеливый Троян предложил:
— Валерий Михайлович, вот бы нам все это и прихлопнуть!
— Не торопитесь, Саша, — сказал Горожанин.
Троян не знал, что днями Каминский доложил: «глухой» фармацевт, который и не думал уезжать из города, встретился на Варваровском мосту с человеком из Заречья, с той стороны Буга, где находится Большая Корениха и богатые немецкие колонии. Свидание состоялось под вечер, когда мост наводнен рыболовами, и| «глухой» был тут же с удочкой. Он сидел на бревнах наплавного моста, сначала в одиночестве, потом к нему подсел мрачноватого вида человек в военной форме. По описанию он не походил на того, с кем «глухой» виделся, когда за ним присматривала Валя.
А тут еще сигнал — Андрей Дахио беспокоится о покрышках. Это уверило Горожанина в правоте его рассуждений о том, что бывший управляющий аптечным складом не может не знать о покрышках. Если же он о них знает, то подобное обстоятельство заставит его быть до конца откровенным по делу о хищении медикаментов и перевязочных материалов.
— Вызвать арестованного Дахно, — распорядился Горожанин.
— Мне идти, Валерий Михайлович? — опросил Троян.
— Нет, Саша, останьтесь. Вы сейчас поймете, почему не надо торопиться с арестом барышника.
В комнату ввели бывшего управляющего аптечной базой Дахно. Он нервно теребил измятую шляпу, испуганно оглядывался по сторонам, будто впервые попал в этот кабинет.
— Садитесь, Дахно, сюда, поближе, — предложил Горожанин. — Надо кончать канитель. Вот вам бумага, карандаш. Пишите всю правду. Кому вы продали спирт и медикаменты?
— Что писать, начальник? Я сам удивляюсь, куда это все могло подеваться? Тут просто ошибка в описи... Часть, может, рабочие растащили.
— Рабочие, которых вы заставляли продавать спирт, ушли в Красную Армию. После установления Советской власти вы больше не поручали Ивановне продавать сахарин.
— Это вам, значит, Ивановна... Верно. Так это же было при белых. Все равно деникинцы чуть ли не каждый день брали спирт на складе. Тогда я сам по доверенности хозяина, который находился за границей, мог распоряжаться всей фирмой. А теперь... При нашей-то власти, чтобы я хоть грамм взял... — ожиревшее лицо Дахно с маленькими плутоватыми глазками выражало спокойствие.
— Значит, сами не брали и не хотите сказать, кто взял.
— Вот Христом богом клянусь, чтоб я на этом месте...
— Погодите, погодите, — прервал его Горожанин. — Сколько раз вы христом богом клялись? Что ж, еще раз запишем: не брали. И передадим дело в Революционный трибунал. Некогда нам с вами возиться.
— Пусть трибунал, — пожал плечами Дахно. — Все равно расстрела не будет. Говорят, Дзержинский отменил расстрел...
— Во-первых, не Дзержинский, а Советское правительство по предложению Дзержинского. Во-вторых, к нашему городу Николаеву это пока отношения не имеет. Мы находимся в прифронтовой полосе.
— Значит, могут и расстрелять? — приуныл было Дахно, но тут же выпрямился: — Против меня никаких улик. Ведь правда?
— Улик хватает, — сказал Горожанин.— Но вы сами должны честно обо всем рассказать. Конечно, если хотите выглядеть перед трибуналом полностью раскаявшимся человеком.
— Но я ничего не знаю! Что мне говорить? Я ничего не сделал...
— Можете для начала хотя бы рассказать о покрышках для мотоциклов. Где вы их достали?
— Какие покрышки?
— А те, что припрятали у Андрея в Большой Коренихе.
— Вы знаете... — задохнулся Дахно и побелел. На лбу у него проступили капельки пота.
— Товарищ Троян, налейте ему воды.
Дрожащей рукой, расстегнув ворот, Дахно медленно выпил всю кружку.
