Дитя Всех святых. Цикламор - Намьяс Жан-Франсуа (полные книги .TXT) 📗

Опять последовала всеобщая свалка. На глазах у крестьян Сомбренома, живых и мертвых, стражники безжалостно резали друг друга…

Победителем в охоте вышел Полыхай. Капеллан, которому удалось ускользнуть от всех преследователей, сам попался в его руки. Полыхай прикончил продажного священника точным ударом в яремную вену.

Часть крестьян разбрелась, чтобы добить раненых, а остальные окружили Полыхая и снова связали ему руки.

– Не имеете права! Вы же обещали…

Робен показал ему на мертвецов в оленьих и медвежьих шкурах.

– А им ты разве не обещал, что они будут пажами в Англии? Пора кончать с ним! До вечера нам следует похоронить наших братьев на кладбище. Но прежде они увидят, как ты подохнешь…

Вскоре они оказались перед сомбреномской виселицей, возвышавшейся на насыпи посреди виноградников. Полыхая загнали на насыпь и стали ждать, пока не соберутся остальные.

Понемногу явились все. Последние несли трупы своих односельчан. Мертвых поместили в первом ряду. Вскоре на виселицу из-под насыпи уставились пустыми глазницами полсотни мертвецов. Полыхай попятился…

И тут раздались голоса:

– Не повесить его надо, а распять! Распнем его!

Селяне стали карабкаться на насыпь, чтобы подкрепить слова действием. Другие, в том числе и Робен Приньяр, пытались отговорить их, считая кощунством предать отъявленного мерзавца участи самого Христа.

Исчерпав все доводы, Робен воскликнул:

– Кто осмелится вбить первый гвоздь?

– Я!

Вперед протолкалась какая-то женщина. Взгляд ее блуждал, седые всклокоченные волосы ниспадали ниже спины. В руке она держала большой гвоздь.

Шепот пробежал по рядам крестьян.

– Безумная! Это безумная…

Так ее все называли. Люди знали, что она когда-то жила в одной из лачуг Сомбренома, но забыли, в какой именно. Она годами скрывалась в лесу, порой попадаясь на глаза бывшим односельчанам. Непонятно было, как ей удавалось пережить там зиму.

Среди гробового молчания безумная приблизилась к Полыхаю.

– Ты забрал у меня сына. Ты у меня забрал его…

Резко размахнувшись, она вонзила гвоздь в единственный глаз начальника стражи.

– Его звали Колине, моего сына!

Продолжением стала жуткая свалка. Схваченный сотней рук, раздираемый в разные стороны, Полыхай был приколочен за запястья к одной из поперечин виселицы.

Крестьяне не присутствовали при его агонии. Они ушли, унося своих мертвецов на деревенское кладбище. На насыпи перед висящим, дергающимся телом осталась только безумная – и все смеялась, смеялась…

Карл VII не спешил ратифицировать Аррасский договор. С тех пор как французская делегация вместе с наблюдателями от герцога Орлеанского доставила ему документ, король не переставал оспаривать его содержание. Нравственные условия, по его словам, были просто унизительны. Никогда он не приложит свою печать к подобному пергаменту!

Вопреки видимости, король вовсе не вернулся в состояние прежней нерешительности, в эпоху отсрочек и отговорок, которые так дорого обошлись королевству. Карл VII вел себя как тонкий политик. Ходили слухи о том, что герцог Бургундский уже сожалеет о своих слишком больших уступках и англичане уговаривают его отказаться от Аррасского договора. Поэтому требовалось внушить герцогу, будто другая сторона тоже считает, что уступила слишком много.

Все это Анн де Вивре, разумеется, знал, но все равно ярился из-за подобной медлительности. Ведь пока Карл VII не подпишет договор, франко-бургундский мир официально не вступит в силу, а значит, остается невозможным и его бракосочетание с Дианой де Куланж…

И Диана тоже это знала. Она находилась в Аррасе, куда Анн должен прибыть с французской делегацией, везущей подписанный королем договор. Она ждала его. Она все приготовила для свадебной церемонии. Влюбленные переписывались часто, как могли. Но так и не виделись со времени той короткой встречи в Куссоне, то есть уже больше двух лет!

В конце концов, Карл VII рассудил, что довольно ломал комедию. 10 декабря к договору была приложена печать с лилиями, и коннетабль де Ришмон тотчас же отбыл в Аррас. Анн сопровождал его с вполне понятным волнением. Мышонок вез в дорожной суме венец Дианы и сидящего на плече Зефирина, которому предстояло, наконец, вновь обрести свою хозяйку.

Церемония прощения, окончательно скреплявшая Аррасский договор, состоялась в соборе Сен-Ваас в понедельник, 12 декабря 1435 года. Жан Тюдер, парижский старшина, огласил заявление короля и бросился к ногам герцога Бургундского, вопия о прощении за убийство Иоанна Бесстрашного от имени короля Франции. Филипп Добрый поднял его и поклялся на Евангелии соблюдать мир.

Затем все вышли под трезвон колоколов, зазвонивших во всю мочь. В городе было черно от народа, и восторг царил неописуемый.

Анн остался на паперти вместе с Мышонком. Со времени своего приезда он не видел Диану и не был чересчур удивлен этим. Она написала ему, что хочет появиться перед ним только в день бракосочетания, которое состоится сразу же после официальной церемонии.

Так что Анн ждал на ступенях собора, в доспехах, с новым гербом Вивре на груди, который он сподобился носить первым в роду: поле, раскроенное на «пасти и песок», с золотым цикламором. На Мышонке было красно-черное платье, и сокол сидел на его плече.

Церковь, наконец, опустела, и толпа с ликующими криками потекла по улицам. Кардинал Кипрский, окруженный прочими священнослужителями, тоже ожидал, поскольку именно ему предстояло совершить обряд бракосочетания между французом и бургундкой – первый за столькие годы.

Диана де Куланж была, конечно же, в черном и белом! Анн сразу заметил ее на опустевшей площади. Она шла быстрым шагом и вскоре оказалась перед ним. И Анн вновь с восхищением залюбовался изящным очерком ее скул и голубыми, вечно смеющимися глазами.

Мышонок передал Анну диадему, и тот возложил ее на темные волосы возлюбленной. Диана тихонько вскрикнула при виде такого чуда. Хотела сказать что-то, но тут приблизился кардинал, и церемония началась.

Ритуалы венчания в то время были весьма различны, и тот, что избрал кардинал Кипрский, ничем не напоминал обряд, некогда свершенный в Нанте. Анн испытал от этого сильнейшее облегчение.

Собственно, церемония состоялась не внутри церкви, а снаружи, под сводом портала, прозванного «брачным», потому что один из украшавших его горельефов изображал брак в Кане Галилейской. По просьбе прелата Анн и Диана обменялись «даром тела». Будущий супруг, стоящий справа от него, и будущая супруга, стоящая слева, произнесли по очереди:

– Ego do corpus meum.

– Recipio.

Кардинал благословил их, простирая над ними свою епитрахиль.

– Et ego conj ugo vos… [27]

Затем Анн и Диана де Вивре обменялись кольцами и после этого прошествовали в церковь, чтобы присутствовать на особой мессе.

Время от времени Анн поворачивался к Диане – отныне и до века своей жене. Когда волнение улеглось, она вновь стала прежней: заразительно веселой, полной жизни. Ее глаза искрились, она даже кусала себе губы, чтобы не засмеяться от радости. Когда кардинал поворачивался к алтарю, она порой прикасалась к своему венцу, словно не веря случившемуся чуду.

Дивная Диана! Их венчание казалось Анну заодно и коронацией богини.

Мышонок приготовил им сюрприз. Когда было сказано последнее слово мессы, он вдруг выпустил Зефирина прямо в соборе. Растерявшийся сокол стал выписывать круги над кардиналом, а тот, удивленный и напуганный, призвал на подмогу певчих. Тут уж молодожены не смогли сдержаться, и, несмотря на волнение и торжественность обстановки, оба залились веселым смехом.