Черные Мантии - Феваль Поль Анри (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
Оставшись один, Эшалот принялся укачивать Саладена, который хотел есть и потому не отвечал на его ласку. Этот младенец был стоек, словно кремень, но у всякого воздержания есть свои пределы. Саладен орал как бешеный; его тощее тельце корчилось и извивалось. Вся его кровь прилила к щекам, искаженное криком крохотное личико напоминало морщинистый лик демона.
– Спи, малыш, баю-бай! – терпеливо твердил Эшалот. – Он у нас такой хорошенький, наш малыш, мамочка так любит его! Спи, а папочка скоро принесет тебе ням-ням.
Именно этого и желал Саладен: ням-ням… Сколько раз Эшалот молил Господа совершить чудо: превратить его в женщину! Сколько раз после этих молитв он с тоской расстегивал свою аптекарскую блузу, снова и снова убеждаясь, что по-прежнему не может предложить свою грудь младенцу! Во время прогулок он с завистью смотрел на кормилиц. Такое же удовольствие доставляло ему созерцание военных, ибо их блестящие мундиры всегда привлекали взоры этих полногрудых дам. Что за трогательные ассоциации!
– Баю-бай, малыш, спи! Наш папа Амедей добрый, гули-гули, ах ты, мой хорошенький, гули-гули-гуленьки!
Он поднял Саладена высоко над головой и резко опустил вниз. Это любимая игра малышей, когда они сыты. О желудке Саладена нельзя было сказать, что он сыт. Каким бы щуплым ни был этот младенец, животик его был ого-го и требовал пищи. Саладен завопил с новой силой, и Эшалот почувствовал, что его уши вот-вот лопнут. Он рассердился.
– Ах ты, маленький мошенник, – вскипел он, опуская ребенка на землю, – вот как сейчас сяду на тебя, помяни мое слово! Надоели мне твои вопли! Я же честно признался, нет у меня ничего – ни в руках, ни в карманах, а поэтому будь любезен, заткнись!..
Саладен заорал еще громче.
– Ну что ж! – воскликнул Эшалот. – Раз такое дело, тем хуже для меня! Пойду с протянутой, просить милостыню!
Обуреваемый противоречивыми чувствами, он вышел из дому. В душе Эшалот был горд, и мысль о необходимости протянуть руку за подаянием казалась ему непомерно унизительной. К счастью, Бог его миловал: перед дверью соседки стояла бутылка с молоком, принесенная перед завтраком молочником, Эшалот прибрал ее. Тут в нем зародилась профессиональная гордость, и, переступая порог их берлоги, он сказал себе:
– Надо же, а у меня, оказывается, легкая рука! Расскажу об этом Амедею. Ну да что поделаешь, – продолжал он, поднося бутылку ко рту Саладена, который тотчас же умолк, как только почувствовал на губах вкус молока, – когда ты дошел до ручки, тут уж раздумывать не приходится, разве не так, сокровище мое? Да пей же ты! Пей! Только не захлебнись, обжора! Однако, – с неожиданной грустью пробормотал он, – соседка вовсе не богата! А я-то рассчитывал вырастить моего Саладена честным малым, который станет бриться каждый день. Ладно, после первого же дела заплатим соседке за молоко. А малыш не узнает, какими темными делишками было сколочено доставшееся ему состояние.
У него засосало под ложечкой, однако он благоговейно спрятал бутылку с остатками трапезы Саладена; к этому времени младенец уже спал как сурок.
Счастье никогда не приходит одно. На лестнице послышались шаги Симилора, фальшиво насвистывавшего модную песенку. Отчаянная надежда сжала сердце Эшалота.
«Может быть, жильцы с третьего этажа вернулись к разговору о женщине», – подумал он.
Вошел Симилор и высыпал на стол горсть монет по десять сантимов.
– И все это ты нашел на прогулке? – ахнул Эшалот.
– Не мелите чушь… – вместо ответа процедил Симилор.
Ноздри бывшего аптекаря сладострастно втянули в себя подозрительно знакомый сладостный запах.
– Вы пили водку, Амедей, – произнес он.
– И что из этого?
– А кто-то клялся, что не будет пить один.
– Спокойно, мой котеночек! Чтобы обтяпать дельце, надо прежде поговорить с человеком, разве не так?
– Да, Амедей, – смягчившись, согласился домохозяйка-Эшалот. – А с кем ты говорил?
– Но чтобы поговорить с человеком, надо пойти в трактир, посидеть, сыграть партию в бильярд… – не слушая приятеля, продолжал Симилор. – А уж если он угощает…
– Ну и голова же ты у меня! – с восхищением и завистью воскликнул Эшалот.
– Хватай свою шляпу, и пошли. Скоро мы узнаем, чего ему Надо со всеми этими непонятными словами: «Будет ли завтра день?» – и прочими секретами. Я плачу за две порции колбасы и выпивку.
– Благодарю, Господи! – прошептал Эшалот. – Неужели наконец и для нас настанут счастливые деньки!
Восхищение приятеля пришлось Симилору по душе.
– Вот и для простого человека, – назидательно произнес он, – есть свой случай, а тот, кто посмелее, сумеет его ухватить и выбраться наверх. Честность – это все чепуха; с ней так и будешь всю жизнь гнить в нужде. Если бы мы не дали слабину и сразу же выбросили из головы эти глупости, я бы не упустил столько возможностей и уже давным-давно выбрался бы из нищеты, которая нам мешает делать дела. Ведь если ты беден, общество почему-то считает своим долгом презирать тебя. А вот ежели ты, к примеру, разбогател не вполне честным путем, то все соседи перед тобой шляпу снимают. Разве не так?
– Истинная правда! – подтвердил Эшалот, извлекая из-под кровати не поддающиеся описанию лоскутки.
– Следовательно, – продолжил Симилор, – французское общество состоит из дураков и умников, урвавших свой кусок и сумевших вовремя выйти из игры. Вторые дурачат первых, при этом лицемерно им сочувствуя, но как только бедняги пытаются получить свою долю, умники мгновенно заявляют: «Это мое!» Таков закон, придуманный теми, что успели первыми набить карманы. Ну так что, хочешь вечно краснеть и оставаться в тени, затянув потуже пояс?
– Нет, нет, – быстро ответил Эшалот, сворачивая в узелок свое тряпье. – Мы же уже договорились, что не станем обращать внимания на такие предрассудки, как честность.
– Тогда вперед! Постараемся извлечь выгоду из их преступлений. А что ты намерен делать с этими тряпками?
– Это моя стирка, Амедей! Я хочу постирать в канале пеленки Саладена.
Эшалот взял узелок Саладена и бутылку с остатками молока. При мысли о том, что сейчас они будут есть колбасу, лицо его озарилось радостью. Симилор, имея некоторые представления о светском лоске, немного стеснялся узелка, а еще больше младенца. Ему казалось, что невинное создание может повредить его успеху у женщин.
Описывая шествие по Парижу этой семьи, состоящей исключительно из мужчин, мы краснеем от стыда: Эшалот, как обычно, тащил тройную ношу; Симилор, как всегда прекрасный, гордо бросал убийственные взоры сквозь витрины магазинов и охотно уходил вперед товарища в надежде, что его сочтут холостяком. Так они дошли до убогой харчевни и сразу сели за черный от грязи, словно залитый чернилами, еловый стол, где стояли миска для салата и банка с горчицей. Саладен, узел и бутылка были последовательно развешаны на гвоздях, заменявших вешалку. Хозяйка, уродливая старуха, которая наверняка сильно грешила в молодости, ибо успела заработать деньжат на покупку этой харчевни, с подозрением на них посмотрела.
– Карьера преступников обеспечит нам будущее, – деловым тоном произнес Симилор. – А подробности нам уточнят, вместе с «Будет ли завтра день?» и прочим. Кстати, это Пиклюс угостил меня сегодня утром…
– Сам господин Пиклюс! – восторженно воскликнул Эшалот.
– Эй, потише. Эти люди не имеют привычки говорить громко и не желают, чтобы их имена слышали все, кому не лень.
– Ради этой колбасы я готов на все. Ох, что за прелесть!
– Да, неплоха… Вскоре мы попробуем и другие блюда, те, что подороже, но это после, когда мы приобщимся к тайне, а это произойдет только в среду.
– Разве? – удивился Эшалот.
Симилор приложил палец к губам.
– Да, а это означает, что еще два дня нам придется жить на собственные средства. А потом начинаем новую жизнь. Я больше не хочу упускать свой случай, думаю, что и ты тоже. Так что сейчас придется призвать на помощь всю нашу сообразительность, чтобы протянуть эти два дня. Как ты считаешь, имея двадцать пять франков, дотянем ли мы до среды?
