Сальватор - Дюма Александр (читать книги онлайн .TXT) 📗
– Дорогой дядя! Признаюсь, я все меньше и меньше вас понимаю.
– Да хватит притворяться! Уж не хочешь ли ты уверить меня в том, что ты не видел «Школу буржуа»?
– Я видел эту пьесу, дядя.
– И не аплодировал маркизу де Монкаду?
– Аплодировал, поскольку Арман прекрасно исполнял эту роль. Но не его герою.
– Ах, так! Вы, значит, святоша, господин племянник?
– Да нет, дядя. Но оттого, что мужчина святоша, дойти до того, чтобы брать деньги от женщины…
– Ба! Дорогой друг! Когда мужчина беден, а женщина богата, как мадам де Моранд или графиня Рапт…
– Дядя! – воскликнул, вставая, Петрюс.
– Прекрасно, племянник, прекрасно! Это теперь не в моде! Не будем больше об этом, мода меняется. Но что я должен подумать: четыре месяца тому назад, когда я в последний раз был у тебя, я видел твою мастерскую, увешанную твоими эскизами, и примыкающую к ней комнату, за порядком в которых следила привратница, торжественно называемая горничной. У твоей двери я вытирал ноги о несвежий половичок. Ты совершенно спокойно отправлялся пешком в Латинский квартал для того, чтобы поужинать за двадцать два су у Фликото. И я говорил себе: «Мой племянник – бедный художник, который зарабатывает кистью четыре-пять франков, не желает влезать в долги, не хочет сидеть на шее у своего бедного отца. Мой племянник – честный парень, но простоват. Следовательно, я должен дать моему племяннику хороший совет». И я даю ему совет, как мсье де Лозун советовал своему племяннику. Я ему говорю: «Парень, ты красив, элегантен. Вот твоя принцесса. Она – не герцогиня Беррийская, не дочка регента, но она купается в миллионах…»
– Дядя!
– Я снова прихожу сюда и вижу дворик, превращенный в сад, цветник с редкими растениями… О! Вольеру с птицами из Индии, из Китая, из Калифорнии… Конюшню, в которой стоят лошади стоимостью в шесть тысяч франков и упряжь с гербами семьи Куртенэ… Ох, ох, ох! Я поднимаюсь наверх обрадованный, думая про себя: «Отлично, мой племянник – смышленый парень, а это лучше, чем быть просто талантливым человеком». Я вижу наверху ковры, мастерскую, как у Гро или Ораса Берне, и думаю: «Ну, теперь все идет, как надо!»
– Я вынужден с сожалением сказать вам, дядя, что вы полностью ошибаетесь.
– Значит, все плохо?
– Нет, дядя. Но я прошу вас поверить мне, что я слишком горд, чтобы быть обязанным всей этой роскошью, с которой вы соизволили меня поздравить, кому-то, кроме себя самого.
– А, черт возьми! Понимаю: тебе заказали картину и заплатили вперед?
– Нет, дядя.
– Тебе поручили расписать ротонду церкви Мадлен?
– Нет, дядя.
– Тебя назначили придворным живописцем Его Величества Российского Императора с жалованьем в десять тысяч рублей?
– Нет, дядя.
– Значит, ты залез в долги?
Петрюс покраснел.
– Ты выдал векселя седельщику, каретнику, мебельщику. А поскольку ты выдавал им векселя на имя барона Эрбеля де Куртенэ и известен, как мой племянник, тебе дали все в кредит.
Петрюс опустил голову.
– Но знай, – продолжал граф, – и запомни хорошенько: когда все эти люди явятся ко мне с векселями, я им скажу: «Барон Эрбель? Я такого не знаю!»
– Дядя, будьте спокойны, – сказал Петрюс. – Они никогда к вам не явятся.
– А к кому же они придут?
– Ко мне.
– И когда придут, ты сможешь с ними расплатиться?
– Смогу.
– Сможешь, проводя половину дня в лесу для того, чтобы встретиться там с графиней Рапт, каждый вечер находясь в «Опере» или в театре «Буффонады» для того, чтобы поклониться там графине Рапт, а каждую ночь проводя на балах для того, чтобы пожать ручку графини Рапт?
– Дядя!
– Ну да, правду выслушивать не очень приятно, не так ли? Но ты должен ее выслушать.
– Дядя, – с гордостью сказал Петрюс. – Поскольку я вас ни о чем не прошу…
– Черт возьми! Меня больше всего и беспокоит то, что ты ничего не просишь. Ведь поскольку ты не просишь ничего ни у своей любовницы, ни у меня, а сам тратишь по тридцать – сорок тысяч в год, это означает, что ты клянчишь деньги у своего отца-пирата.
– Да. И должен вам сказать, дорогой дядюшка, что мой отец-пират не только не отказывает мне в том, что я у него прошу, но и обходится без нравоучений.
– И ты предлагаешь мне последовать его примеру? Ладно, я постараюсь быть не противнее его. Но я должен прежде всего сказать тебе, почему я был в плохом настроении, когда вошел сюда, и почему вначале я говорил с тобой несколько резко.
– Я не требую от вас никаких объяснений.
– Но объясниться я должен. Поскольку ты прав: коль ты ни о чем меня не просишь…
– Кроме вашей дружбы, дядя.
– Так вот, для того, чтобы мы остались друзьями, я тем более должен объяснить вам причины моего дурного настроения.
– Слушаю вас, дядя.
– Знаешь ли ты?.. Да вообще-то тебе и знать ни к чему… Я сейчас расскажу тебе одну историю. Назовем ее героя ***. Послушай и пойми причину моего плохого настроения. Некий рабочий тридцать лет тому назад пришел пешком из Лиона в Париж, без гроша в кармане, без чулок и без рубахи. Проживя в нищете и терпении целых пять лет, он стал начальником полиции с жалованьем в три тысячи франков. Он богат, не так ли? Человек, который пришел в Париж без ботинок, а теперь имеет три тысячи ливров ренты – богатый человек. Ибо тот человек богат, который благодаря работе свободен от страстей, от потребностей, от капризов своего темперамента или своего воображения. Но только после двух лет его пребывания в Париже жена подарила ему сына, а затем она умерла.
«Что же я должен сделать из сына?» – задумался отец, когда ребенку исполнилось пятнадцать лет.
Само собой разумеется, что ему и на секунду в голову не пришла мысль сделать ребенка тем, чем он был сам. А именно рабочим. Кроме того, вы знаете, что меня в высоких кругах обвиняют в том, что я якобинец, и должен признаться, что эта отцовская гордость, которая стремится вырастить сына так, чтобы он добился большего, чем отец, была одной из идей революции 1789 года и что, если бы революция только такими идеями и ограничилась, я не стал бы на нее сердиться… Итак, этот отец сказал сам себе:
«Я всю жизнь проливал пот и кровь, я страдал, как самый последний бедняк. И не следует, чтобы мой сын страдал, как я. Из трех тысяч франков моего жалованья я выделю половину на его обучение. Затем, когда он закончит учебу, он станет тем, кем захочет: адвокатом, врачом, художником. Какая разница, кем он станет, лишь бы стал кем-нибудь».
И он устроил молодого человека в один из самых лучших пансионов Парижа. Отец жил на оставшиеся полторы тысячи в год… Нет, на тысячу! Потому что, сам понимаешь, надо было давать сыну еще пятьсот франков на карманные расходы… Ты слушаешь меня, Петрюс?
– Очень внимательно, дорогой дядюшка, хотя и не понимаю, куда вы клоните.
– Сейчас узнаешь. Но прошу тебя внимательно следить за моим рассказом.
Граф достал из кармана табакерку, а Петрюс приготовился не потерять ни единого слова из того, что собрался сказать ему дядя, как до этого он не упустил ни слова из предыдущего рассказа.
Глава LVI
В которой доказывается, что между продавцами нот и продавцами картин гораздо больше общего, чем это принято считать
Граф Эрбель с наслаждением втянул в себя понюшку табака, стряхнул с жабо его крошки и продолжал:
– Итак, ребенка приняли в один из лучших парижских коллежей, где, помимо положенного для коллежей уровня образования, он стал заниматься с учителем английского языка, с учителем немецкого языка, с учителем музыки. Таким образом, его обучение стало стоить уже не две тысячи франков, а две с половиной. Отец его жил на пятьсот франков в год. Но что такое была для него физическая пища? Главное, что его сын получал в достаточном количестве пищи духовной!
Молодой человек учился довольно неплохо. И его отец получал в качестве возмещения за свои жертвы похвалы от учителей за прилежание, хорошее поведение и успехи сына.
