Ветер с Варяжского моря - Дворецкая Елизавета Алексеевна (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
– Доброе дело ты задумал, – согласился князь. – Коли бог дал, то отказываться грех. Я сам бы с тобой мехов послал от чудской дани.
– Это можно! – с удовольствием согласился Милута. – А коли тебе там чего надо – укажи, я доставлю.
– Вот только надо тебе, прежде чем в путь пускаться, дочь свою устроить, – вступила в беседу княгиня Прекраса.
Милута открыл было рот, чтобы рассказать о своих замыслах насчет Кириллиного сына. Но княгиня уже об это знала и не дала ему сказать.
– У тебя часу нет, чтоб ей доброго жениха приглядеть, да князь тебе помочь хочет. Мы твоей дочери сосватаем жениха. Есть у князя один молодец на примете. Роду хорошего, воин умелый, смелый, честный. Самого князя Вышеслава от погибели спас! Князь его двумя селами наградил. Случись новый поход – воеводской гривной пожалует. Верно говорю?
Княгиня покосилась на мужа. Вышеслав согласно кивал в ответ на каждое ее слово.
– А в тех селах и люди, и борти, и леса со зверями, и даже лов бобровый есть, хоть и небольшой, – увлеченно расписывала княгиня выгоды будущего родства. – Что скажешь – чем не жених?
– Два села да ловы звериные – это хорошо, дело подходящее, – рассудил Милута. Его мучало любопытство, что за зятя придумал для него князь? – А что за парень-то? Чей сын? Где он сам-то?
– Ты его знаешь. Он спас твою дочь от чуди. Это Снэульв сын Эйольва.
– Вот оно что…
Милута взял себя за бороду. Выходит, князь пытался сосватать ему того самого парня, от которого он сам не знал как избавиться. Но два села с промыслами были новостью. Да и неспроста сам князь за это взялся. А князю как отказать?
– Я, княже, за честь тебя благодарю, да не знаю, как дочь моя на это глянет, – сказал он наконец. – Одна она у меня, жалко. Неволить в таком деле не годится…
Княгиня мигом кликнула из верхних сеней отрока и послала за Заглядой. Девушка появилась быстро: княгиня с утра велела ей не уходить со двора.
– Вот что, дочь моя, – начал Милута, нерешительно оглядываясь то на князя, то на княгиню. Князь Вышеслав был невесел, а княгиня следила за ними с жадностью и потирала руки в нетерпении. – Сватает тебя князь за того варяга… За Сенвульва того. Два села ему дает с ловами и бортями… Что скажешь? По нраву тебе такой жених?
Загляда растерянно перевела взгляд с отца на Прекрасу. Все услышанное было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Вчера она не смела и мечтать о таком. Это было все равно что получить в подарок солнце и луну. Княгиня Прекраса улыбалась ей. Загляда вспомнила их вчерашнюю короткую беседу. Так неужели княгиня действительно помогла ей? И это – ее расплата за те два платочка.
– Так хочешь за варяга замуж? – повторил отец.
– Хочу, – просто ответила Загляда. – Мне иного и не надо.
– Ну, коли так… Вели, княже, звать жениха – по рукам и ударим! – решил Милута. Уж чему быть, того не миновать. У варягов тоже есть такая пословица – стало быть, истина эта властна над всеми землями, сколько их ни есть.
Прекраса велела челяди скорее привести Снэульва. Загляда теребила ленту в косе, не веря, что все это не мечта и не сон. А Вышеслав сидел молча, чувствуя, что какой-то холодный нож поворачивается в его груди. Даже не необходимость самому сосватать Загляду вонзила этот нож, а ее радость. В глазах Загляды, в румянце на щеках, в каждой черточке ее лица светилось такое счастье, какого напрасно добивался от нее Вышеслав. И может быть, способность испытывать эту радость, чистую, как блеск солнца на березовых ветвях, и делала Загляду краше и милее даже высокородной красавицы и умницы Прекрасы.
Поток ветра летел над землей, кроны берез бурлили, как чистая вода в ключе. Ветер трепал волосы Тормода, выбивал прядки из косы Загляды и бросал ей в лицо. Казалось, старик и девушка стоят не на прибрежной горе над Волховом, а прямо на вершине мира, на лестнице, ведущей от земли к небесам.
Солнечные лучи играли на поверхности Волхова, мигали тысячей блестящих глаз на волнах. Вверх по течению уплывал караван из полутора десятков стругов – это уходил Гудмунд Белая Борода. Где-то там, на одном из этих стругов, на веслах сидели Лейв и Хельги. Загляда смотрела вслед каравану, хотя и знала, что не сумеет разглядеть отсюда этих двоих, один из которых уже почти стал ее родичем, а другой… Она и сама не знала, как объяснить связавшую их сущность, но Лейв Ден Силвер, Лейв Серебряный, со всем добром и всем злом, которое он ей сделал, казался Загляде гораздо ближе, чем дядька Хельги.
«Ты скоро выйдешь замуж, Саглейд, – говорил ей Лейв вчера вечером, зная, что утром перед отплытием уже не сможет повидать ее наедине. – И я желаю тебе не пожалеть об этом. Но запомни: если когда-нибудь тебе понадобится защита – все равно, от кого и от чего, – постарайся, чтобы я об этом узнал. Купцы из Альдейгьи плавают в Миклагард, ты сможешь это сделать. Обещай мне это». И Загляда пообещала. Хотя бы это она могла для него сделать.
– Какой ветреный день! – бормотал рядом с ней Тормод. – Что-то Хресвельг чересчур широко расправил свои крылья. Лучше бы Гудмунду подниматься по реке без такого сильного встречного ветра. Да! Зато мои драконы по такому ветру расскажут мне много занятного. Не пойти ли мне их послушать? Как по-твоему, Береза Серебра?
– Подожди, – попросила Загляда. Ей не хотелось уходить от реки, пока караван Гудмунда еще был виден. – Успеешь.
– Я должен послушать, в какой день лучше справлять свадьбу! – убеждал ее Тормод. – Это очень важно – правильно выбрать день. Иначе твоя жизнь может сложиться не очень-то счастливо. Я знаю, что ты любишь Снэульва, но все же у него не такой нрав, чтобы я был спокоен.
Загляда подумала, что и в этом старый Белый Медведь прав.
– Но ты ведь по-прежнему будешь со мной, – сказала она. – А с тобой я ничего не боюсь.
– Это верно! – горячо одобрил Тормод. – От моего толстого брюха тоже есть польза – ты всегда можешь спрятаться позади меня так, что тебя не найдет ни одна беда на целом свете! У меня ведь нет никого, кроме тебя, Береза Серебра. Не знаю, будет ли от меня вам прок…
Тормод вздохнул и погладил плечо. Рана зажила, но часто болела, и силы в руках старого корабельщика были совсем уже не прежние.
– Правда, у вас будут дети, а детям понадобится нянька, – рассудил он вскоре. – Ха! Этим делом старый Белый Медведь еще не занимался. Но это даже занятно. У меня еще хватит сил делать им игрушки. Ты помнишь, каких замечательных троллей и турсов я делал тебе?
– Как же не помнить? – Загляда обернулась, оторвала, наконец, взгляд от реки и взяла Тормода за руку. – Это будут твои внуки, по всему праву твои. Без тебя ведь их на свете бы не было. Пусть боги слышат – я второго сына, если Макошь даст, твоим именем назову!
Старый корабельщик был польщен, его круглое лицо осветилось. Видно, он уже представил у себя на руках мальчика-тезку А рядом стоит маленький Эйольв, его старший брат. Но лучше бы… Гораздо больше Тормоду нравилось видеть себя с маленькой девочкой на руках, второй Заглядой, которая еще семнадцать лет будет маленькой и не оставит Белого Медведя ради какого-нибудь молодого викинга.
Тормод посмотрел на Загляду с лукавым любопытством.
– А если это будет девочка? Как вы ее назовете? Ну, ты дашь ей одно русское имя в честь твоей матери. А второе, северное имя? По матери Снэульва – Раннвейг?
Загляда покачала головой и улыбнулась.
– Асгерд, – тихо сказала она.
И Тормод вздохнул, мелко закивал головой, стараясь скрыть печаль. Судьба человеческая переменчива, как ветер, как морские волны. Но не зря говорят мудрые люди: зло само покарает себя, а добро само вознаградит тебя. И у него, старого Белого Медведя, есть дочь и будут внуки.
А ветер летел над берегом, играл тысячами отблесков на чешуйчатой спине Волхова. Огромный древний змей полз, извиваясь, меж этих зеленых холмистых берегов тысячу лет назад, когда здесь не было никакого города над речкой Алоде-йоги, да и имени у речки не было. И тысячу лет спустя, должно быть, могучий змей будет ползти своим вековым путем, а от прежнего многолюдства, от прежних радостей и скорбей не останется почти ничего. Время равняет с землей города, но остаются курганы, холмы, река, трава и березы – все те же, живые, не ведающие старости и смерти. И от земли, исхоженной ногами десятков поколений, согретой многовековым пламенем очагов, политой потом и кровью, тысячу лет спустя будет подниматься теплое дыхание памяти. Прав был Отец Ратей, сказавший когда-то:
