Вторжение в рай - Ратерфорд Алекс (чтение книг TXT) 📗
Он гордился своими детьми. Ханзада поведала ему, что Камран, у которого сейчас в двадцать один год уже пробивалась черная борода, и внимая ее с Байсангаром советам, превосходно справляется с обязанностями наместника Кабула. Тринадцатилетний Аскари тоже выказывал немалые способности, энергию и честолюбие. А почему бы и нет — Бабур в этом возрасте был владыкой Ферганы. С самого их прибытия он постоянно нагружал сыновей поручениями, посылал их в инспекционные поездки или назначал командовать отрядами, высылая для подавления вспыхивавших то здесь, то там незначительных очагов сопротивления.
Вроде бы причин для недовольства у них не было, однако порой Бабура несколько беспокоили их отношения, в первую очередь Камрана с Хумаюном. Похоже, тут имели место зависть и ревность. Но с другой стороны, пытался убедить он себя, это естественно. Что ни говори, а Хумаюн вместе с отцом участвовал в завоевании Индостана. Нет ничего удивительного в том, что это сблизило его с Хумаюном, точно так же, как и в том, что Камран, который близок к Хумаюну по возрасту, чувствует себя ущемленным. Бабур обсудил эту проблему с Ханзадой, и та мудро посоветовала ему попросить Хумаюна демонстрировать больше уважения к братьям.
Трения между родичами не укрылись и от Махам, но она винила во всем Гульрух, считая, что та специально настраивает своих детей, Камрана и Аскари, против ее отпрыска Хумаюна. Махам все более настойчиво просила Бабура официально провозгласить Хумаюна наследником — однако такого рода решение мог принять только он сам, и только тогда, когда будет готов. Хорошо еще, что владыка имел неоспоримое право сам выбрать преемника из числа сыновей, а то ведь в старые времена им приходилось соперничать из-за наследия. Лишь сильнейший заслуживал власти, поскольку лишь он мог защитить клан. Хумаюн, несомненно, был прекрасным воином, но в нынешние времена, кроме как искусства военачальника, от правителя требовались и иные качества — умение добиваться верности и обзаводиться союзниками. Прежде чем принять окончательно решение, Бабур должен был полностью убедиться в правильности сделанного выбора.
Хорошо еще, десятилетний Хиндал пока не участвует в этом братском соперничестве. Махам продолжала держать его при себе, хотя Бабуру пришла пора назначить ему наставника. Родная мать Хиндала, Дильдар, не приехала в Агру, поскольку заболела и осталась в Кабуле с сестрой Хиндала, Гульбадан. Бабур собирался послать за ней, как только она поправится, с тем чтобы вся его семья, как и подобает, была с ним.
Бабур встал, снова нырнул в воду и мощными гребками поплыл обратно, где его терпеливо дожидалась свита. На сей раз, чтобы переплыть Ганг, ему потребовалось только тридцать взмахов.
— Я хочу, чтобы это было у тебя, — промолвил Бабур, протягивая копию своего дневника в резном переплете из слоновой кости. — Здесь описана вся моя жизнь: я вел эти записи много лет и продолжаю вести сейчас. Я приказал писцу скопировать имеющиеся на настоящий момент записи и отдаю их тебе на хранение.
Хумаюн принял фолиант. Его карие глаза, так похожие на глаза Махам, расширились от удивления.
— Это высокая честь, отец.
— Надеюсь, более того. Я хочу, чтобы ты по ним учился. Походов и сражений ты повидал достаточно, но никогда не сталкивался со многим из того, через что пришлось пройти мне. Я стал правителем, будучи почти вдвое моложе, чем ты сейчас. И остался в живых лишь благодаря верности некоторых моих людей, воле и решимости матери и бабушки, и собственной смекалке. Бывали времена, когда я бедствовал и при виде плошки с супом готов был плакать от радости… То были суровые дни, но они закалили меня, сделали меня способным управлять державой и укрепили волю настолько, чтобы я смог эту державу завоевать… Ты вырос в несравненно большей безопасности, под защитой отца, в кругу семьи, среди родных братьев. Это нужно ценить.
— Я и ценю, отец.
Хумаюн выглядел озадаченным.
Бабур отвел глаза. Ему было нелегко. Ведь он так гордился своим рослым, мускулистым сыном, выказавшим на войне такую храбрость и находчивость.
— По отношению к братьям ты ведешь себя высокомерно. Камран всего-то на несколько месяцев младше тебя, и то, что ему не довелось принять участия в завоевании Индостана, не его вина. Ему было поручено блюсти Кабул, и со своей задачей он справился хорошо, а ты перед ним важничаешь. С Аскари ты и вовсе обращаешься как с ребенком, и его это обижает. Конечно, соперничество между вами, в определенной степени, явление естественное, но тебе следует относиться к братьям с большим уважением…
Хумаюн промолчал.
— Мы завоевали новую страну и должны помнить, что наша сила в единстве, иначе мы можем всего лишиться. Проводи побольше времени с братьями, учи их тому, чему научился сам. Последнее время ты стал склонен к одиночеству. Нередко, когда я вечерами спрашиваю о тебе, мне говорят, что ты куда-то уехал и опять один… Да что там: командиры сообщают, что порой не могут найти тебя, чтобы получить приказ или доложить о выполнении. Почему ты так полюбил одиночество?
— Оно дает мне возможность подумать, ни на что не отвлекаясь. Попытаться лучше понять самого себя и мир вокруг меня: что все это значит и как оно работает. Особенно мне нравится созерцать небеса. Вот почему я уезжаю из лагеря вечерами и по ночам.
— И что ты понял, созерцая звезды?
— Что по воле Аллаха они определяют наши жизни и судьбы. Не ты ли частенько рассказывал мне, как увидел сияющую над заснеженными вершинами гор звезду Канопус, и понял, что это знак…
— Я тоже верю, что звезды могут по воле Аллаха являть нам знаки нашего предназначения, а также в то, что человеку дана сила самому изменить свою судьбу. Небеса показывают нам возможности, но выбор, решение, способы достижения цели — все это остается за нами.
Бабур говорил резче, чем хотел, ибо по выражению лица Хумаюна видел, что сына его слова не проняли.
— Отец, я не говорил тебе этого раньше, но в ночь накануне сражения при Панипате мой астролог сказал мне, что если завтра, когда будет светить полуденное солнце, над полем битвы появятся три орла, мы одержим великую победу. В пыли и дыму, в разгар сражения, я поднял взор к небесам, остававшимся жаркими и чистыми, и там, куда не поднимался пушечный и ружейный дым, я увидел круживших высоко над нами трех птиц. Но это еще не все. Теперь мой астролог предсказывает великое будущее для династии Моголов в Индостане… Вот почему я провожу столько времени, пытаясь разглядеть в звездных узорах черты будущего.
Бабур позволил себе краткую улыбку.
— Твоя вера в наше высокое предопределение меня весьма радует. Я и не хотел иного. Но небеса предвещают отнюдь не все. Разве они предсказали, что Бува попытается отравить меня? Кроме того, чтоб удержать наши новые владения, мы должны проявлять усердие и гибкость. Способности и навыки управления имеют не меньшее значение, чем сочетание звезд… Послушай эту выдержку из моего дневника.
Бабур забрал у сына оправленный в слоновую кость том и быстро нашел нужное место:
— «Правитель обязан постоянно быть бдительным, внимательно слушать все, что говорят придворные, и быть готовым действовать при малейшем признаке неверности». Помни, Хумаюн, нет более тяжких оков, нежели оковы власти. Помни, что, поскольку ты мой сын, на тебя постоянно обращено множество взоров, и в том, что ты столько времени проводишь один, могут усмотреть изъян. Будем откровенны. Я знаю, что у тебя на сердце и на уме, так как постоянно вижу это отраженным на твоем лице. Ты хочешь знать, назову ли я тебя своим наследником. Мой ответ таков: я не уверен, сделаю ли это… пока. У меня нет сомнений в твоей отваге, но я хочу, чтобы ты продемонстрировал мне также мудрость, способность вести за собой, сосредоточенность, решимость и усердие… Докажи мне, что кровь Тимура и Чингиса кипит в твоих жилах огнем целеустремленности в той же мере, что и в моих.
— Повелитель, первый заезд состязаний всадников готов начаться.
