Анж Питу (др. перевод) - Дюма Александр (первая книга .txt) 📗
После борьбы, во время которой королева пыталась доказать своим друзьям, что им грозит неминуемая опасность, она узнала только, что в ратушу обратилось шестьдесят тысяч человек с просьбой выдать им паспорт.
Шестьдесят тысяч именитых жителей Парижа и всей Франции уехали за границу, чтобы встретиться там с друзьями и родственниками королевы. Поразительный пример! И королева была поражена.
Поэтому она думала лишь об одном – о ловко подготовленном бегстве, о бегстве вынужденном, о бегстве, в результате которого она будет спасена, а верные ей люди, оставшиеся во Франции, смогут развязать гражданскую войну, то есть покарать революционеров.
План был неплох. И он безусловно удался бы, если бы не злой гений королевы, не желавший выпускать ее из рук.
Странная участь! Эта женщина, которой многие были так преданы, ничего не умела делать втайне.
Весь Париж уже знал, что Мария Антуанетта собирается бежать, хотя сама она не приняла еще окончательного решения.
Все знали обо всем, а Мария Антуанетта не догадывалась, что план ее стал невыполним.
Тем временем фландрский полк, известный своими роялистскими симпатиями, форсированным маршем прибыл в Париж.
Полк этот был вызван городскими властями Версаля, которые, устав от дополнительных караулов, от присмотра за все время находившимся под угрозой дворцом, от распределения провизии и вспышек недовольства, решили, что им нужны не национальная гвардия и ополченцы, а другие силы.
Дворцу же было трудно обороняться собственными силами.
Итак, фландрский полк прибыл, и для того чтобы он снискал себе необходимое уважение, ему следовало устроить пышный прием, который привлек бы внимание людей.
Адмирал д’Эстен собрал всех находившихся в Версале офицеров национальной гвардии, а также других частей, и стал во главе их.
Они торжественно вступили в Версаль с собственной артиллерией и обозом.
Вокруг них стала собираться толпа молодых дворян, не служивших ни в каких родах войск.
Они сами придумали себе мундиры, чтобы распознавать друг друга, призвали на помощь вышедших в отставку офицеров и кавалеров ордена Людовика Святого, которых опасность или предусмотрительность привели в Версаль. Из Версаля они отправились в Париж, и столичные жители с огромным изумлением увидели новых врагов, свеженьких, заносчивых и готовых при случае выболтать распиравшую их тайну.
Теперь король мог уехать. Его поддерживали и охраняли бы во время поездки, и, возможно, пока еще мало что понимавший Париж отпустил бы его.
Но злой гений Австриячки был начеку.
В Льеже вспыхнуло восстание против императора, и Австрия оказалась так им занята, что совсем позабыла о королеве Франции.
Та же из деликатности не сочла возможным напоминать о себе в такой момент.
Толчок был дан, и события стали развиваться с молниеносной быстротой.
После овации, устроенной фландрскому полку, королевская гвардия решила дать обед в честь офицеров этого полка.
Праздничный прием был назначен на 1 октября. На него были приглашены все сколько-нибудь важные особы, находившиеся в городе.
О чем, собственно, шла речь? О братании с солдатами фландрского полка? А почему бы солдатам и не побрататься, раз братаются округа и провинции?
Разве конституция запрещает братание между дворянами?
Король все еще оставался хозяином собственных полков, их единственным командиром. К тому же он был единственным владельцем версальского дворца и имел право принимать там кого угодно.
Почему бы ему не принять смелых солдат и почтенных дворян, прибывших из Луэ, где они так хорошо себя вели? Вполне естественное решение. Никому и в голову не пришло удивиться, а тем более встревожиться.
Этот совместный обед имел своей целью укрепить любовь, которая должна царить между всеми частями французской армии, призванной защищать одновременно и свободу, и королевскую власть.
К тому же король знал лишь то, о чем было условлено. После парижских событий король, свободный благодаря сделанным им уступкам, ни о чем более не заботился: бремя дел с него сняли. Он не желал больше править, так как это делали за него, но и не считал своим долгом целыми днями скучать.
Пока господа в Национальном собрании потихоньку урезали и сокращали, король охотился.
Пока после 4 августа господа дворяне и епископы расставались со своими голубятнями и феодальными привилегиями, своими голубями и дворянскими грамотами, король, желавший, как и все вокруг, тоже чем-нибудь пожертвовать, отменил егермейстерские звания, но охотиться из-за этого отнюдь не прекратил.
Итак, получалось следующее: господа офицеры фландрского полка устраивают обед с офицерами королевской гвардии, король, как обычно, будет на охоте, а к его возвращению стол уже уберут.
Это его никоим образом не стесняло, да и сам он так мало стеснял кого-либо, что в Версале было решено попросить у королевы позволения устроить праздник во дворце. Королева не видела причин, которые могли бы ей помешать оказать гостеприимство фландрским солдатам.
Она предоставила для этих целей театральный зал, где на этот день позволила настелить дощатый пол, на уровне сцены, чтобы хозяевам и гостям было достаточно просторно. Когда королева предоставляет свой кров французским дворянам, она делает это от всей души. Столовая есть, но нет гостиной, и королева предложила военным занять гостиную Геркулеса.
И вот, как мы уже говорили, в четверг, 1 октября состоялось это пиршество, навсегда вписавшее в анналы истории жестокую главу о недальновидности или даже слепоте королевской власти.
Король был на охоте.
Королева заперлась у себя, печальная, задумчивая и настроившаяся не слышать ни звона бокалов, ни шума голосов.
Мария Антуанетта обнимала сына, Андреа сидела подле. В углу спальни что-то вышивали две камеристки. Таково было ее окружение в тот день.
Понемногу во дворец стекались блестящие офицеры, все с яркими плюмажами и сверкающим оружием. У конюшен ржали лошади, гремели фанфары, оркестры фландрцев и королевских гвардейцев наполняли воздух гармоническими звуками.
У дворцовой решетки толпа людей с бледными лицами, любопытная, внутренне напряженная, поджидала, разбирала, комментировала и веселье, и музыку.
Время от времени, словно шквалы далекой грозы, из отворенных дверей вместе с радостными возгласами вырывались клубы теплого воздуха, пахшего вкусной едой.
Это было довольно неосторожно: изголодавшиеся люди дышали запахами вина и мяса, эти мрачные, унылые люди были свидетелями чужой радости и надежд.
Пиршество проходило спокойно и без помех; офицеры, поначалу скромные и полные почтения к своим мундирам, беседовали тихо и сдержанно. Первые четверть часа все шло по установленной программе.
Подали вторую перемену блюд.
Господин де Люзиньян, командир фландрского полка, встал и предложил выпить за здоровье короля, королевы, дофина и всего королевского семейства.
Четыре этих восклицания, отразившись от сводов, донеслись до слуха стоявших снаружи печальных зрителей.
Затем встал какой-то офицер. Вероятно, это был умный и смелый человек, человек здравомыслящий, предвидевший, чем это все может кончиться, человек, искренне преданный королевской фамилии, в честь которой только что были произнесены столь громогласные тосты.
Он понял, что при этом забыт еще один, явно напрашивающийся тост.
И предложил выпить за здоровье нации.
Раздался шепот, перешедший в громкие крики.
– Нет! Нет! – принялись хором восклицать присутствующие.
И тост за здоровье нации был отклонен.
Теперь пиршество приняло свой истинный смысл, поток попал наконец в нужное русло.
Говорят, что предложивший этот тост человек был провокатором, желавшим устроить манифестацию протеста.
Как бы там ни было, но его слова возымели крайне неприятные последствия. Забыть о нации – еще куда ни шло, но оскорблять ее – это уже слишком: она станет мстить.
С этой минуты лед был сломан: за сдержанным молчанием загудели пылкие разговоры, послышались возгласы, дисциплина отошла в область преданий, и в зале появились драгуны, гренадеры, швейцарские гвардейцы, короче, все простые солдаты, находившиеся во дворце.
