Графиня де Шарни. Том 1 - Дюма Александр (электронная книга txt) 📗
— Ой, господин Питу!
— Что, мадмуазель?
— Вы опять говорите такие же ужасные вещи, как после вашего первого возвращения из Парижа.
— Ужасные?! Я говорю ужасные вещи? — переспросил Питу. — Да, верно… Да, да, да! Господин Изидор — один из этих аристократов! И вы за него боитесь…
Еще раз тяжко вздохнув, он продолжал:
— Не будем об этом больше говорить… Давайте поговорим о вас, мадмуазель Катрин, а также о том, чем еще я могу быть вам полезен.
— Дорогой Питу! — отвечала Катрин. — Письмо, которое я получила нынче утром, будет, вероятно, не единственным…
— И вы хотите, чтобы я опять сходил за ними?..
— Питу... раз уж ты был так добр…
— ..То не действовать ли мне и дальше таким же образом?
— Да…
— С удовольствием!
— Ты же Понимаешь, что пока за мной следит отец, я не смогу выйти в город…
— Должен вам сказать, что за мной папаша Бийо тоже поглядывает; я понял это по его глазам.
— Да, Питу; но он же не может выслеживать вас до самого Арамона, а мы можем условиться о каком-нибудь местечке, где вы оставляли бы письма.
— Прекрасно! — ответил Питу. — Можно, например, прятать их у большой ивы недалеко от того места, где я вас нашел без чувств.
— Вот именно, — подхватила Катрин. — Это недалеко от фермы и в то же время это место не видно из окон. Так договорились: вы будете оставлять их там?..
— Да, мадмуазель Катрин.
— Только постарайтесь, чтобы вас никто не видел!
— Спросите у лесников из Лонпре, Тай-Фонтен и Монтегю, видели ли они меня хоть раз, а ведь я утащил у них из-под носа не одну дюжину зайцев! А вот как вы, мадмуазель Катрин, собираетесь ходить за этими письмами?
— Я?.. — переспросила она. — Я постараюсь поскорее поправиться! — уверенно закончила Катрин.
Питу не смог подавить вздоха.
В эту минуту дверь распахнулась, и на пороге появился доктор Рейналь.
Глава 23. ПИТУ-КАПИТАН
Появление доктора Рейналя было весьма кстати для Питу.
Доктор подошел к больной, сразу отметив про себя, как она изменилась всего за сутки.
Катрин улыбнулась доктору и протянула ему руку.
— Ах, дорогая Катрин! Если бы мне не доставляло удовольствия прикосновение к вашей прелестной ручке, — молвил он, — я даже не стал бы щупать пульс. Могу поспорить, что у нас будет не более семидесяти пяти ударов в минуту.
— Мне и впрямь гораздо лучше, доктор: вашим предписаниям я обязана настоящим чудом!
— Моим предписаниям… Хм, хм! Я не прочь, как вы понимаете, дитя мое, приписать себе успех вашего выздоровления. Однако как бы ни был я тщеславен, я не могу не отдать должное и моему ученику Питу.
Подняв глаза к небу, он продолжал:
— О, природа, природа! Всемогущая Церера, таинственная Изида, сколько тайн ты еще приберегаешь для того, кто умеет с тобой обращаться!
Повернувшись к двери, он пригласил:
— Ну, входите же, суровый отец, встревоженная мать! Взгляните на нашу милую больную! Чтобы окончательно поправиться, ей нужны лишь ваша любовь и ваши ласки!
Отец и мать прибежали на зов доктора. Папаша Бийо так и не смог стереть с лица подозрительность, а тетушка Бийо сияла от радости.
Пока они входили в комнату, Питу, кивнув в ответ на многозначительный взгляд Катрин, направился к выходу.
Оставим Катрин теперь, когда письмо Изидора покоится у нее на груди, ей не придется прикладывать ни лед к голове, ни горчицу к ногам. Итак, оставим Катрин в окружении заботливых родителей, пусть она поправляется, питаясь своими надеждами, а мы последуем за Питу, только что с удивительной простотой исполнившим одну из самых трудных христианских заповедей: самоотречение и любовь к ближнему.
Мы погрешили бы против истины, утверждая, что славный малый покидал Катрин в веселом расположении духа. Мы можем лишь утверждать, что он оставил ее с чувством исполненного долга. Хотя он и сам не сознавал того, что он только что сделал, он чувствовал в глубине души, то поступил хорошо, по совести, ежели и не с точки зрения морали, — несомненно осуждавшей связь Катрин с виконтом де Шарни, то есть простой крестьянки с ее господином, — то с точки зрения человечности.
В те времена, о которых мы рассказываем, слово «человечность» было в большом ходу. Питу, не раз его употреблявший, сам не понимая смысла этого слова, только что претворил его в жизнь, не зная, что он сделал.
Он совершил то, что ему следовало бы предпринять из хитрости, если бы он этого не сделал по доброте души.
Из соперника виконта де Шарни, — что было для Питу совершенно невыносимо, — он превратился в доверенное лицо Катрин.
Да и Катрин вместо того, чтобы грубо с ним обойтись, накричать на него, выставить за дверь, как это было после первого его путешествия в Париж, теперь приласкала его и приблизила к себе.
Став доверенным лицом Катрин, он добился того, о чем не мог и мечтать, пока был соперником Шарни, не говоря уже о том, чего он мог добиться в будущем, по мере того как грядущие события делали бы его все более необходимым для очаровательной крестьянки, ибо только ему она могла доверить самые сокровенные свои мысли.
Чтобы обеспечить себе такое будущее, Питу прежде всего отнес тетушке Коломбо неразборчиво нацарапанную Катрин доверенность, данную ему, Питу, на получение всех приходящих на ее имя писем.
К этой письменной доверенности Питу прибавил еще устное обещание Катрин выдать работникам фермы Писле к празднику святого Мартина угощение, состоящее из пряников и леденцов.
За доверенность и обещание, ограждавшие и совесть и интересы тетушки Коломбы, та согласилась каждое утро забирать с почты и передавать Питу письма для Катрин.
Все уладив, Питу отправился в деревню, потому что в городе, как высокопарно именовали Виллер-Котре его жители, делать ему больше было нечего.
Возвращение Питу в Арамон было целым событием. Его поспешный отъезд в столицу вызвал немало толков А после того, что случилось, когда присланный из Парижа адъютант Лафайета доставил приказ о захвате склада оружия у аббата Фортье, у арамонцев не осталось сомнений в политической значимости Питу. Одни говорили, что его вызвал в Париж доктор Жильбер, другие полагали, что он был вызван генералом Лафайетом, третьи — справедливости ради следует заметить, что таких было меньше всего, — поговаривали, что его вызвал сам король!
Хотя Питу не знал о распространившихся в его отсутствие слухах, говоривших в его пользу, он тем не менее возвратился в родную деревню с таким гордым видом, что все были просто очарованы тем, с каким достоинством он держится.
Человек, желающий, чтобы его оценили по заслугам, должен пользоваться уважением у себя на родине. Питу был учеником в коллеже аббата Фортье, потом — работником на ферме г-на Бийо и вот теперь, будучи взрослым, стал настоящим гражданином и капитаном Национальной гвардии в Арамоне.
Не стоит также забывать, что помимо пяти или шести луидоров, принадлежавших лично ему, он, как помнит читатель, принес двадцать пять луидоров, отсчитанных щедрой рукой доктора Жильбера на обмундирование и вооружение Национальной гвардии Арамона.
Не успел он вернуться домой, как к нему зашел барабанщик. Питу приказал ему объявить, что через день, то есть в ближайшее воскресенье, в полдень гвардия парадно построится с полной выкладкой на главной площади Арамона.
С этой минуты ни у кого не осталось сомнений, что Питу выражает волю правительства.
Многие заходили побеседовать с Питу, чтобы выведать раньше других какую-нибудь тайну. Однако едва разговор заходил о политике, как Питу замолкал.
Питу одинаково добросовестно относился и к общественным обязанностям, и к личным своим делам. Вечером он отправился расставить силки и навестить папашу Клуи, что, однако, не помешало ему в семь часов утра быть у мэтра Дюлоруа, портного, забросив перед тем домой трех кроликов и одного зайца, а также справившись у тетушки Коломбы, есть ли письма для Катрин.
